Александр Золотько - Цель – Перл-Харбор
Он изменился, а девчонка, сидевшая только что возле него и отхлебывавшая энергетик из одной банки с ним, – исчезла. И это правильно. Еврейка не могла дожить до этого времени. Носителей проклятой крови уничтожили еще в сороковых…
Зазвонил будильник, и Торопов проснулся, нащупал прыгающую по ночному столику жестянку, выключил.
Торопов глаза не открыл, продолжал лежать зажмурившись, словно пытаясь вернуться в сон. Странно, в который раз удивился Торопов. Во сне он ощущает себя частью системы, частью Великого Рейха, принимает его законы и правила, искренне принимает… совершенно искренне. Во сне он – часть Силы, изменившей историю. А наяву… Наяву он все еще не может сказать «мы» о себе, о штурмбаннфюрере Нойманне и его команде. «Они». Только «он» и «они».
Это раздражало Торопова и злило.
Дело не в нем, не в Андрее Владимировиче Торопове, а в Нойманне. В Пауле и в Краузе. Это они продолжают демонстрировать Торопову свое пренебрежение, свою брезгливость…
Ладно, подумал Торопов, не открывая глаз. Еще сведем счеты. Нужно просто работать. Демонстрировать свою необходимость. Заполнять-заполнять-заполнять-заполнять листы бумаги, подчеркивая особо важные моменты.
Он понял, почему немцы решили работать с ним. Не лично с Тороповым, тут ему, наверное, просто повезло, выбор на него пал случайно, а вот то, что команда Нойманна выдернула из прошлого только одного человека и работает с ним одним, а не заваливает несколько институтов информацией о будущем – это правильно.
Слишком много людей знают о возможности путешествия во времени – резко увеличивается возможность утечки информации. Если эта информация и не доберется до противника, то даже среди верхушки Третьего рейха может вызвать такой хаос, который обрушит все и вся, сведет пользу от полученных сведений к нулю и потащит историю по неизвестному никому пути.
А так один человек (неглупый человек, напомнил себе Торопов, совсем не глупый) указывает на узловые моменты истории, выдает списки людей, значимых для истории, для развития науки и техники. Торопов не физик, но помнит, что германская ядерная наука пошла не в том направлении. Немцы стали возиться с «тяжелой водой», а нужно было работать с графитом… Ну, или как-то так. Торопову не нужно знать мелочи, достаточно указать на проблему, и в случае необходимости парни Нойманна вытащат из будущего подробную информацию по нужной проблеме. Внимательно изучат записки Торопова и вытащат необходимое.
А немцы работают с бумагами Торопова. Активно работают.
Если первую неделю Торопов просто записывал все, что приходило в голову и что он считал важным и нужным, то потом…
– А давайте, Торопов, мы с вами поработаем над собой, – сказал как-то после завтрака Нойманн. – Вы там писали о русской разведывательной сети в Европе… Как вы ее назвали? О «Красной капелле»?
– Да, – подтвердил Торопов, немного испугавшись.
Он что-то напутал? Проверили, и оказалось, что Шульце-Бойзен не шпионит в министерстве авиации? Шпионит, шпионит, попытался успокоить себя Торопов, с тридцать шестого года шпионит, и с Харнаком уже связался.
– Да не дергайтесь, милейший, – снисходительно усмехнулся Нойманн. – Ничего не случилось, сохраняйте румянец и свежий цвет лица. Просто сегодня вас попросили еще раз изложить информацию по этому поводу. Только и всего. Одна-единственная просьба – не вспоминать то, что уже написали, а создать этот шедевр доносительства и предательства заново. Мы же все хотим, чтобы информация была полной? Хотим?
– Хотим… – еле слышно произнес Торопов.
Пауль, сидевший на дальнем конце стола, хмыкнул в чашку, из которой пил чай. Краузе встал из-за стола и вышел из комнаты.
– Вот и посвятите часик своего бесценного времени этой теме. – Нойманн встал. – А остальной день – в вашем полном распоряжении. Пишите что хотите…
Торопов заново написал все, что помнил о «Красной капелле», о Треппере, о Шандоре Радо, выругал себя, что забыл, под каким именем Радо работал в Швейцарии, но успокоил себя мыслью о том, что работал-то он под прикрытием картографической фирмы или магазина географических карт, а их в Швейцарии в любом случае немного.
