Евгений Шепельский - Фаранг
Что ж, наберем воздуха в грудь, и…
— Я Джорек.
Болгат хлопнул кулаком о раскрытую ладонь.
— В стылую бездну… — пророкотал он. — В стылую бездну…
26
«Двигайся вдоль границы Корналии к Рендуму, затем садись на корабль и отплывай в Вермор. Торопись, мой старый друг! Пожалуйста, торопись! Торопись, ибо время пришло! В корчме Азартота тебя будет ждать мое послание. И не вступай в границы Корналии, если тебе дорога твоя жизнь… Не вступай, Джорек! Ты меня слышишь? Не вступай!»
Женский голос — злой и встревоженный — ворвался в мою бедную голову огненным вихрем.
Поздно, дорогая. Уже вступил. Как в коровью лепеху — и даже хуже. Болтаюсь по шею в этом самом и выбраться пока не могу. Может, ты бросишь мне веревку?
«Торопись, мой старый друг, ибо время пришло… Торопись!..»
— Вот такая штука… — проронил генерал, смерив меня взглядом. — Убил сына, а потом и государя, отца, стало быть… м-да… Случайность? Не думаю! — Он пожевал губами. — Что ж, ладушки… поедешь в Кустол, кхм, кхм. А там с тобой поговорят… нужные мастера. Кеми Орнела будет рада.
Струйка глейва как бобовый стебелек оплела мою ногу, закрутилась вокруг колена и распалась молочными прядями.
Затухающий женский голос еще дважды повторил: «Торопись!», после чего затих.
— Сначала с ним поговорят в ковене Измавера, — напомнил Архей мягко. — Поговорит лично мастер-маг Ормазар. После такого… другие мастера уговоров не понадобятся.
Болгат рыкнул.
— Как решит Орнела.
— Разумеется, Йон. Будет так, как решит Орнела.
Кто же она такая, эта Орнела? С чем ее едят? Ох, не нравится мне это… Да и голос Архея звучит фальшиво. Ох, не отдадут меня Орнеле чародеи, нет, не отдадут! Заберут… для опытов. Вернут Орнеле по кусочкам, или — что куда хуже — в виде идиота. Буду развлекать толпу в качестве кретина-шута. Черт, черт, надо обязательно убедить их в том, что я — не Джорек никакой, а так, имитация, фикция, внутри другой человек, вертит марионеткой, так сказать.
А если у магов нет способов влезть мне в башку? Чертовщина… это ведь даже в моем, Тихи Громова, мире способен провернуть любой гипнотизер. Влезет, пороется, даст руководящие указания…
Нет, сейчас я ничего пояснять, разумеется, не буду. С комфортом доеду до Кустола. Ну а там напрягу все свое красноречие и постараюсь выбраться сухим из этой мутной воды с привкусом гнили.
— Я Джорек, — повторил я. — А зачем я пришел в Корналию — расскажу только Ормазару. У меня для него… послание!
Болгат выбранился. Архей уставился на меня, сузив глаза.
— Послание?
— Да! Послание — самой высокой секретности!
— От кого?
— Я могу сказать это только Ормазару.
Им не понравилось то, что я сказал, однако ни уговоров, ни угроз не последовало. Мне поверили. И это было хорошо. Я обратился к высочайшей — наряду с принцессой Орнелой — инстанции.
— А я? — встрял Рикет. — Будут мне послабления? Ведь без меня бы ни в жизнь не догадались, я помог!
— Будут, — кивнул Болгат. — Я похлопочу, чтобы тебя не казнили на Судном Дереве медленной смертью. Отрубят голову в Кустоле, если откажешься показать нам безопасный путь в Яму. Радуйся, прощелыга.
Коротышка увял.
— Я, конечно, покажу. Ларта!.. Расклады я понимаю, и наша милая принцесса понимает. Я соглашусь, да, можете не сомневаться! Потому что кто сомневается — тот ничего не добивается! А вот я добился уже многого! Посмотрите на меня — я популярная особа! За мной вся армия Кустола охотится…
Джорек внутри меня встрепенулся. Знает путь в Яму! Проведет к Сегретто! Нужно найти способ сбежать от магов, прихватив с собой коротышку, и…
Рикет продолжал разоряться и ерничать, пока Болгат не приложил палец к губам:
— Цыть!
Рикет осекся. Ходить с отбитыми почками ему, видимо, не слишком хотелось.
Время застыло в ожидании. В тягучем, вязком ожидании повозки.
Наконец на дороге, в той стороне, откуда прибыли всадники, послышался скрип. Кто-то из солдат тихонько вскрикнул, подал коня назад. Массивная Вако направила скакуна в брешь, проехала с десяток шагов и развернулась:
— Едут!
Она вскинула руку, и мне почудилось, что ее грудь (а у таких дам грудь всегда огромна) сейчас пробьет кованый цельный доспех.
