Грэм Макнилл - Эпоха тьмы
Каллистон движением век щелкнул по руне, переключая линзы в режим ночного видения. Воздух вокруг наполнился мерцанием разноцветных контуров. Там не было ни рун целеуказания, ни данных о жизненных показателях, ни предупреждений о приближении. Одни пустые остовы разрушенных зданий маячили перед ним в горячем мареве.
Никто не болтал по системе связи. Боевые братья шли вперед в почтительном молчании. Они ступали по останкам своего родного мира. Каллистон чуть приподнял голову, разглядывая выступивший из темноты высокий металлический стержень. Он был более сотни метров в высоту, но тонкий, будто обгоревший древесный ствол. Когда-то он поддерживал более высокое строение, а теперь покачивался в одиночестве, один из немногих уцелевших в огненных бурях, бушевавших в Тизке.
Город Света. Родина нашего народа.
— Вы что-нибудь нашли, брат-капитан? — донесся голос Арвиды по закрытому каналу связи.
Арвида шел чуть впереди и немного в стороне от остальных. Во время другой операции Каллистон, возможно, сделал бы ему замечание.
— Ответ отрицательный, — ответил капитан, стараясь лишить свой голос любых эмоций. Даже на расстоянии в сотню метров он чувствовал скептицизм Арвиды. Здесь, на Просперо, способность Каллистона к чтению мыслей вновь достигла своего пика, и настроение каждого воина отряда было для него очевидно.
— Здесь, наверное, уже ничего не осталось, — сказал Арвида.
— Возможно.
— И сколько мы будем искать?
— Это решу я. Побереги силы для охоты, брат.
Каллистон отключил связь.
Отряд двигался дальше, углубляясь в разрушенный город. Темнота цеплялась за подножия рухнувших стен, просачивалась под притолоками обожженных плазменными зарядами дверных проемов, ведущих в никуда.
Каллистон почувствовал, как под его башмаком что-то хрустнуло, и посмотрел вниз. Там лежала грудная клетка, раздавленная его тяжелым сапогом — хрупкая и черная, как уголь. Она была слишком маленькой, чтобы принадлежать взрослому…
Он оглядел улицу. Впереди она была усеяна костями, судя по размеру, человеческими.
На дисплее его шлема что-то мелькнуло. Каллистон мгновенно насторожился, хотя сигнал, руна опасности на самой границе дальности детектора в его доспехах, исчез так же быстро, как появился.
— Капитан, — позвал по воксу Фарет, один из воинов его подразделения. — Думаю, вы захотите взглянуть на это.
Каллистон щелчком подтвердил свое согласие. Руна опасности на его дисплее больше не появлялась. Возможно, ошибка прибора или какая-нибудь неисправность авгуров дальнего действия, встроенных в доспех.
И то и другое было маловероятно. Каллистон снял болтер с предохранителя и двинулся в сторону отметки, обозначавшей Фарета, по-прежнему оставаясь наготове. Он прекрасно сознавал опасность, равно как и возможности.
На Просперо был еще кто-то живой.
— И что же ты почувствовал, увидев уничтожение родного мира?
Вопрос меня удивляет. Какая разница, что я вообще чувствую? Если бы этот допрос вел один из тех, кто захватил планету, я мог бы ожидать расспросов о местонахождении остатков моего легиона, о силах уцелевших — о том, что, по крайней мере, имеет отношение к военному делу.
Но этот допрос какой-то странный. У меня такое ощущение, что я здесь не ради информации, которую способен дать. Нет, этому невидимому дознавателю нужно нечто другое.
— Неудобство, — отвечаю я. — Но не более того. Мы примерно представляли то, что увидим. Мой сержант-провидец предупредил нас о том, что произошло, в самых общих чертах.
Упомянув Арвиду, я гадаю, жив ли он. Быть может, его тоже допрашивают сейчас в такой же комнате, или он лежит мертвый в стеклянной пыли города.
— Неудобство?
Кажется, это слово раздражает дознавателя — его дыхание становится неровным.
— Вы были слабаками, — говорит он грубо и обвиняюще. — Вы вернулись сюда, как гнусные трофейщики, чтобы подбирать жалкие крохи того, что сами позволили уничтожить. Будь это мой мир, я ни за что не покинул бы его и убил бы любого, кто посмел приблизиться к нему. И пропади пропадом все приказы моего примарха! Вы оказались слабыми, капитан Каллистон. Слабыми!
Он подчеркивает это слово, будто плюется им. Я чувствую, как его тело придвигается ближе. Теперь силуэт вырисовывается во тьме, у самого стула. Мое лицо обдает дыхание, жаркое и едкое, как у собаки.
