Ярослав Смирнов - Охотник на звездном снегу

— Постараюсь. На малых приемах обычно подают рутенское тридцатилетнее.

— Белое хоть? — спросил Лекс, у которого желудок не принимал красных вин — в русских количествах, конечно. Литр-другой ему не вредили.

— Желтоватое. Из подвяленного винограда, — пояснил Ниелло.

— А-а, — сказал Лекс, припоминая проходимую в школе литературу. — Шато д'Икем…

— Что?..

— Да нет, ничего… Наверное, годится.

Ниелло кивнул и что-то негромко сказал давешнему суховатому старичку, который выдал Лексу перстень. Старичок тоже кивнул — с неописуемым достоинством, отмеченным печатью демократичности, — и куда-то моментально исчез, будто молодой.

Вспомнив о перстне, Лекс посмотрел на подарок.

Что за металл? Золото? Не очень похоже, слишком красный… и камень непонятный, черно-зеленый какой-то… впрочем, мало ли в Галактике камней. Ба! Знакомые все лица… то есть символы.

— Это что, подарок с намеком? — спросил Лекс у центуриона, показывая ему перстень.

Ниелло ответил непонимающим взглядом.

— Я имею в виду, что мне напоминают, кто я такой есть. Змей, кусающий свой хвост, — это же наша эмблема, символ Охотников…

— Хм. Как-то я не думал об этом, — спокойно произнес Ниелло. — Нет, это не намек. Перстень — символ власти… но, скажем так, потенциальной. На Цезарии любой знает, что это такое, и еще кое-где… однако об этом позже. Сейчас просто не время. Пора в обеденный зал.

За столом Лекс оказался почти рядом с Марсией. Она успела переодеться и теперь была в закрытом черном платье. В ушах и на шее дочери Цезаря играли бриллианты, отчего ее глаза казались еще темнее — ночь, глядящая издалека.

Она опять была неприступна и незнакома. Впрочем, за столом все вели себя сдержанно. Еды было до Эмпузы, но ели мало, пили и того меньше. Тостов вообще было только три, и произнесли их в самом начале.

Настроение у Лекса испортилось: он вспомнил, что те ребята из общаги, кто отслужил в горячих точках, третий тост пили не чокаясь, и тут же подумал о Галлиене с Фритигерном.

Странно: он потерял уже не одного товарища из братьев-Охотников, бывало, что гибли у него на глазах, случалось и по-другому, но сейчас он чувствовал особенную тяжесть: он — здесь, а Галлиен с Фритигерном…

Лекс пообещал себе, что обязательно справится об их судьбе, и тут обед закончился.

— Как-то быстро у вас все делается, — сказал Лекс центуриону, когда они вышли из зала.

— Зачем же растягивать, господин? — удивился Ниелло. — Так, обычный ритуал, которому неизвестно сколько сотен лет. Небольшое это удовольствие — обедать при большом скоплении народа… впрочем, раньше, говорят, было более утомительно. Одни публичные аттракционы чего стоили, или, к примеру, искусственные метеоритные дожди… или массовые катания на космояхтах.

— Ну да… — пробормотал Лекс. — Аттракционы. Ниелло, я прошу, я очень прошу узнать, что с моими товарищами, которые остались на Забдицении. Их зовут Нумерий Галлиен и Флавий Фритигерн.

— Слушаюсь, господин. Утром доложу.

Утром?.. Ну да, уже довольно поздно, подумал Лекс, мельком глянув на хронометр. Купаться сегодня, похоже, не получится.

— Пойду-ка я домой, — сказал он. — Хорошо бы выспаться.

Ниелло внимательно посмотрел на него.

— Безусловно, господин. Вас проводить?

— Не стоит, пожалуй. Или вы… ты теперь будешь находиться при мне неотлучно?

Ниелло усмехнулся:

— Нет, зачем же… Мне кажется, что это ограничит вашу свободу, господин.

Лекс кивнул:

— Правильно кажется… По острову-то можно погулять?

— Лучше завтра. Я покажу, что и где.

— Ладно, — согласился Лекс.

— Если захочется подышать воздухом, — добавил центурион, — то проще будет открыть часть потолка в апартаментах.

— Это идея, — кивнул Лекс. — До завтра.

— До завтра, господин.

Лекс справился, наконец, с управлением раздвижными панелями потолка и втянул ноздрями ворвавшийся в апартаменты ночной воздух.

— Открылась бездна, звезд полна… — пробормотал он вслух, задирая голову и глядя в черное небо.

Ему показалось, что звезды пахли — морем, свежестью, скалами, далеким, почти неосязаемым теплом, тревожной усталостью и обещанием быстрых сновидений, — они были крупны и неподвижны, и близкий шелест неторопливых волн, набегающих на галечный пляж, был точно смягченный расстоянием шум звездного прибоя.

