Дмитрий Воронин - Арена
Он сидел здесь уже неделю и намеревался честно отсидеть вторую, после чего вернуться в Москву. Одинцов, видимо, тут же отправит его в какой-нибудь другой район, чтобы не мозолил глаза полковнику. Ну, там видно будет.
Зима, затишье… вот весной, там уже начнется работа, там появятся «подснежники»,[1] молодежь начнет, выделываясь перед девчонками, угонять машины, чтобы прокатиться с ветерком до ближайшего лесочка, понаедут дачники, нарушая патриархальное спокойствие городка и вступая в неизбежные конфликты со старожилами, заканчивающиеся, как правило, мордобоем… Пока же здесь совершенно нечем заниматься.
В дверь постучали.
– Да! – после некоторой паузы Михаил разрешил посетителю войти. Паузы как раз хватило, чтобы извлечь из ящика стола стопку отчетов и придать лицу озабоченный вид. Как бы там ни было, но не следует местному личному составу подозревать московского проверяющего в тунеядстве. Даже если на самом деле так оно и было.
В приоткрывшейся двери показалась голова в фуражке родного мышиного цвета.
– Простите, ваша фамилия Угрюмов?
– Точно так, – кивнул Михаил.
– Я из дежурки… там вам звонят, из Москвы.
– Иду.
Двигаясь вслед за молоденьким сержантом, Миша поинтересовался:
– Что-то я тебя раньше не видел.
– Только из отпуска, – вздохнул сержант.
– Сочувствую…
– Спасибо, – улыбнулся тот. – Хотя проводить отпуск зимой и дома – лучше уж на работу. Вон, трубка лежит.
Миша взял трубку, попутно отметив, что аппарат находится еще в более худшем состоянии, чем его собственный.
– Угрюмов слушает.
– Привет, Михаил! – Голос был знаком до боли, и Мишка вдруг понял, что спокойные денечки подошли к концу. Он и сам не мог бы сказать, откуда вдруг родилась такая уверенность, но чувствам своим доверял. Все. Баста. Теперь придется пахать и пахать. И на пахоте этой ему скорее всего предстоит быть лошадью.
– Привет, Геннадий. Что-то случилось?
– Нутром чуешь? – фыркнул Одинцов. – Значит, так, бросай там все на хрен, бери ноги в руки и дуй сюда. Только имей в виду, в управу не суйся, сразу ко мне. Домой то есть.
– В чем дело, шеф?
– Не по телефону. Скажу одно: мы с тобой в жопе, и не только мы. Ты с местными добазаришься, чтобы тебе командировку закрыли неделей вперед?
– Ну… возможно.
– Поверь, будет куда лучше, если уговоришь. Все, когда тебя ждать?
Михаил прикинул расписание поездов, добавил час-другой на возможные задержки – куда же без них, приплюсовал время на дорогу от вокзала до Генкиного дома… получалось, что не ранее чем в два-три часа дня. Завтрашнего, разумеется.
– Ладно, жду.
Уговорить местное начальство поставить в командировочном дату выезда, не соответствующую фактической, оказалось совсем несложно. Более того, начальство было столь довольно скорым отъездом проверяющего и обещанием хорошей справки, что вообще само сходило к секретарю, шлепнуло на командировочное печать и вернуло Михаилу документ без даты выбытия. Мол, что сочтешь нужным, то и сам впишешь.
Учитывая, что Одинцов вряд ли поднимет панику просто так, Михаил пожертвовал энной суммой и приобрел сразу два билета на поезд. Один – по которому и впрямь намеревался ехать, второй – на ту дату, когда должен был возвращаться согласно плану. Причем первый – козыряя удостоверением, бормоча что-то о служебной необходимости… и, в итоге, на совершенно чужую фамилию. Кассир проникся значимостью момента, понимающе кивал и обещал молчать до гробовой доски… то есть скорее всего до ужина, где этот случай после принятия маленькой будет шепотом предан огласке. Но вряд ли информация разойдется быстро и широко.
Дорога прошла нормально, хотя Угрюмов чувствовал себя, как на иголках, и понимал, что его нервозность заметна. Правда, в это время вагоны были полупусты, и два его соседа по купе, откушав водочки, тут же мирно задремали, нисколько не интересуясь окружающим. Это опера устраивало как нельзя лучше. Он и сам не знал, почему столь старательно маскируется, наверное, шло это от рефлексов, от чувства опасности, которое со временем вырабатывается у всех мужчин, которые рискуют по роду работы собственной шкурой. У всех – поскольку те, у кого такого чувства так и не появляется, обычно долго не живут.
Одинцов встретил его у порога, молча стиснул руку и кивком головы указал в сторону комнаты, проходи, мол.
– Ну, рассказывай, что случилось.
– Почитай. – Гена бросил на столик перед Мишкой несколько скрепленных листков бумаги. Тот развернул и углубился в чтение.
