Дмитрий Манасыпов - Питерская Зона. Запас удачи
– Мне надо по тоннелям добраться до «Волковской».
Копатыч почесал бородищу. Смотрелось жутковато. Как медведь решил умыться, знаете ли. Всегда думал – как он в носу ковыряется, если надо, а? Но спрашивать не решался. Полагаю, что есть у Копатыча для этой цели или агрегат, или специально обученный носоковырятель, не иначе.
– По тоннелям метро? До «Волковской»? За один хренов «хрусталь»?
– Большой «хрусталь». Большой и серьезно заряженный «хрусталь». На целый холодильник, между прочим.
– Ну да, – Копатыч отхлебнул, – на тот самый холодильник, где я всякие интересные тушки храню для ученых. Он точно подойдет и для вас, голубки, и для того из моих парней, кто поедет до «Волковской».
Ага, значит, не врали те редкие бродяги, что таки оказывались в метро. Есть у Копатыча техника для всяких нужд. Отлично, просто чудесно, не вечер, а праздник какой-то.
– Копатыч…
– Помолчи…
Местный барабанил по столу. Стол поскрипывал и потрясывался. Мара опасливо отодвинула тарелку подальше от края.
– Значит, так, сукин ты кот… – Копатыч порылся в кармане своего невообразимо огромного жилета с тысячью и одним карманов и нашел необходимое. Самую натуральную «Коибу», кубинскую сигару в футляре с профилем незабвенного Че. И выждал.
Прикурить ему дала Мара, понявшая условия игры и плевать хотевшая на пацанские понятия. Откуда у нее возник в руках плазменный резак, хотел бы я знать? Не было его в «Солянке». Сколько еще сюрпризов у мадам за декольте?
Копатыч оценил, благодарно кивнул и окутался дымом. Как будто здесь и без того не хватает чада перегоревшего жира, копоти нещадно полыхающих гильз с солярой и клубов от нещадно смоливших бродяг и местных.
– Сукин ты кот, – повторил Копатыч, – ведь знал, к кому идти. Кто за тобой идет? Блед? Ага, угадал. Пристрелить его, что ли…
– Экий ты добрый, – хмыкнула Мара, – оно тебе зачем?
– Злая она у тебя, однако, – поделился мудростью Копатыч. Прямо удивил, ага. – А ты, красота, разве не порадуешься? Мужа и себя не жалко?
– Жалко, конечно. – Мара улыбнулась. Такой улыбкой, после которой хотелось почему-то прикрыть руками пах. – Но в доброту человеческую не верю. Опыт не позволяет.
– Эк тебя жизнь пообтесала-то, – хмыкнул Копатыч. А его хмыки сами по себе очень информативны. Сейчас так и слышалась чернушная и циничная ирония. – Не верит она. Так я и не человек, если разбираться. Ежели меня, скажем, какие-нибудь очкастые умники из Института за Границу вывезут, то явно не станут им считать. Прилепят бирку с номером и обзовут подопытной моделью мутировавшего хомо эректуса, например.
– Вы, случайно, Канта не читали? – поинтересовалась Мара, блеснув эрудицией.
– Куда мне, сиволапому. – Копатыч хмыкнул. В этот раз четко прослеживался интерес и желание потрепаться. Не, так-то я не против, хоть до утра трепитесь, но дело надо делать. Или хотя бы о нем договариваться.
– Я вашей беседе не помешаю, если напомню о причине моего визита? – Ну а как вы думали? Во-первых, надо быть воспитанным, это всегда полезно. А во-вторых, разговаривая с умными людьми, говорить «это, как его», «елы-палы» и «типа того» вперемежку с «чё?!» некрасиво. Не дети чать, по-русски можно позволить себе говорить.
– Ох простите, уважаемый сукин кот. – Копатыч снова продемонстрировал фиксу. – Возвращаться станем постепенно. Убить Бледа мне мешает простейшая забота о сохранении популяции относительно нормальных бродяг. Ибо свято место пусто не бывает, а Блед, хоть он и тот еще курвин сын, но зато понятный и свой. И если вместо него у нас в волости окажется совершенный маньяк, не знаю… Переживаю за таких вот, как ваш благоверный.
– А Блед не маньяк? – Мара нахмурилась. – Он с людей скальпы снимает.
– Ну, – Копатыч с удовольствием пустил пару красивых дымных колец, – положим, скальпы он чаще всего снимает с мертвых. А вдруг кто-то, заняв его место, окажется хуже? Станет, к примеру, живым сталкерам отрезать причиндалы или делать «афганский тюльпан». Знаете такое развлечение, когда человека под наркотой оголяют по пояс? В смысле, кожу срезают.
– Знаю.
– Ну так вот… Хэт, не закипай. Я уже заканчиваю. Так вот, красота, несмотря на это, я уже неоднократно подумывал о том, чтобы его шлепнуть. Исключительно из-за привязанности к вот этому сукину коту. Запал он мне в душу. Добрый твой муженек человек. Такому место не здесь, точно тебе говорю.
Я щас покраснею, да-да. Я добрый… добрый? Мне даже стало обидно.