Романтика, гля, хмыкнул про себя Лекс. Не к добру такое настроение. Прямо какой-то мужской вариант женского романа. Сдержанные сопли в скупых крупинках желтоватого сахара… тростниковой патоки, из которой белозубые мулатистые и очень темпераментные кубинки делают замечательный ром.

А кстати…

Лекс подошел к барному шкафчику и открыл дверцу.

Ух ты. Чего ж тут выбрать-то? Рому, конечно, нет… как нет и нормальной водки, но ассортимент, не побоимся так сказать, богат.

Лекс потрогал бутылки, не нашел знакомых названий, немного подумал, вытащил пяток разных посудин, по этикеткам которых можно было понять, что внутри булькает нечто крепкое, и выставил их на стол.

Потом он взял высокий звонкий бокал, набил его льдом из фризера — он не сильно уважал стейтсовую привычку вбухивать лед во все подряд, вплоть до чая, кофе и молока, но вот сейчас захотелось, — и, по очереди открывая бутылки и нюхая их содержимое, наполнил бокал на три четверти.

Ёрз коктайл, сайэ, битте шён.

Гокуросама дэсьта.

Эврисинг итс о'кей. Эврисинг — бат зе гёрл. Была такая группа… не помню, что пели.

Лекс повозился немного у консоли управления, убрал кусок прозрачной стены, подтащил легкое кресло к самому краю комнаты, уселся в него и отпил глоток из бокала.

Недурственно. И коктайл — в меру крепкий, в меру тягучий, в меру сладкий даже, — и вид из апартаментов.

Море деликатно плескалось у самых ног. Некрупный естественный спутник Цезарии, повисший над самой водою, своим светом отметил подобие лунной дорожки… скорее, тропинки, убегающей из темного леса к далекому горизонту.

Но в темном лесу было довольно неплохо, и Лекс это оценил: тепло — те же градусов пятнадцать, что и днем, — красиво — в свете звезд клыкастые скалы выглядели до неприличия романтично, — вкусно — коктейль, как еще раз отметил Лекс, удался… и вообще, стоило пользоваться моментом.

Лекс неожиданно понял, что такой вот красивый вечерок выдастся еще нескоро, потому как попал он в жернова чужих игр, от чего всегда старательно бегал, и теперь не был властен над своей судьбой — во всяком случае, распоряжался ею в гораздо меньшей степени, нежели пару дней назад.

Впрочем, это мы еще посмотрим, подумал Лекс, старательно прихлебывая из бокала. Поглядим, Эмпузу им в качель, как они со мной справятся.

Однако о неприятном и тревожном думать все-таки не хотелось, и уже через секунду мысли Лекса обратились к Марсии.

…судя по тому, как ёкает где-то в желудке, это влюбленность. Если бы ёкало в другом месте, то о чувствах не могло бы идти и речи… но тут иной случай. Даже странно. А почему — странно? Она в моем вкусе, даже очень… а ведь иногда хочется не просто совершить определенное количество фрикций, но и поволноваться, позаглядывать в глаза, с радостью отражаясь там и зная, что она отражается в тебе… и хочется балдеть, держа ее руку в своей, и разговаривать, и спорить, радуясь, когда думаешь одинаково… и целоваться — только целоваться, до иссохших губ… и гулять под такими вот звездами, и просто купаться ночью… хотя нет, это я уже загнул. Просто так купаться ночью по меньшей мере глупо.

Лекс вдруг подумал о женитьбе.

…а что? ведь когда-нибудь придется. Это, наверное, здорово — всегда вдвоем… тапочки, уют, дети… жалко, что собственное детство уже прошло. Никаких забот, никаких хлопот… да что за бред лезет в голову?!. Такое впечатление, что сам себя уговариваю сунуть пальцы в розетку — кстати, о детях.

Лекс вспомнил, как в школе смотрел на старших приятелей-женатиков: с определенной завистью — к статусу, к тому, что вот они уже взрослые, уже независимые, им никто не указ… а больше ничего хорошего в этом, пожалуй, и нету.

Он сделал хороший глоток, чувствуя, как вязкое тепло проникает в пищевод и разносится по всему телу.

…нет, похоже, что кто-то будто бы мне засовывает в голову эти дурацкие мысли. Какие, к Эмпузе, могут быть женитьбы? Мне только двадцать лет, вся Вселенная — вон она — под ногами, и вопрос размножения интересен только как процесс, уж извините. Ручки-пальчики, щечки-поцелуйчики — не до этого, время дорого, оно, это время, не терпит невнимательных и расточительных… что-то такое снилось мне намедни, кстати говоря… помнится, престранная свадебка была, на болоте… или это какие-то ассоциации, вызванные поименованием титулом Наследника? А ведь действительно…