Стив Лайонс - Ледяная гвардия
Впрочем, не так много культистов шло через эту дверь. Михалев и Баррески установили подрывные заряды так, чтобы погнать еретиков в противоположном направлении. А из тех, кто пытался пройти мимо Пожара, при виде изображаемой им паники почти половина поворачивала назад. Но были и такие, которые либо не слышали его, либо настолько спешили убраться со двора, что их уже ничто не могло остановить. Когда один из культистов врезался в Пожара, вальхалльцу пришлось собрать всю свою волю, чтобы не достать лазган и не начать стрелять.
— У них… у них цепные мечи! — отчаянно кричал он вслед бегущим. — И пушки! Огромные пушки!
— Пожар!
Он обернулся, услышав свое имя, но сначала не увидел, кто его зовет. Двор буквально кишел силуэтами в черных плащах, и было почти невозможно разглядеть, кто из них — его товарищи. Потом он узнал тонкий силуэт Палинева, рядом с ним, должно быть, Грэйл. А между ними…
Метнувшись вперед, Пожар нырнул в толпу и начал помогать Палиневу поднимать бесчувственного Воллькендена. Повязку с правой руки он снял, объявив себя выздоровевшим, но напряжение мышц отозвалось в руке острой болью.
— Что случилось? — спросил Пожар. — Что-то пошло не так?
— Все в порядке, солдат, — задыхаясь, произнес Стил и, опираясь на Палинева, поднялся на ноги. — Просто я переоценил свои силы. К тому же устал. Может, вы с Грэйлом… позаботитесь об исповеднике Воллькендене вместо меня?
Пожар с радостью принял на себя эту ношу. Вдруг он услышал, как поблизости раздались выстрелы, и, обернувшись, увидел, что сквозь толпу к ледяным гвардейцам пробивается отряд гвардейцев-предателей. Они размахивали лазганами и стреляли в воздух. Еретики расступались перед ними.
Пожар схватил свой лазган и крикнул Грэйлу и Палиневу:
— Идите! Уводите отсюда полковника и исповедника! Я их задержу!
И открыл огонь — не вверх, а прямо в толпу перед собой. Культисты были захвачены врасплох. Они падали, как домино, каждый выстрел поражал минимум троих. Культисты волной отхлынули назад, в сторону гвардейцев-предателей, угрожая сбить их с ног. Те пытались отстреливаться, но между ними и Пожаром неистовствовала огромная толпа, из-за которой их выстрелы поражали своих же.
Пожар мог убежать вслед за остальными. Он задерживал преследователей достаточно долго, чтобы его товарищи успели спастись, и теперь мог бы воспользоваться этой возможностью. Конечно, он мог бы убежать…
Культисты, отделявшие Пожара от гвардейцев-предателей, начали приходить в себя и увидели, что враг находится среди них. Поняв, что теперь ему не скрыться, они набросились на него всей толпой. Лишь немногие были обученными бойцами, к тому же половину толпы составляли женщины. Но на их стороне было огромное численное превосходство. Они били ледяного гвардейца, вцеплялись в него когтями, тянули вниз. Пожар увидел, как сверкнуло лезвие ножа, но не мог увернуться от удара. Нож разорвал синт-кожу на животе — там, где тварь из канализации продырявила его своими шипами. Толпа, вырвавшая из его рук лазган, обрушивала на его голову удар за ударом. Он и сам не понимал, что не дает ему упасть, но знал лишь одно: пока он стоит на ногах, будет сражаться.
Пожар кружил вихрем, отбиваясь руками и ногами от врагов, пытавшихся его схватить. В левом кулаке он сжимал свое последнее оружие — осколочную гранату, которая должна была обрушить арку за Стилом и другими ледяными гвардейцами, задержать тех, кто попытается их преследовать, и отправить вместе с ним на тот свет еретиков. То же самое он собирался сделать, когда сражался в улье Альфа два дня назад.
Пожар подумал, не для этого ли случая Император сохранил ему жизнь? Он хотел верить в это. Но колючая серая шерсть, которой заросла вся его грудь, теперь распространилась на спину, и он больше не мог открывать свою правую руку. Пальцы на ней скрючились, ногти стали заметно длиннее, и Пожар знал в глубине души, что его бог не имеет к этому никакого отношения.
Пожар шел в этот бой отнюдь не с намерением погибнуть. По крайней мере, у него не было таких мыслей. Но теперь его тайну хранил лишь черный плащ культиста, и ему была невыносима мысль о том, как посмотрят на него товарищи и что они скажут, когда плащ будет сброшен.
Гвардейцы-предатели были совсем рядом. Еще несколько секунд, и они прикончат его одним метким выстрелом. Он активировал гранату и попытался заманить гвардейцев-предателей к арке.
«Так будет лучше», — подумал он.
Пусть тело будет разорвано на куски и сожрано вирусом, чем его постигнет позорная участь быть сброшенным в общую яму с трупами еретиков. Пусть никто не увидит его останков, пусть ни его товарищи, ни, тем более, командиры никогда не узнают о его позоре.
