Людмила Белаш - Русская фантастика 2010

Конечно, после каждого такого сеанса ей приходится почти три часа отмокать в горячей воде — лежать, ни о чём не думая, ждать, пока растворится внутри липкий неприятный осадок.

Но ведь за всё надо платить.

И это, по её представлениям, плата ещё не слишком большая.

Могло быть гораздо хуже.

По-настоящему её беспокоит только одно. Уже через неделю эротических отработок она не может вспомнить его лицо. Вместо него — слепое расплывчатое пятно.

Она крепко зажмуривается, прижимает руки к глазам, трясёт головой, растирает до боли веки, пытается подобраться то с одного, то с другого края воспоминаний, снова крепко зажмуривается, снова трясёт головой.

И тем не менее — слепое пятно.

Пятно, пятно, блёклая муть.

Правда, она надеется, что это пройдёт.

Собственно, это всё. Рябь на поверхности жизни неумолимо разглаживается. Лёгкие завихрения бытия встраиваются в общий поток. Его сбивают на пятнадцатом или шестнадцатом вылете. Корпорация, финансирующая «Легионы свободы», ещё не знает, поскольку банковская разведка оказывается не на высоте, что «Партия демократии», ведущая против неё яростную борьбу, приобрела, благодаря экстренному кредитованию, новейшую систему защиты, сделанную по образцу зенитных орудий времён Второй мировой войны. Никакая электроника в ней не присутствует, никаких сетевых подключений там, разумеется, нет, и потому обнаружить её из виртуальных координат нельзя. Гликк даже сначала не понимает, что по нему стреляют. Он видит лишь странные вспучивания воздуха, искажающие пейзаж, прозрачные вспарывания, как будто идёт по материи невидимая игла. А потом машину ужасно встряхивает, точно ей наподдали под хвост, она летит кувырком, вроде бы даже переламывается пополам. Гликка, во всяком случае, выбрасывает из кабины. Как на бешеной карусели вращаются — земля, небо, земля. Он отчаянно бьёт по иконке, вспыхивающей на груди, та не срабатывает — значит, это реальность, а не тренинговая симуляция. Парашют у него почему-то тоже не открывается. То ли повреждена автоматика, то ли не проходит сигнал. А быть может, и так: пилота легче списать, чем вытаскивать обратно в корпоративный анклав. Ничего личного, простая экономическая эффективность. Это всё одним бурным потоком прокручивается у него в голове. Он, как закладывалось в него тренировками, выбрасывает руки и ноги в стороны. Шипит воздух в ушах, треплются по всему телу обрывки комбинезона. Видимо, Гликк кричит, но крик срывается и уносится в никуда. Кто его может услышать? Кругом — пустота. Нет, не совсем — огромная, невероятных просторов, сияющая небесная синь. Она буквально заливает глаза. Гликк видит теперь только её. Она становится всё больше и больше — расширяется, охватывает собою весь мир. Уже нет ничего, кроме неё. И потому ему до последних мгновений кажется, что он падает не вниз, а вверх…

Зенну находят по специфическому «сигналу смерти». Правда, сам сигнал искажён: контрольная частота прикрыта импульсами эротического возбуждения. Личный врач поэтому её не считывает. А когда консьерж, отслеживающий график контактов, производит дополнительное сканирование и поднимает тревогу, сделать уже ничего нельзя. Изменения в кодировочных синапсах необратимы. Клиент, разумеется, исчез без следа. Логин его представляет собой имитатор, ведущий по мёртвому трафику, замкнутому на себя. Следствие производится только для формы. Местная полиция полагает, что это поработал «Ночной ковбой», уже известный по их данным маньяк, совершивший таким образом более десятка убийств. Правда, у следователей «Пелл-арт» есть подозрение, что «Ночной ковбой» в действительности — виртуальный муляж. Некий отвлекающий лейбл, за которым скрывается целая группа профессионалов. Однако проводить собственное расследование не имеет смысла. Фирма ограничивается страховкой, которую в данном случае выплачивают по максимальному уровню.

Все таким образом удовлетворены.

Господин Кацугоси тоже удовлетворён. Страховка Гликка возвращается в корпорацию, поскольку отсутствует конкретный физический адресат. Юристы фирмы акцептируют её на различных счетах. Сумма возврата практически покрывает расходы на заказ «Ночному ковбою».

Этот номенклатурный пробел теперь можно закрыть.

Примерно через месяц после окончания торговой войны Джилин берёт себе однодневный тур на Праздник бабочек в Цзянь Цумине.

