Сергей Тармашев - Древний. Предыстория. Книга четвертая

Лицо Чикахуа исказилось, словно красотка упала в рвотную массу и вымазалась там целиком.

– Тяжелее всего было выдержать первые брачные ночи. Потом я приноровилась думать о лечении матери, которое стало возможным благодаря замужеству. В итоге почти привыкла. В конце концов, брак по расчёту гораздо лучше, чем проституция. Миллионы девушек с радостью бы поменялись со мной местами. Но милые и пушистые идиотские иллюзии о чистой любви оказались профессионалами в области пыток. Мою незамысловатую психику раздирало на части с такой болью, что очень быстро стало невмоготу. Я начала пить, хотя до этого не пила ни разу… Отец был против алкоголя, считал, что наша научная специализация обязывает вести здоровый образ жизни, дабы лучше понимать объект исследований… В общем, я начала спиваться. Это быстро привело к семейным скандалам. Муженёк оказался тряпкой и любителем стерв, выносящих ему мозг, его заткнуть мне проблем не составляло. Зато с первой женой мы разве только на ножах не сражались. Она ненавидела меня донельзя и всячески пыталась от меня избавиться. Особенно любила рассказать главе семейства о моём алкоголизме, скандальности и безответственности. Банкир с каждым разом был недоволен мною всё сильней, и мне всё чаще стали намекать, что тучи сгущаются над моей головой. Так продолжалось почти год, а потом у мамы внезапно случился второй приступ, и она умерла.

Обсидиановые глаза Чикахуа закрылись, и несколько секунд красотка молчала. Куохтли чуть крепче прижал её к себе, и ему показалось, что он ощущает, как тяжело и надрывно бьётся её сердце. Через аварийный скафандр такого, конечно, не услышать, но он был уверен, что дело тут не в звуке. Её душа испытывает боль, и он чувствует это. Просто чувствует. Чикахуа открыла глаза и безразличным тоном продолжила:

– В тот миг меня покинули последние силы и остатки терпения. Я решила, что мой час пришёл, напилась, влезла на крышу какой-то высотки, встала на самый край и собралась шагнуть со сто пятнадцатого этажа. Но сделать этот шаг оказалось совсем не так легко, как мне казалось. Я простояла там три часа, но так и не решилась. Я смотрела в бездну, на дне которой, словно термиты, копошились машины, пролетающие мимо аэромобили сигналили мне, их пилоты что-то кричали, но я не слышала. Я хотела шагнуть, но не могла. Сознание словно разделилось надвое, одно было моим, грязным, отчаявшимся и сломленным, оно твердило – шагай! У другой половины был голос отца, и оно ничего не требовало и не советовало. Оно почему-то читало мне выдержки из нашей незаконченной научной работы о Сияющих. Считается, что у Сияющих нет любви, и всё в супружеском союзе подчинено строгому расчёту и жёстким регламентам. Мы с отцом хотели показать, что это утверждение поверхностно и там всё совсем не просто. Я стояла на краю пропасти и слушала его голос, читающий легенду Сияющих о двух половинках единого целого и его собственное толкование расчёта их уравнения энергетического баланса супружеских пар… Прыгнуть я так и не смогла, стало ясно, что на самоубийство у меня не хватает сил. Потом появились спасатели, меня сняли с крыши и отправили в больницу в сопровождении эскорта из журналистов.

Чикахуа без всяких эмоций пожала плечами:

– Видео со мной в главной роли, стоящей на краю крыши небоскрёба, и последующий комментарий лечащего врача на тему депрессивного психоза, усугублённого алкоголизмом, стало последней каплей. Банкир негласно организовал развод, и меня тихо и без лишнего шума вышвырнули вон, предварительно напомнив обо всех подписанных бумагах и выплатив для гарантии отступных. Я вернулась в отцовскую квартиру и два дня просидела напротив бутылки, но впервые за год так к ней и не прикоснулась. Мне всё время слышался папин голос… И я решила, что должна закончить эту научную работу, как он хотел. За институт было уплачено, полученных отступных на поступление в аспирантуру хватало с лихвой. Если не транжирить, то вполне можно жить. Я спрятала бутылку, загрузила архив с отцовскими записями и принялась за работу.