Пусть они думают, что солдат Пожар умер как герой.
Мангеллан ослеп.
Верховный жрец не видел попавшего в него лазерного луча, поскольку его глаза уже слезились от дыма. Потом — вспышка и обжигающая боль. Ему казалось, что все лицо охвачено огнем. Он не видел, куда идет, и не знал, что происходит: пришлось довериться телохранителям, чтобы они отвели его в безопасное место.
Наконец Мангеллан ступил в прохладное лоно своего дворца — великолепного Ледяного дворца, подаренного богами. Впервые в его стенах Мангеллан не чувствовал себя в безопасности. Он слышал вокруг топот: культисты в панике разбегались. Мангеллан приказал охранявшим его гвардейцам-предателям не подпускать никого близко и никому не доверять.
Он почувствовал, как кто-то настойчиво дергает его за рукав, и услышал голос Фурста:
— Почему мы бежим, повелитель? Что с жертвами? Кто их охраняет?
Мангеллан отмахнулся от назойливого мутанта.
— Они скованы цепями! — заверил он, прислонившись к стене, чтобы успокоиться. Он моргал и тер руками глаза, молясь богам, чтобы слепота оказалась временной.
— Но если их союзники пришли, чтобы освободить их…
— Попытайся использовать свои убогие мозги, Фурст, — рявкнул Мангеллан, — Стил привел в наш улей лишь горстку солдат. Как они могли проникнуть в мой дворец, ничего не зная о нем? Этот удар нанес кто-то изнутри. Кто-то, позавидовавший тому, чего я достиг, обретенной мною власти, и желающий очернить мою славу!
— Я уверен, вы правы, повелитель, но…
— Я всегда знал, что это случится! Я знал, что жрецы плетут интриги и строят заговоры, но чтобы так нагло… Кто из них? Что скажешь, Фурст?
— Я… я не знаю, повелитель. Я…
Мангеллан рванулся вперед, пытаясь схватить Фурста за одежду. Он почувствовал, как задел рукой отвратительного мутанта-коротышку, но схватить его не смог.
— Ты всегда шныряешь вокруг, — прорычал он, — прячешься там, где тебя не должно быть, подслушиваешь то, что не должен слышать. Скажи мне, Фурст, кто виновен в покушении на меня и в таком оскорблении богов, которым я служу?
— Никто, повелитель. Никто из нас не посмел бы встать на вашем пути.
— Ты же видел его, не так ли? Если не того предателя, который установил бомбы, то уж точно того гнусного оппортуниста, который стрелял в меня и лишил меня зрения! Я найду его, Фурст, и покончу с ним. Он сам пожелает, чтобы…
Мангеллан не почувствовал, как нож вошел в его живот, — таким быстрым и искусным был удар. Только когда он ощутил, что из раны льется кровь, и тупая боль распространяется по всему телу, до него дошло, что случилось.
Говорить он не мог, от слабости кружилась голова. Не в силах стоять на ногах, Мангеллан соскользнул по стене, на которую опирался, и, упав возле ног Фурста, с ужасом услышал, как тот прошептал ему:
— Это только твоя вина. Ты слишком много о себе вообразил, и вот к чему это привело! К тому, что нас унизила горстка рабов Императора. Я слышу богов: о, ты был так уверен, что они не соблаговолят говорить с такими, как я, что я просто не пойму их слов, — но я слышу их. Они разочаровались в тебе, Мангеллан. Ты не оправдал их ожиданий.
Он лежал на полу и даже не помнил, как упал. Пытался поднять руки, повернуть голову туда, где, как он думал, должны были находиться его телохранители, пытался докричаться до них.
— Стража! Стража! Помогите!
— Они тебе не помогут, — раздался голос Фурста сквозь сгущавшуюся тьму. — Они тоже знают, что это воля богов. И теперь они служат новому повелителю.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
До уничтожения Крессиды 3 часа 34 минуты 45 секунд
Комната была небольшой, не намного больше жилых помещений нижних уровней улья. В ней стояла единственная кровать, возле которой лежали груды хлама — обломки мебели, рваная одежда, разбитые лампы, даже пара картин с обгоревшими углами.
Стены, разумеется, были ледяные. На одной из них красовалась грубо намалеванная большая восьмиконечная звезда Хаоса, стекавшая на пол ручейками черной краски.
Блонского отнюдь не удивляло, что Мангеллан, располагавший такими огромными пространствами почти опустошенного улья и самого Ледяного дворца, вынуждал своих последователей жить так скромно: чем больше им приходилось трудиться ради выживания, тем меньше у них оставалось времени на заговоры против повелителя. Впрочем, жителю этой комнаты теперь было все равно — его тело валялось во дворе, под окном, в которое он высовывался в тот момент, когда в комнату вломился Блонский. Некоторые ледяные гвардейцы придерживались мнения, что ни один честный солдат не станет стрелять врагу в спину, но Блонский не был согласен с ними. Главное — убить еретика, грех упускать такую возможность.
