Изгой - Андрей Никонов
Стоянка перед мотелем была практически пуста. Там стояли два байка и один внедорожник. Триста пятьдесят лет назад, когда эту землю начали заселять выходцы с изначальной Земли, через портал протащить машины было невозможно, не позволяли размеры. Их доставляли машинокомплектами, двадцать или тридцать штук, а потом решили, что мотоциклы гораздо компактнее и их не нужно собирать на месте. По сути, все транспортные средства на Острове в той или иной мере повторяли первоначальные экземпляры. Зачем выдумывать что-то новое, если старое тоже неплохо работает.
Тем более если заменить конструктивные части из стали на сплав титана, алюминия и ванадия: первых двух металлов на Параизу было столько, что хватило бы на сотни миллионов машин, чего не скажешь о железе.
Павел машины не очень любил, ему куда больше нравился открытый всем ветрам байк, даже в сезон дождей. Он припарковал мотоцикл прямо перед входом и прошел в основное здание – здесь стоял кофейный автомат, играла негромкая музыка, а на стене висел бокс с ключами. Сорок пять реалов с завтраком и ужином, он приложил расчетный чип к считывателю бокса, перевел деньги и получил пластиковый ключ от номера 4. Но сразу в номер не пошел, огляделся.
Холл занимал практически весь первый этаж, на возвышениях стояли диваны и столики, тут можно было рассадить минимум сотню человек. Чуть ниже находилось открытое пространство, возможно, раньше здесь танцевали, или стояли игорные столы, но на внешнем виде это не сказалось, мраморные плиты пола блестели – за ними тщательно ухаживали. На противоположной от входа стороне монументальная барная стойка из гранита должна была уцелеть даже во время перестрелки, но за ней со стороны бармена никого не было. На двух высоких стульях сидели парень и девушка, скорее всего именно они приехали на байках, оба высокие, тощие, с короткими стрижками и светлой кожей, их можно было принять за брата и сестру. Эти двое даже одеты были одинаково – в рваные синие джинсы и аляповатые майки. Они пили что-то яркое и, похоже, сами справлялись: парень поднялся, прошел за стойку, налил еще два стакана и высыпал на тарелку сушеные ягоды, достав их из шкафчика. На Павла парочка не обратила никакого внимания.
Павел приложил телефон к сенсору, получил правила заведения – живого обслуживающего персонала тут не было, даже охранника, только вечером бармен следил за порядком и заодно разливал напитки за отдельную плату, и утром, когда солнце уже вставало, появлялись две горничных, они вычищали номера, меняли полотенца и загружали пищевые автоматы. Все остальное постояльцам предлагалось делать самостоятельно, в том числе развлекаться. Парень, выйдя на улицу, еще раз осмотрел окрестности, но вроде бы кладбища, где лежали сдохнувшие от тоски гости мотеля, поблизости не наблюдалось.
– Наверное, трупы бросают сразу в море, – сказал он сам себе и отправился на берег. До заката оставалось еще часа четыре.
Пляж возле маяка был шикарным: белый песок, плавный вход в кристально чистую воду; в пятидесяти метрах от берега на воде качался ряд буйков с отпугивателями и защитными сетями, где-то на пределе видимости по водяной поверхности скользили треугольные плавники, но к тому месту, где Павел решил поплавать, они не приближались. Тупорылые акулы существовали на Сегунде задолго до того, как здесь появился человек. Как они сами перебрались из реки одного мира в реку другого, ученые так точно и не установили, но три миллиона лет – достаточный период времени для того, чтобы даже самые невероятные случайности произошли. К буйкам акулы старались не приближаться, чего не скажешь о рыбах паку с квадратными зубами, похожими на человеческие – эти иногда проскальзывали мимо сетки.
Так что Павел нацепил заодно и сканер, который отслеживал всех крупных особей на расстоянии до ста метров, и только потом нырнул. Вода была в меру теплой, не очень соленой – из-за впадающей неподалеку в океан Рио-Лунго. Через полчаса Веласкес вылез из воды и запрыгал на песке, вытряхивая из уха воду. Полежал на берегу, повторил заплыв еще раз. И так почти до ужина, который здесь начинался с первыми сумерками.
Немного отдохнув в номере, Павел прошел в общий холл, помахал рукой парню, сидевшему возле бара – его подружка куда-то исчезла, зато появился бармен, точнее – барменша, женщина средних лет, довольно миловидная и явно молодящаяся, с растрепанными светлыми волосами. На бейджике было написано имя – Мари. Негромкая музыка все так же звучала из встроенных в стойку колонок, что-то блюзовое. На большом экране двадцать человек бегали по зеленому полю – чемпионат по футболу должен был начаться в октябре, и как раз заканчивались отборочные игры.
Ужин никто не собирался готовить, сюда привозили уже скомплектованные наборы, которые Мари кидала в автомат, и через пять минут постоялец мог забрать его в номер и там съесть в одиночестве или воспользоваться одним из диванов и столиком, а заодно взять что-нибудь выпить.
Павел хотел было так и поступить, в компании жевать всегда приятнее, но тут его взгляд упал на четвертого постояльца, который показался ему знакомым. Невысокий мужчина, с кожей оливкового оттенка, седеющими короткими волосами, выдающимся носом и глазами навыкате, сидел на диване и нехотя что-то жевал, запивая еду пивом. Перед каждым глотком он чуть морщился, словно вкус напитка был ему неприятен. На мага он взглянул мельком и, как показалось Павлу, с неудовольствием. Возможно, мужчина был мизантропом, и каждый новый человек доставлял ему душевные страдания. Но он заплатил ровно столько же, сколько Павел, так что мог сидеть и страдать сколько душе угодно.
Тем не менее Веласкес был готов избавить его от своего присутствия. Когда барменша Мари принесла и ему пиво в запотевшей кружке, Павел вспомнил, где он раньше видел этого человека. Пятнадцать лет назад, в приюте, на острове Мечты, тот работал старшим воспитателем. Звали тогда мужчину Шань Ли, он занимался с детьми физической подготовкой. Кроме Павла, у воспитателя было еще три сотни подопечных, но Веласкес надеялся, что изменился достаточно, чтобы не привлечь к себе внимания – вырос, разросся в плечах и бицепсах, состриг длинные волосы и почти ничем не напоминал того тощего глиста, которым попал
