Меч Реконкисты 2 - Макар Ютин
Защитники баррикады вскоре последовали за своими товарищами. Виктор не стал издеваться над ними так, как издевался над неудачливыми бойцами "первого ряда". В конце-концов, жалкие пятерки с автоматами никак не успели ему досадить. Они виноваты лишь в том, что прогнили вместе со своим боссом и его ближниками.
"Искупление, вот, что вам я несу. Как я и сказал Доминику, город должен быть очищен. Но никто не говорил, что дело ограничится одной лишь нежитью".
Санитар убил всех. Женщины, пара-тройка детей-подростков, почти три десятка мужчин, почти все — раненые, немощные или низкоуровневые. Он выбивал дверь и заходил внутрь каждого кабинета в этой рекреации. Рубил всех, кто пытался напасть на него. Затем проходился Филиппой по лежащим на полу, по молящим его на коленях, по прячущимся в шкафах или под столами.
"Абсолютный контроль пространства" больше не давал осечек. Попытка людей из соседних классов сбежать, пока мечник сеял смерть в другом месте, легко пресеклась "Долгой Прогулкой".
"Умрите, умрите, умрите", — Улыбаясь широкой сектантской улыбкой, напевал он.
С каждой смертью его отпускало напряжение. С каждым фонтаном крови слабели и выцветали голоса его бывших сокомандников, пока не исчезли вовсе после гибели старого инвалида.
Он убивал, чтобы разрешить свои сомнения. Убивал, чтобы показать свою собственную волю. Так, единожды изнасилованные девушки могут стать безотказными, спать с любым попросившим, лишь бы доказать самой себе, что они делают это добровольно.
Морально изнасилованный хитокири показывал, что он мог действовать по собственной воле. И это, как ни странно, работало.
Ему уже не нужно было мучительно вспоминать шепот мертвых, доказывать себе, что это они толкали его под руку, шептали его губами гадости в адрес всех вокруг. Да, это они. Потому, что сам Санитар может сделать точно также безо всяких лицемерных оправданий.
Вот только делал это только сейчас, после зачистки нежити. А никак не до гибели рейда. Понимающему достаточно.
Не все из его жертв играли роль овец на заклании. Некоторые сопротивлялись, конечно. Стреляли в него из остатков огнестрела, пытались обрушить ими же возведенную стену, выпрыгивали из-за угла, один даже кинул гранату. Не побоялся закрытого помещения.
Взрывом размазало большую часть людей в той комнате, а Виктор все с той же блаженной улыбкой закрутил свою Филиппу, рассеял вокруг себя взрывную волну. Трюк, недоступный ему до прихода на базу армейцев.
Санитару было все равно. Он не замечал чужого сопротивления, как писатель, поймавший вдохновение, не замечает уже написанных слов. Более того, чужие атаки позволяли ему восстановить, а, точнее, вспомнить привычные навыки.
За тот короткий, но показавшийся хитокири бесконечным, бой с рейдом нежити, он успел отвыкнуть от собственных козырей. От всеведения "Абсолютного Контроля пространства", от смертоносных стоек Дестрезы, от привычного ощущения аур вокруг него.
Будь его умение с ним, в том тумане, и большая часть армейцев осталась бы жива, а Фулиго вряд ли бы смог продержаться дольше минуты-двух.
И теперь он… не мстил, нет. Лишь восстанавливал справедливость. Попутно выпускал всю накопленную от чужого морока ярость, всю ненависть, что отравляла ему сердце даже после гибели наславшего проклятие. Его сердце пело, но эта песня слишком походила на истерику.
Вот так, в полузабытьи, в приятном потоке сознания, он избавился от ужаса. От страха того, насколько близка была грань. Не грань смерти, с этим Виктор свыкся еще после смерти Коловрата. Но грань безумия. Именно эта эмоция и дала толчок, изначально погнала его на баррикаду.
Он остановился только когда перестал ощущать во всех помещениях коридора живые души. Остановился, поднял голову. Оглядел весь тот погром, который успел совершить.
Лужи крови из-под выбитых дверей, отрубленные конечности, брызги на стенах, вонь расслабившихся после смерти кишечников, пустые глаза-бусины, восковые, неестественные лица на отрубленных головах.
"Необходимая жертва", — Подумал он, но мысль не принесла ему облегчения.
Ушел чужой морок. Ушло наведенное безумие. Сознание залатало наиболее тяжелые душевные раны, нанеся новые. Подобно тому, как алкоголик в запое похмеляется новой дозой зеленого змия.
— Что я наделал? — Неверяще произнес он. Впрочем, скорее по привычке. Потому, что должен был сказать что-то подобное. Картина развернувшийся бойни не вызвала у него особых эмоций. Разве что легкая гадливость вместе с разочарованием в себе.
Есть предел того, сколько сильных чувств способен испытывать человек за определенный срок. Санитар превысил его в несколько раз. Так что он лишь покачал головой и отвернулся от роковой сцены. У него будет время обдумать последствия, как учиненной им бойни, так и изменений в сознании после наведенного безумия.
А пока Виктор развернулся и пошёл обратно, сквозь пролом в баррикаде. Туда, где дрожали в уголке чудом выжившие в битве армейцы, и лежало в луже собственной крови скорченное тело его напарницы.
Глава 12
Я верю в человека. Я верю в его добрые помыслы. Я верю в то, что все мы пришли для того, чтобы творить добро. И если мы будем это делатьто нас ждет успех в отношениях между собой. Но самое главное — мы добьемся комфорта в своем собственном сердце.
Владимир Путин
Кровь все ещё капала с клинка, сочилась по лезвию, каплями кислоты падала на пол. Он избавлялся от неё торопливыми взмахами, вытирал рукавом потрепанного плаща, даже сбрызнул святой водой из оставшихся бутыльков.
Только она все еще продолжала течь.
Кровь его невинных жертв, кровь его несостоявшихся убийц.
Сознание возвращалось к Санитару урывками. По мере того, как исчезало вдохновение. По мере того, как проходила его странная одержимость. По мере того, как возвращалась идеальная память человека с самым высоким уровнем в городе.
В голове поселилась кристальная чистота. Мысли больше не казались хаотичным наброском, не возникали внезапно чернильными кляксами, неряшливой карандашной вязью. Тело вновь становилось послушным, отлаженным до последнего винтика механизмом.
Больше некому было дергать его из стороны в сторону, подбрасывать дрова в топку ментальной распущенности и саморазрушения. Деструктивные эмоции вовремя нашли выход, пластичная психика перестроилась, исцелилась. Вот только, даже если высокая регенерация может излечить смертельные раны, она всегда оставляет после себя чудовищные рубцы.
Виктор никогда не чувствовал себя настолько опустошенным, как в тот момент. И никогда — таким свободным.
Его упругие, дышащие силой шаги грустным эхом отражались от закопченных стен, проникали сквозь выбитые стекла, монотонной вибрацией расходились от пола.
Исчезла разлитая в воздухе ненависть. Ушла, сочась красной жизнью из-под сжимающих клинок пальцев, огненная ярость. Опустошенность, терпкая горечь со сладким послевкусием, приятная усталость, легкое эхо прошедших эмоций, уходящая дрожь нервотрепки.
Смолкли чужие голоса, оттенки эмоций, наведенной боли и нечеловеческой злобы.
Смолкли чужие голоса, оттенки его собственных чувств, невысказанной тоски и потребности в других.
Санитар снова стал самим собой. Поднялся, как новый дом на старом пепелище. Он понимал, что уже никогда не станет прежним. Понимал, что произошедший бой изменил