— Ох, — увял Рикет. — Прибыли по наши жалкие душонки…
Вскоре из тумана выдвинулось странное сооружение: приземистая подвода на шести массивных колесах. Влекли ее четыре тяжеловоза с мохнатыми ногами. На подводе высилась клетка в высоту человеческого роста, примерно до середины обитая широкими полосами вороненого железа, в которых зияли многочисленные дыры. В моем мире что-то подобное называлось «гуляй-городом». Из таких укрепленных телег составляли настоящие бронепоезда средневековья. А тут всего одна клетка… Сидим внутри, отбиваемся от врага и демонстрируем ему кукиши сквозь прутья. Да только если враги размером с убитую мною тварь — недолго в таком бронепоезде просидишь, вскроет его, как банку шпрот. Впрочем, у живоглота нет когтей… но у кое-кого из Сумрачья — есть, лично видел.
На каждом верхнем углу клетки по три фонаря в глухих железных коробах, открыто лишь маленькое продольное оконце; белые лучи веером падают примерно в двух метрах от клетки, заключая ее в сияющий шатер. Угу, это чтобы ярко освещать… только поле боя.
Болгат нашел взглядом Рикета:
— Твой личный экипаж, Проныра. Не сбежишь, да и тебя не сцапают.
Маленький вор метнул насмешливый поклон. Его руки заметно дрожали.
— Со всем почтением и разумением. Готов споспешествовать своему заключению в экипаж и поездке в Кустол и в дальнейшем обязуюсь… сотрудничать…
— Хорошая выдалась ночка, брат Архей, — сказал Болгат задумчиво. — Нам попались сразу две такие птицы…
— И один убитый кабан, — снова вмешался воренок, тыча пальцем в тушу монстра.
Генерал двинул коня на Рикета, высвободил ногу из стремени и пнул коротышку в грудь носком сапога.
— Не сметь… плохо… о государе!
Рикет скорчился в пыли, кашляя и задыхаясь.
Крутой, однако, начальничек!
Я невольно отступил, когда Болгат проезжал мимо.
На тяжеловозах были попоны, от шейного сгиба до самого хвоста, свисали ниже брюха, прикрывали и грудь; на головах кожаные шлемы с прорезями для глаз и рта. У одного из коней на попоне ряд длинных царапин, словно огромная кошка решила поточить коготки — прорвана красная стеганая ткань, вылезла серая набивка. Пожалуй, в такой завязнут… когти живоглота.
Вот только нет у живоглота когтей.
Меня вдруг прошиб холодный пот. Тьма сомкнулась за спиной, там, в глубине, у неведомых тварей были огромные яростные когти и влажные кожистые крылья. И глаза цвета молока. Глаза, которые раньше принадлежали людям. В основном людям.
Я глухо зарычал, попятился еще, и тут же меня хлопнули лезвием копья по спине.
— Тпру-у-у!
Болгат привстал в седле, стукнул себя по нагруднику:
— Вы, уроды, почему так долго? Ближе давай, у нас скорбный груз… И два подарка. Епрт… Сперва разверни, Торке! Дай Спящий затащить этого живоглота.
— Нельзя… так… о кха-а-а… государе! — просипел с земли коротышка. — Невеж… ли… кха-а-а… во!
Болгат не обратил на него внимания.
На широком облучке, защищенном с боков стальными решетками (поверху наклепаны пики, часть погнута или обломана), было двое возниц — оба без шлемов и кирас, в рваных кольчугах. У одного в прореху под грудью набито окровавленных тряпок, второй держится за щеку — небритая морда распухла на правую сторону, будто поймала плюху стальной рукавицей. Он-то и кивнул, подобрал вожжи. В руках второго было стрекало, длинный гибкий шест вроде удилища с железной колючкой на конце. Это, догадался я, чтобы погонять накрытых попонами лошадей, царапая им голые задницы. Хитро и жестоко. Впрочем, если хочешь выжить — и не на такую жестокость пойдешь. Лошади — не люди. Хотя, черт, я уже говорил — животных я люблю и им сочувствую больше, чем людям. Животные невинны, а люди по большей части хитрые злобные бестии.
Колымага начала со скрипом разворачиваться, благо места для этого хватало.
Я потянул носом, пытаясь уловить запах человеческой крови — но глейв окончательно добил мое обоняние. Я слышал только смрад прели, гниения. Отвратительный и неизбывный. Мерзкий озноб поднимался от ног к груди, к шее. Кажись, температура. Гриппер и простудифилис. Хотя никакой не простудифилис, а самое обыкновенное превращение…
— Авэрасса торр!
Несколько солдат соскочили с лошадей, под командой Рейфа взялись за живоглота. Словно муравьи, облепили покойного государя, просунули канаты под мышки, ухватились за ноги. Каждый норовил покоситься на палец с чародейским кольцом. Лица были кислые, растерянные, изумленные. Орк раздавал указания, бранясь на своем языке.