— Если бы мы знали… — начинаю я, пытаясь оправдываться. Не понимаю, почему я чувствую настоятельную потребность сделать это. Не имеет значения, что этот дознаватель думает обо мне, поскольку моя совесть чиста.
— Если бы вы знали! — ревет он, прерывая мои робкие попытки и обдавая лицо брызгами слюны. На мгновение мне кажется, что он впал в ярость, но потом я понимаю, что дознаватель смеется. — Только послушай, что ты несешь, легионер Тысячи Сынов! Вы всегда были такими самодовольными, расхаживая по мирам, завоеванным доблестью других легионов, и упиваясь своим высшим пониманием того, что мы нашли для вас. Грязная военная работа была не для вас. О нет! За вас ее всегда делали другие воины, рисковавшие жизнью в сражениях, чтобы вы могли часами просиживать в своих библиотеках. Вы хоть догадывались, как мы вас презирали?
— Мы прекрасно знали об этом, — говорю я.
Это правда — мы действительно знали, насколько наши братья не доверяют нам, и поэтому изо всех сил старались их не провоцировать. Он не прав, говоря, что мы похвалялись своим высшим знанием. Напротив, мы скрывали его и пытались демонстрировать как можно реже. Выходит, и инстинктивное поведение можно истолковать превратно.
— Знали?! Вы могли бы сражаться как воины, а не заниматься колдовством. У вас был выбор. Я не понимаю!
Был ли у нас выбор? Просперо являлся миром, пропитанным психическими возможностями Великого Океана. К добру или нет, но это коснулось всех. Я не думаю, что мы могли отказаться от возможностей, которые это открывало, даже зная, что другим легионам сие не по вкусу.
В конечном счете, этот вопрос лишен смысла. Мы сделали то, что сделали, и никакая сила во Вселенной не может изменить прошлое.
— Мы сражались, — отвечаю я, вспоминая покорение Сорокопута, когда сам Магнус вел нас в битву. Он был великолепен, неудержим, как Русс или Лоргар — любимый сын Императора в каждом шаге. — Мы сыграли свою роль.
— Теперь этому конец, — парирует мой оппонент с жестоким удовлетворением. — Ваша роль действительно сыграна. Ваши пирамиды разрушены. А вашему ублюдку-примарху свернули шею.
Он ненавидит нас, и эта ненависть не стала слабее после унижения моего легиона. Может, поэтому он и притащил меня сюда. Чтобы позлорадствовать. Мое мыслезрение начинает проясняться, и я чувствую ужасную неудовлетворенность, кипящую в моем дознавателе. Его оставили здесь, в то время как остальные отправились покорять другие миры. Это одна из причин его гнева. Скоро он выплеснет его на меня.
Но я не могу поверить, что эта причина единственная. Теперь я понимаю, как мало мне известно. Почему был уничтожен Просперо? Что именно навлекло на нас такую участь? Это незнание мучительнее всего, что уготовано мне дознавателем. Умереть, так и не узнав правду, будет самым постыдным из всех возможных исходов, который лишь докажет, что Арвида правильно сомневался насчет возвращения.
Могу ли я использовать неуравновешенность моего дознавателя? Не выдаст ли он тайну, если я стану побуждать его к этому? Опасный путь! Его сдерживаемый гнев сродни ярости дикого зверя — свирепой и безрассудной. С другой стороны, мне нечего терять. Мой легион рассеян, примарх пропал, родной мир превращен в безжизненный каменный шар. Мне бы хотелось получить хотя бы часть ответов на вопросы, прежде чем он утратит контроль над бушующим в нем пламенем и прекратит наш разговор.
— Магнус жив, — говорю я. — Если бы он умер, я бы знал. Мы вернулись сюда именно потому, что надеялись его найти. Похоже, тебе известно все и про нас, и про то, что случилось с планетой. Ты намекаешь на то, о чем я могу лишь догадываться. Поскольку тебе известно много, а мне мало, может, мне стоит задавать тебе вопросы?
В почти полной темноте я замечаю лишь мгновенную грязно-серую вспышку. Вылетевшая из тьмы латная перчатка хватает меня за горло. Пальцы сжимаются, причиняя боль, как раз между подбородком и стальным ошейником, удерживающим мою голову.
— Ты для меня добыча, изменник, — кровожадно рычит голос. — И ничего более! Если забудешь об этом, умрешь мучительной смертью.
Эта угроза немногого стоит. Однако, пытаясь вздохнуть, я понимаю кое-что другое. Силы, черпаемые мною из эфира, возвращаются. Конечно, они пока еще малы, но потихоньку вливаются в меня в полутьме. Быть может, он знает об этом, а может, и нет. В любом случае, теперь передо мной забрезжила надежда. Чем дольше все это продлится, тем сильнее я стану. И, возможно, стану достаточно сильным, чтобы порвать оковы.