– И поэтому, Хэт, завтра поутру Руди отвезет тебя поближе к «Волковской». Что? А, да. Вас отвезет, конечно. А теперь открывай контейнер.
«Хрусталик» Копатыч вытряс на свою клешню и, как кошку, ласково погладил. Я даже не удивился, что он ничего себе не отморозил. Но это же местный. Мало ли чего.
– Патроны возьмешь у Руди, с вечера скажи, какие нужны, он принесет. Комнату вам дам, молодожены. Ладно, бывайте. Надеюсь, больше не увидимся. Добрым людям здесь не место.
И пошел, тяжело поскрипывая досками пола.
– Копатыч! – Мара встала.
– Да?
– Так если можешь, почему все-таки не убьешь?
Местный нахмурился. Совершенно всерьез, так, что чувствовалось – больше никаких вопросов. Что сейчас зацепила Мара… я не знаю. Просто не знаю, и все.
– Почему… Зона не разрешает. Пока.
Вот так. Зона ему не разрешает. И не поспоришь.
Мара покосилась на меня, но ничего не спросила. И правильно. Сидя у местных и в окружении местных, страшно неправильно рассуждать о суевериях местных. Тем более когда сам почти веришь в Зону. В смысле, что она не просто сколько-то там квадратных километров безумной и сошедшей с ума земли и зданий.
А спал я просто как в детстве у бабушки, наигравшись за день в футбол и просто набегавшись. И мне даже снился какой-то сон. А вот какой… черт знает. Но красивый, цветной, теплый и очень добрый.
* * *Руди ворчал. Хотя ворчит он всегда. Но сегодня он ворчал как-то особенно ворчливо. С фантазией, вкладывая душу и все обороты нецензурных выражений, известных только дипломированному филологу. А именно им Руди и являлся. До Прорыва.
Но его ворчание надо терпеть и не перебивать. Ведь Руди рулит и везет нас куда надо. Пусть и крюк, но не своими ногами. Хотя неизвестно на самом деле, что лучше. Своими ногами, но там, где опасности знакомые, или как сейчас, но ничего не зная. Ведь в ветки метрополитена сталкеры предпочитают не соваться. Ну его куда подальше, если честно. Ну а нам деваться некуда. Блед явно решил до меня добраться.
Почему-то ожидал увидеть натурально бронедрезину. Или даже моториссу, упакованную в сталь и с торчащими пулеметами. Но не угадал. Совершенно. Это была просто мотодрезина. И все. Пусть и с пулеметом. Самым обычным стареньким «печенькой». Хотелось расстраиваться, заламывать руки и посыпать голову пеплом. Это же метро, тут опасно… и один «Печенег», торчащий посередке на вертлюге. И невысокие стальные листы, ограничивающие дрезину. М-да…
Зато вместо дизеля, ворчавшего в металлическом коробе, толкал телегу вперед странный аккумулятор. К гадалке не ходи, местные оприходовали в него какой-то странный энерговырабатывающий арт.
А вот со светом оказалась прямо беда. И не задумываешься, если не спускался под землю, как он важен. Совершенно. И тут ра-а-а-аз… и все.
Темнота оживает. Накрывает вязким и непроглядно черным одеялом без единой прорехи. Наваливается густой чернильной мглой, окутывает, засасывает в себя. Раскрывай глаза широко-широко, щурься, пытайся разглядеть хотя бы что-то… не выйдет. Темнота, хитрая сволочь, знает это. Может, конечно, где-то там… и не знает. Но здесь, в Зоне, она понимает вас даже лучше вас самих. И пользуется этим.
Щелк, вот он, единственный рыщущий по сторонам луч света. Широкий, надежный и все же такой слабый. Тот, что позади, еще тоньше. Темнота, давящая тоннами своей жесточайшей черной злобы, и два совсем не галогенных прожекторика. Тьфу и растереть, вот что это для темноты.
Холодная, колючая, ощетинившаяся сотнями и тысячами невидимых клыков и когтей, она окружает вас со всех сторон. Удушает, забрасывая на заранее дрожащее горло удавку из страха и ожидания. Ожидания взорвавшейся мглы. Взорвавшейся чем и кем угодно. Острыми и огромными зубами, блеснувшими на краткий миг тягучей слюной. Хищно вытянутой щучьей мордой ножа, летящего прямо в тебя. Всплеском огня, вырывающегося из ствола.
И звучит она так же странно и страшно. Казалось бы – да ну на хер. Ага, куда там. Темнота звучит так, как ничто другое. В ее непроглядной глубине звуки отъедаются анаболиками, превращаясь в монстров. Любой, даже самый тихий щелчок может стать треском шпалы, ломающейся под весом здоровяка. Скрип старого карабина на ремне становится скрежетом огромного зазубренного клинка, выходящего из ножен, обшитых человеческой кожей. Шепот ветра, проникающего через воздуховоды, оборачивается сиплым дыханием тоннельщика, неотступно идущего по твоему следу. Звон капель воды, проникающих через трещины тюбингов, превращается в дробь крови, хлынувшей из перерезанного горла.