Она приходит туда в своём истинном облике: девушка в джинсах, в футболке, с распущенными по плечам волосами.

Это, конечно, не очень разумно. Если поиск её аватары в сети продолжается до сих пор, то поисковые церберы, настроенные на эти параметры, могут взять след.

Тогда она будет замурована в корпоративном анклаве. Однако ей кажется, что следует поступить именно так.

У монаха, стоящего под громадным зонтом, она покупает шкатулочку с двумя мотыльками и, когда начинается ритуальный танец на площади, открывает её.

Звенят серебряные колокольчики.

Мотыльки растворяются в синеве.

Джилин долго стоит, подняв лицо к небу.

Больше — ничего, ничего.

И скорее всего уже ничего не будет…

Рассказы

Святослав Логинов

Статуя великой богини

Когда Корнуэл Сэмингс начинает величать себя стариной Сэмингсом, следует держать ухо востро. Впрочем, с ним всегда следует держать ухо востро, а ещё лучше попросту не иметь дел. Но попробуйте не иметь дел с Сэмингсом, если это единственный на сто парсеков тип, у которого можно заправить корабль в ту минуту, когда у тебя ничего, кроме этого корабля, не осталось. Нетрудно догадаться, что благотворительностью Сэмингс не занимается, и в обмен на свою горючку обдерёт тебя как липку. Сам он любит приговаривать, что делает это для твоего же блага: к липкому, мол, деньги липнут. А уж если Сэмингс принимается называть себя стариной, значит, ты будешь обобран с особым цинизмом.

Но самое опасное, если старина Сэмингс произносит фразу: «Не мне тебя учить». Такое произносится, когда Сэмингс хочет, чтобы ты совершил какое-нибудь гнусное преступление, ответственность за которое будешь нести ты, а прибыль, если таковая найдётся, получит он.

До сих пор я, услышав такого рода предложения, вежливо (непременно вежливо!) прощался и уходил. Но сейчас уходить было некуда, разве что ночным сторожем на склад списанных звездолётов. А для настоящего звездолётчика это всё равно что в петлю лезть. Поэтому мне пришлось выслушать всё, что предлагал Сэмингс, вплоть до фразы, что, мол, не ему меня учить. И самое скверное, что я не понял, где именно старина Сэмингс собирается меня прищучить. Разумеется, благотворительностью он и сейчас не занимался, горючки мне давалось в обрез, а санкции за невыполнение задания были такими, что, проштрафившись, я с ходу мог попрощаться со своей «Пташкой». Вот только задание казалось подозрительно пустяковым. С одной из планет Внешнего круга следовало привезти деревянную статую местной богини. Официально для Эльсианского этнографического музея, хотя, скорее всего, просто кому-то из толстосумов очень захотелось иметь её в своей коллекции. Вывозить предметы культа с отсталых планет, разумеется, запрещено. Это, видите ли, может нанести урон местной культуре. Какая у них может быть культура, если там культ, не знаю, но я и прежде местных божков не касался, и впредь бы не хотел. Однако заказ есть заказ; втемяшилось толстосуму богиню иметь — надо доставить. Аборигены, конечно, своего болвана добром не отдадут, но тут уже, как говорит старина Сэмингс, не ему меня учить. Отбирать статую силком я не собираюсь, не мои это методы, а какие методы мои, распространяться не следует, особенно когда в радиусе ста парсеков ошивается старина Сэмингс.

Короче, контракт такой, что просто оторопь берёт. Не вижу я, где тут ловушка, и всё. А Сэмингс придвигает контракт и улыбается, словно крокодил перед завтраком: мол, подписывай живей, я есть хочу.

— Стоп, стоп! — говорю я. — Так дела не делаются. Я ещё не знаю, что за планета, что за богиня, куда и в каком виде её доставить…

— Это всё оговорено в техзадании, — подозрительно быстро произнёс Сэмингс.

— Вот и давай сюда техзадание, — ласково предложил я. — Не могу же я соглашаться на работу, не зная, в чём она заключается.

— Там конфиденциальная информация, — зажурчал Сэмингс, — с ней можно ознакомиться только после подписания контракта.

— Если угодно, могу дать подписку о неразглашении, но подписываться, не зная под чем, я не стану.

Конечно, выхода у меня не было, но в данном случае Сэмингс загнул чересчур круто. Ставить подпись под нечитаным документом равносильно самоубийству, а до этого я покуда не дошёл.

— А почему не станешь? — спросил Сэмингс. По-моему, он был искренне удивлён, что я не желаю совать голову в петлю. Пришлось объяснять.