Роскошная красотка тихо фыркнула, насмехаясь сама над собой:

– Но реальность оказалась иной. Как только в институте узнали о моём разводе, сразу же выперли отовсюду, разве что из самого института не смогли – плата-то внесена. С того момента я успела привыкнуть к тому, что всем вокруг плевать на мои личные качества и способности, за исключением внешности. Что в институте, что в шоу-агентстве, что вне этого, всё сводилось к примитивной формуле: хочешь получить выгодное предложение – ложись в постель. Не хочешь в постель – довольствуйся крохами. Девушкам с невзрачной внешностью такого никто не предлагал, по крайней мере на каждом шагу уж точно. Их жизнь была вполне обычной. Особенно тем, кому повезло родиться замухрышками. А моим красивым приятельницам из шоу-агентства повезло родиться без глупых иллюзий и идиотских внутренних метаний. По крайней мере они легко с ними справлялись. Я постоянно слышала от них что-то вроде, мол, чего ты заморачиваешься, страдать от отсутствия любви лучше в роскоши, чем на помойке. Все мы тут несчастные, глядим в бутылку, не ты одна, так что не выпендривайся и живи с нелюбимым, но состоятельным. Это не мы такие, это нас жизнь заставила. Так что лучше её не усложняй, она и без этого сложная.

Темноокая красотка философски вздохнула и в который раз усмехнулась:

– В общем, им проще. Они родились без психических отклонений и смогли приспособиться к жизни. А вот я не смогла. Меня от каждого такого предложения вгоняло в депрессию всё глубже, и я держалась только благодаря идее завершить научную работу. Завершить, конечно же, не удалось. Институт я закончила и даже поступила в аспирантуру, но дальше всё зашло в тупик. Из-за войны со Светлыми любые темы, выставляющие Сияющих не в дурном свете, были в опале. В итоге мне прямо сказали, что либо я даю немалую взятку, либо сплю с кем надо, либо никакой научной работы не будет. И лучше бы мне не дергаться по этому поводу, не то моя научная работа может оказаться очень похожей на предательство благородных идеалов Коалиции Низкоэнергетического Пространства. В шоу-бизнесе ситуация была схожей: или выгодно вложи свою внешность и тело, или зарабатывай копейки. И помни, что годы идут, подрастает следующее поколение красоток, и состоятельные люди не будут интересоваться тобой вечно. Зато снящаяся по ночам настоящая любовь так и не приходила. Даже наоборот, стало нарастать ощущение, что я упустила свой шанс, и её у меня никогда не будет. Тем более что все вокруг, едва меня завидев, сразу же делали однозначный вывод: красивая – значит, ищет больших денег. А если очень красивая – то очень больших денег. Состоятельные мужчины доставали кошельки, а когда слышали отказ, искренне считали, что я набиваю цену. И когда я отказывалась от предложений замужества от нелюбимых, но состоятельных людей, поражались степени моей алчности и заоблачным запросам. Те, у кого не было денег, и вовсе обходили меня стороной, заранее предпочитая не связываться, потому что идеалы очень красивых женщин известны всем слишком хорошо: деньги, большие деньги и очень большие деньги. Никто не верил, что я просто ищу свою любовь и не согласна на другое. Потому что все красотки так говорят, но в итоге всегда выходят замуж совсем не за батрака с тростниковой плантации. Потому что перетерпеть бедность в сто раз тяжелее, чем всего лишь нелюбимого, но богатого мужа. К тому же все знали, что я уже побывала замужем, а значит, сказочку «Я его люблю не за деньги и не за внешность, у него такая неповторимая душа!» мне самой себе рассказывать не привыкать. А раз так сильно выпендриваюсь, то наверняка только и жду варианта повыгоднее развестись, так что замуж такую брать себе дороже, проще держать в любовницах. Вот так я оказалась в пустоте, которую сама вокруг себя создала.