«Осмотр места происшествия… женщина, на вид 25–30 лет… огнестрельное ранение брюшной полости… мужчина, на вид 25–30 лет… множественные огнестрельные ранения… изъяты пули…» Фамилия потерпевшего показалась Михаилу знакомой, но вот так сразу вспомнить ее обладателя он не смог. Слишком уж много фамилий постоянно мелькали перед ним все эти годы, так много, что давно уже слились в одну непрерывную полосу.
Перевернув последнюю страницу, он поднял глаза на Одинцова.
– Ну и что?
– Теперь читай вот это, – тот протянул подчиненному еще несколько листков. Существенно меньше, кстати.
Из второго комплекта документов следовало, что в квартире такой-то произошла пьяная драка, в ходе которой муж, воспользовавшись столовым ножом, нанес своей супруге проникающую рану брюшной полости, вследствие которой она скончалась на месте. Осознав содеянное, мужчина принял решение покончить жизнь самоубийством, которое и реализовал, написав соответствующую пояснительную записку и застрелившись из пистолета Макарова, 9 мм.
Михаил вдруг почувствовал, как лоб покрывается испариной. Он снова взял первую пачку бумаги, сверяя фамилии, имена, адреса. Все было верно.
– Что это? – глухо спросил он.
– Первый пакет документов – это осмотр места преступления, выполненное нашими ребятами, и мной в том числе. Женщина явно не сопротивлялась, да и, собственно, она была не в том виде, чтобы сопротивляться. Похоже, в нее всадили пулю сразу, как только она открыла дверь. Безо всяких разговоров. Мужчина, наоборот, сопротивлялся более чем активно, и я зуб даю, что кое-кто из нападавших ушел не на своих двоих. У него на руках кровь… ладно, об этом потом. Значит, так, его изрешетили в буквальном смысле слова, стреляли из пистолета с глушаком, наверное, потому что никто выстрелов не слышал. На первый взгляд из квартиры ничего не пропало. Это, так сказать, вещи простые и понятные.
Он вдруг вышел на кухню, затем вернулся, неся две стопки и бутылку коньяку. У Мишки округлились от удивления глаза – Одинцов квасит в рабочее время? С дуба рухнуть! Но протянутую рюмку принял и одним махом опрокинул в себя. Чувствовалось, что день еще готовит немало сюрпризов и некоторый допинг не помешает. Тем более что Одинцов явно не в своей тарелке, а значит, ему еще явно есть что сказать, и вряд ли услышанное Михаилу понравится. Ему все это уже страшно не нравилось.
– Теперь пойдут вещи непростые и непонятные. Первое. Эксперты не смогли установить оружие, из которого стреляли. Пули и гильзы стандартные, от Макарова, но характер нарезов и прочая их премудрость говорит о том, что стреляли не из пээма. Второе. Эксперты в один голос утверждают, что все выстрелы сделаны из одного ствола.
Мишка нырнул глазами в протокол, пробежал его от начала до конца, сначала просто так, потом повторно, загибая пальцы. Одинцов все это время молчал.
– Тридцать семь выстрелов?
– Это при условии, что ни одна пуля не улетела в окно. А учитывая, что окно было разбито вдребезги, думаю, улетела. Представь себе такую картину: по квартире мечется человек, ты в него стреляешь, потом меняешь обойму, потом стреляешь снова… и так пять-шесть раз.
– Бред.
– Не то слово. И все же эксперты клянутся, что стреляли из одной и той же пушки. Третье. На левой руке мужчины и под ногтями правой руки обнаружена кровь. Анализ показал, что это… не кровь.
– А что? – не найдя ничего лучшего, спросил Михаил.
– Неизвестно. Какой-то химический состав. Петровича из экспертного знаешь?
– Ну.
– Так вот, Петрович говорит, что это все-таки кровь. Жидкость по составу очень похожа на кровь, но…
Он на некоторое время замолчал. Михаил тоже не подгонял шефа, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Тот все скажет сам, поскольку раз уж начал, то останавливаться глупо. Просто нужно время, чтобы подобрать слова.
– Короче. Либо это не кровь вообще, либо кровь, но не человеческая.
– А чья? – Михаил не то чтобы не врубился, но просто на уровне подсознания оттягивал принятие неизбежного, стараясь найти выход из психологического тупика в известных и банальных вещах. – Животные в доме были?
– Мишка, это не наша кровь. – Одинцов вздохнул и, собравшись с силами, выпалил: – Не земная.
Наверное, он ожидал гомерического хохота, вращения пальцем у виска и банальных фраз типа «ты, брат, погнал». Наверное, он даже был бы немного рад, если бы Мишка выдал нечто в таком духе… Но тот молчал. Снова проглядел вторую подшивку и уперся в Одинцова вопросительным взглядом.
