Упорядоченное - Ник Перумов
Здесь когда-то жили дети. Мальчик и девочка. Едва ли тётя вот так вот ни с того, ни с сего поставила в собственном флигеле сундуки с чужими игрушками. Два овала на обоях – тут висели их портреты. Их сняли, совсем недавно – не хотели, чтобы я видел, и убрали их вещи.
Но почему? Что тут плохого?
Когда-то с тётей приключилось очень большое несчастье, вспоминал я. Какое именно – нам с Таней не говорили. Именно «нам», потому что язык у моей старшей сестрёнки без костей, тайны она хранить не умеет, сколь бы ни божилась.
Эркюль Пуаро насмешливо усмехнулся. Ну всё же очевидно, сказал он мне. Тётя была замужем. Дядя Андрей – не мой настоящий дядя, просто её супруг, он умер сколько-то лет назад, я не помню, когда именно, был ещё маленьким. У них, конечно же, были дети. Это их потреты висели в моей комнате, это их игрушки спрятаны в сундуках.
И… наверное, это с ними случилось какое-то несчастье.
Мне стало ещё больше не по себе. Прошлым летом от скарлатины умер один мальчик из моего класса – потом ходили слухи, что тень его видели возле учительской.
Наверное, подумал я, меня не хотели тревожить. Хотя… да, очень-очень грустно, что моя кузина, девочка, игравшая куклой с синими глазами, умерла. Очень. Но всё в руке Божьей, и дети, как говорил отец Никодим, наш законоучитель, не повинные в грехах, «имеют души легче легчайшего пуха, ничто не гнетёт их, к черноте не клонит». Они уже на небесах, конечно же, не знают ни горя, ни боли, ни печали…
Тут у меня совсем некстати на глаза навернулись постыдные слёзы.
– Девчонка! – шёпотом заорал я сам на себя.
Подействовало.
Так или иначе, решил я, шмыгая носом, будем играть в ту же игру. Не хочет тётя, чтобы я знал, что здесь жили когда-то её дети – притворюсь, что не знаю. И, коль уж я догадался, что здесь случилось – постараюсь тётю не огорчать и ей не перечить. У меня эвон какая библиотека, и за сто лет не перечитаешь, есть чем заняться. Скучно не будет.
Я накрылся с головой одеялом. Надо спать, в конце концов…
На следующий день я твёрдо решил добраться до маленького погоста за оградой. Я уже почти не сомневался, что я там увижу, но… отчего-то мне очень, очень было нужно это последнее подтверждение. Правда, когда я вспоминал покрытую ржавчиной решётку и давно покосившиеся кресты, заросшие буйным репейником и крапивой, уверенность моя давала трещину.
Если там похоронены моя двоюродные брат и сестра, то почему тётя Аглая не заботится об их могилах? Конечно, лопухи могли вымахать за весну, она выдалась ранней, дождливой и тёплой, а вот почти исчезнувшая тропинка? Такое за несколько недель не случится. А накренившиеся могильные камни? Так ведь тоже не бывает.
И вот, ярким и солнечным утром, «прихватив с собой мой верный мушкет», я отправился за овраг. Мушкета, увы, у меня с собой не было, но вот крепким ножом я запасся, позаимствовав его в каретном сарае. Тётушка, Иван и Стёша опять все дружно отправились «в город», оставив меня «на хозяйстве».
У ручья меня снова начало мутить, и куда сильнее, чем раньше. Завтрак настойчиво просился наружу, в глазах плыли красные круги.
Задыхаясь, я ухватился за сосну, сделал несколько шагов прочь от ручья – стало легче. Отдышавшись, стал спускаться опять – дурнота вернулась. Меня словно кто-то не пускал за ручей, к старому кладбищу.
– Ничего, – прошипел я сквозь зубы, ну точно как Иван Белояр из «Каракорумского пленника», выбираясь из подземной тюрьмы, – нас так просто не возьмёшь!
Недолго думая, я двинулся вверх по течению. Ручеёк узкий и мелкий, где-то невдалеке, думал я, наверняка бьёт ключ, где тот берёт начало. Обойду его, и все дела.
Овраг неглубокий, улица, где стоит дом тётушки, в двух шагах. Не заблудишься, да и идти долго не придётся.
Держа ручей по левую руку, и сохраняя известную до него дистанцию, чтобы не кружилась голова и не подступала бы тошнота, я бодро зашагал себе вперёд. Сколько тут идти? Несколько минут, не больше.
Однако ручей весело журчал себе неподалёку, булькал и переливался через мшистые коряги и камни, нырял в гущу папоротников и появлялся вновь, а исток его и не думал появляться.
Что за ерунда? Овраг не мог тянуться так далеко, через пять домов от тётушкиного он должен был упереться в улицу, что шла наперекрест; или это мне стало совсем плохо и начала мерещиться всякая ерунда?
Я осторожно огляделся – нет, я точно не в себе. По правую руку отчётливо виднелась тропинка, уходящая вверх, к задней калитке тётушкиного двора. Вот и приметная сосна с развилкой, и ещё более приметный камень с ушами, словно у зайца – ошибки быть не может.
Я не сдвинулся ни на шаг.
Тут меня прошиб холодный пот, а на ум явилось, конечно же, гоголевское «Заколдованное место».
Тут бы мне повернуть назад, по гостеприимно явившейся дорожке к дому, однако…
Разве отступил бы Коннах? Разве бросил бы дело великий Пуаро? Разве испугался бы и побежал мой папа?
Я повернулся и сделал шаг к ручью. Со стороны, наверное, я сделался совсем зелёным, как та большая крокодила из всем известной песенки, горло сдавило – но я всё-таки перебрался через ручей, ухитрившись даже не плюхнуться в него и не замочить ног.
Сразу стало легче. Я поднимался по склону оврага, направляясь прямо к кладбищенской ограде, когда вновь услыхал голоса, словно в первое моё появление. Только на сей раз они звучали куда громче и отчётливее, и раздавались совсем рядом.
У меня, наверное, должны были подкоситься ноги, когда я понял, что слышу два голоса – мальчишеский и девчоночий. Однако почему-то у меня ничего не подкосилось, а, напротив, силы словно удесятерились, и я одним прыжком вылетел из оврага, едва не вмазавшись носом прямо в железную ограду.
Я увидел их сразу же, и они сразу же увидели меня. Мальчишка лет восьми, наверное, и девчонка моих годов, с синими глазами, русой косой и…
И в платье точь в точь, как на той самой кукле.
– Ой, мамочка, – сказал я, потому что ноги-таки подогнулись.
– Ого! Новенький! – завопил мальчишка. Он безо всякого почтения к усопшим сидел на вершине самого высокого креста. – Новенький, привет!
Какой я тебе