На следующий день Нойманн заказал дубль по ученым, с особым акцентом на граждан Союза, и Торопов снова выписывал фамилию за фамилией: Келдыш, Курчатов, Королев, Сахаров… – десятки фамилий, с краткой характеристикой: чем именно занимались эти люди, в какой области работали. Потом был запрос на советский генералитет, потом на достижения в медицине, потом по течению Второй мировой войны, о причинах неудачи наступления на Москву…
Торопов писал о решении нанести удар по Киеву, о неготовности Германии к зиме, о сибирских дивизиях, о нелепом вступлении Германии в войну с Америкой, когда никто Гитлера об этом не просил, о Перл-Харборе и о возможной причастности президента США к провокации этого удара, об «Энигме» писал… Потом вспоминал фамилии мировых политических деятелей послевоенного периода, советских и западных. Особо указал на антисоветчика Трумэна и не забыл упомянуть, что один из самых влиятельных людей Америки – глава Федерального бюро расследований – педик и что его на этом можно зацепить и завербовать.
Потом снова об ученых, но только о физиках. Потом о немецких генералах, участвовавших в заговоре сорок четвертого, потом о войне на Тихом океане… И снова о политиках. Об оружейниках – тут Торопов, злорадствуя, подробно, насколько мог, написал о промежуточном патроне и даже немного пожалел, что о командирской башенке на танках можно не писать – у немцев с этим все и так в порядке.
Немцы работали с его записками, это понятно. И это обнадеживало. И сулило очень неплохие перспективы.
В одно из воскресений, после завтрака, Краузе вдруг спросил как о чем-то само собой разумеющемся: «Бабу худую привезти или предпочитаешь полных?»
– Стройную, – не задумываясь, ответил Торопов. – Блондинку.
Действительно, чего тут стесняться? Он – мужчина, имеет определенные потребности. И женщина – баба, как выразился Краузе, – ему не помешает. И о статусе тоже стоит подумать, положено – пусть привозят.
Проститутка, кстати, оказалась так себе. Да, стройная, даже излишне, но не первой молодости, с прокуренным голосом, не понимающая ни слова по-русски… Кроме того, бельишко у нее, мягко говоря, было непривычного фасона, а когда оказалось, что брить подмышки и прочие разные места в привычку у дам этого времени еще не вошло, Торопов чуть не отказался от услуг прелестницы. Потом немного выпил, успокоился и даже получил удовольствие.
В конце второй недели его пребывания в пригороде Берлина, в субботу, Нойманн неожиданно принес пакет с серой формой СД и приказал ее надеть. Без объяснений – просто бросил бумажный пакет на кровать и объявил, что через пять минут Торопов должен быть готов. Когда Торопов оделся, штурмбаннфюрер поправил на нем галстук, поставил к белой стене стул, приказал садиться и сделать умное лицо. Насколько это возможно в вашем случае, с вежливой улыбкой добавил штурмбаннфюрер.
Вошел Пауль, принес с собой фотоаппарат на деревянной треноге. Не студийный ящик, а относительно небольшой, компактный фотоаппарат со вспышкой. Кажется, «лейка». Непатриотично, подумал Торопов.
– Смотрим сюда, – сказал Пауль, наводя объектив на него. – Улыбку убери, идиот!
Торопов придал лицу серьезное выражение, хотя в душе ликовал и даже беззвучно орал от радости.
Не в некролог же они поместят эту фотографию, правда? Не к приказу о расстреле подколют. Для документов, как пить дать. Для настоящих документов, в которых Торопов будет обозначен как официальный сотрудник СД.
Так, а не иначе.
Для фотографии на пропуск можно было сфотографироваться и в штатском, ведь так? А если его для этого нарядили в форму…
Торопов посмотрел на левую петлицу мундира – четыре кубика и две полоски внизу. И погоны с… как это?.. С одной «шишечкой». Что-то офицерское… Торопов мысленно выругал себя за то, что не выучил в свое время немецкие знаки различия. Даже когда несколько раз искал их в справочниках – ничего не запомнил.
– Обер-штурмфюрер, – сказал Нойманн, заметив взгляд Торопова. – Старший лейтенант. У вас же там было звание? Офицер запаса? Кто?
– Лейтенант.
– Ну, мы вас повысили в звании, имейте в виду. – Нойманн протянул руку, словно собирался по привычке снова хлопнуть Торопова по плечу. – Ладно, полюбовались и хватит. Снимайте форму, переодевайтесь в свое и – за работу.
По плечу Нойманн не хлопнул – побрезговал, наверное. Снятую форму унесли, а фотографию Торопову так и не показали.
И ладно, подумал Торопов. Я потерплю. Ведь фотку сделали, значит, понадобится. И скоро. На дворе конец июля. И не просто июля, а июля тысяча девятьсот тридцать девятого года, до начала войны осталось чуть больше месяца. Пора бы и решить – начинать ее или нет. Может, в свете информации, полученной от Торопова, получится придумать что-то другое? Не хотелось бы, если честно. Зачем менять историю там, где она полностью соответствует интересам Германии.
