Братья ветра - Тэд Уильямс
– Весьма возможно, но я не стану так поступать, пока дед жив. Плохо уже то, что мой отец вынужден терпеть презрение невежественных людей, которые обращаются с ним как с ничтожеством, хотя его разум полон мудрости, как и у всех его предшественников. – В голосе Кормаха появилась горечь. – Я не допущу, чтобы он ушел именно так. Когда мой дед умрет, отец примет корону, но тут же заявит, что болезнь не позволяет ему править страной, и передаст корону мне. Я не могу лишить его этого права.
Я подумал, что Кормах очень благороден для смертного, но опасался, что его упрямство может привести к плохим последствиям. Почти наверняка все в Эрне уже знали, что старый король не способен править страной. Такое случалось и у народа моего господина, хотя не слишком часто. Хакатри однажды рассказал мне, что Сонизо, первый правитель Кементари, с возрастом стал невероятно угрюмым, а потом погрузился в пучину безумия, но такое случалось настолько редко, что про тех, кто страдал от подобных вещей, начали говорить: он «превратился в Сонизо».
Мы продолжали под холодным дождем подниматься по извилистой крутой дороге, ведущей к Старой Белой вершине.
Постепенно дорога становилась все хуже, пока не исчезла окончательно, ее поглотил лес. Но мы знали, что Роща Леди находилась рядом с вершиной, и у нас не оставалось иного выбора, как двигаться вверх по крутым склонам, поэтому мы медленно ехали мимо узловатых дубов и ясеней, которые постепенно вытесняли темные вечнозеленые деревья.
Мы поднимались все выше, пока перед нами не открылся вид на западную часть горной цепи Солнечные ступени, нам даже удалось разглядеть Серебряное море за ней, горящее, словно расплавленная бронза, в лучах солнца, уходившего за горизонт.
Наконец, когда сумерки захватили небо, мы нашли новую тропу, почти полностью заросшую, и вскоре уже видели прямо над нами поляну, где на фоне темневшего неба выделялся круг высоких сосен, и мне показалось, что я заметил более темное пятно внутри круга, тусклое, почти неразличимое ядро, которое безмолвно раскачивалось на вечернем ветру. Перед затененной рощей тянулась полоска открытой земли, посреди поляны стоял большой вертикальный камень. Прошли бесчисленные годы, ветер и дождь оставили свой след на его поверхности, но, когда мы приблизились, мой господин сказал:
– Это старые руны нашего народа. Осталось не так много, чтобы читать, но я думаю, мы можем догадаться, что там написано. – Он повернулся к Кормаху. – Ваши люди не должны заходить дальше границы. Я уверен, что мы нашли вход в Рощу Леди. Вам лучше спуститься немного вниз – там вы сможете разбить лагерь и ждать нас.
Кормах обернулся и заговорил со своими людьми на языке смертных. Я увидел, как на их напряженных лицах появилось облегчение.
– Я пойду с вами, друзья мои, – сказал Кормах, глядя вслед эрнам, которые начали спускаться по тропе.
– Спасибо, Кормах, – проговорил мой господин, – но вы с нами не пойдете. Это только для меня и моего брата. Лорд Эназаши не посмеет казнить двух представителей клана Са'онсерей – во всяком случае, только за вторжение в рощу, – но, полагаю, ничто не помешает ему расправиться с вами или вашими людьми.
Сначала Кормах возражал, но Хакатри довольно быстро его убедил.
– Я буду молиться за ваш успех, лорд Хакатри и лорд Инелуки, – наконец сказал Кормах и уехал вслед за своими людьми.
– Он знал, что ты не позволишь ему идти с нами, – заявил Инелуки. – Я думаю, смелость смертного была показной.
– Может быть, – ответил Хакатри. – Или ты судишь его слишком строго. Но если ты действительно хочешь испытать отвагу смертного, у тебя будет множество шансов, когда мы вернемся в Долину Змея.
На миг я задумался о том, распространяется ли на меня защита Са'онсерей, но отбросил эту мысль как недостойную: я не сомневался, что Хакатри не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое.
Когда мы миновали священный камень и вошли внутрь круга деревьев, я обратил внимание на новый запах, такой же сильный прохладный аромат, как от окружавших нас сосен, но заметно от него отличавшийся. В нем чувствовались пикантная сладость и еще что-то темное, дыхание влажного мха, сплетавшееся с ощутимым привкусом каменистой земли после прошедшего дождя.
Народ моего господина называет запах живого ведьминого дерева A'т'си – «кровь земли». Поэт Тайа говорил, что это «одна из величайших и прекрасных вещей», но я никогда не чувствовал его в клинках или доспехах из ведьминого дерева, а в другом виде с ним не сталкивался. Аромат был ошеломляющим и проникал прямо в мои мысли.
Когда мы прошли через внешний ряд сосен, воздух стал более теплым и влажным. Шум ветра полностью заглушили деревья, слабый свет луны и звезд струился сквозь плотную листву, с трудом преодолевая ее покровы, и я едва видел собственные руки, сжимавшие поводья Морской Пены.
Глаза у меня были не такими зоркими, как у моего господина и его народа, но и не слабыми, как у смертных. Я постепенно привыкал к темноте и уже мог различить центральную часть рощи – не только очертания ведьминых деревьев, более толстых, чем сосны, – они стояли дальше друг от друга, чем высокие сосны, – а также и бледные пряди ползучих растений, свисавших с ветвей и закрывавших пустые пространства между деревьями, словно кто-то пытался случайным образом связать их вместе. Ползучие растения напоминали белое плетение – йедуам – когда-то мне объяснили, что они растут только на ведьминых деревьях.
Застывший, тяжелый и влажный воздух так давил, что мне стало трудно дышать, хотя мой господин и его брат, казалось, чувствовали себя прекрасно.
Они уже увидели деревья в центральном кольце, которое окружало пространство, где росли первые ведьмины деревья. Я слышал, как Хакатри и Инелуки тихо о чем-то разговаривали, и вдруг понял грандиозность того, что мы сейчас делали. Впервые в жизни я оказался в священной роще ведьминых деревьев, но мы пришли точно воры, а не как законные собиратели. Мои собственные тревоги показались мне мелкими и неважными на фоне возраста и значительности рощи, и какая-то часть сознания твердила, что мы намерены ограбить священную гробницу.
Пока мой господин и Инелуки не выбрали дерево, я не думал о практических проблемах, которые возникнут при попытке его срубить и вынести из рощи. Я не видел верхушки дерева, которое им приглянулось, но оно не было молодым: я даже двумя руками не смог бы обхватить его ствол.
В то время как я присматривал за лошадьми, которые вели себя на удивление спокойно (во всяком случае, гораздо спокойнее, чем чувствовал себя я), братья обнажили оружие, меч Инелуки по имени Пламя и легендарный Громобой моего господина – Индрейю на языке
