Константин Воронин - Выживальщик (СИ)
- Не добросишь ты до него верёвку.
- Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе,- и скинул с себя полушубок.
- Ты чего, вплавь собрался? Это же не Пицунда. Вода ледяная.
- Я в такую воду два года и прыгал. Это только в кино показывают, как бравые морпехи с БДК на берег на СВП высаживаются. В реале всё иначе. Сиганёшь с мотобота, а тебе - когда по колено, а когда и по грудь. Только автомат кверху держи. Выполз на берег, упал на спину, ноги задрал, чтобы вода из кирзачей вытекла, и - вперёд,- всё это я вещал, стягивая с себя свитер, валенки, штаны. Остался в трусах, в носках и в нитяных перчатках. Обвязал конец верёвки вокруг своего пояса, кинул бухту на снег.
- Ежели чего, вытащите мой обледенелый труп обратно и отдайте вдовам для погребения. Эх, никогда моржеванием не занимался, но всё когда-нибудь бывает в первый раз,- и стал медленно заходить в воду - разрыв сердца, при резком охлаждении, как-то получать не хотелось.
Поплыл брассом, на голове гарнитура связи. До катера доплыл довольно быстро, холод особенно не чувствовался. Ухватился за лапу якоря, торчавшего из клюза, закинул на него ногу. Вцепился в автомобильную покрышку, свисавшую с борта вместо кранца, и сумел, подтянувшись, забросить вторую ногу на привальный брус. Теперь можно встать обеими ногами на покрышку, перелезть через релинг. Вот я и на палубе. Не медля ни секунды, развязываю рифовый узел, затягивающий верёвку у меня на поясе. Несколько раз обматываю конец вокруг шпиля якорной лебёдки, вяжу узел. Всё это время пританцовываю на месте, чтобы не примёрзнуть к палубе. Для того и носки на ногах. Лучше оставить на палубе лоскутки от носков, чем куски собственной кожи. Кричу в микрофон:
- Эгей, бурлаки на Волге, тащите, что есть сил.
Стою, придерживаясь за носовой флагшток, сучу ногами и вижу, как упираясь пятками валенок в снег, Лёша и Василич пытаются стронуть катер с места. Верёвка натянулась, как струна, даже вибрирует. И рад бы помочь, да никак. Наконец, чувствую лёгкий толчок - катер двинулся к берегу. Верёвка обмотана у ребят вокруг рукавиц, поэтому они её не перебирают, а отступают назад, продолжая тянуть. Катер набирает ход и где-то в метре от уреза воды, с разгона вылезает форштевнемна мель. Дело сделано. Подхватываю с палубы два каната с заплетёнными на концах огонами, бросаю со всего размаха на берег. Лёшка подскакивает к первому канату.
-На удавку возьми у комля ели, которая потолще,- командую я и Леонидов всё выполняет, как надо. Бросает мне обратно конец каната, я его ловлю за петлю, Наматываю восьмёркой на кнехт, выбирая слабину, накидываю на кнехт огон. Затем операция повторяется со вторым канатом и с кнехтом по другому борту. Теперь катер надёжно пришвартован.
Подхватываю дощатый трап, закрепляю на носу и осторожно начинаю спускаться по обледенелым перекладинам. Эквилибристика та ещё! Но перелом получить в мои планы абсолютно не входит. Беречься надо, тут не до пижонства. Собственно, и не перед кем выделываться. Поэтому даже руки расставляю в стороны для баланса. Но за три ступеньки до земли, спрыгиваю на снег.
И вот тут-то меня начинает колотить.
- Где Василич?- спрашиваю у Лёши, клацая зубами, как голодный вампир, и пытаюсь дотянуться до валенок . Лёшка не отвечает, хватает меня за плечи, поворачивает лицом к дому и кричит:
- Беги до дома, не останавливаясь ни на секунду!- с силой толкает меня в спину, придавая дополнительную инерцию пинком. Стараясь не упасть, лечу носом вперёд, умудряюсь сохранить равновесие и, как был, в носках и трусах, стрелой мчусь к дому. По снегу, прошу заметить. Дверь в заборе распахнута, дверь в сени тоже. У дверей, ведущих в дом, стоит Василич и, когда я заскакиваю в сени, распахивает передо мной дверь. Вталкивает меня в горницу, закрывая дверь за нашими спинами. В мгновение ока сдёргивает с меня обледенелые трусы.
- Перчатки снимай,- командует. Сам приседает, запускает большие пальцы под резинки моих носков и стягивает носки вместе с трусами. Теперь я стою, в чём мать родила. Но Ирина Тимофеевна лежит на топчане лицом к окну, в мою сторону не смотрит.
Лесник подводит меня к столу. На нём стоит гранёный стакан по самую полоску наполненный бальзамом. Ровно двести пятьдесят грамм.
- Пей,- было приказано мне. И вот я познал муки алкоголика в расцвете длительного запоя. Стакан в руке ходил ходуном, голова тряслась. Нет, не донесу. Василич положил одну руку мне на затылок, пальцами второй руки поддержал донышко стакана. Убедившись, что край 'гранчака' попал между губ, схватил с лавки полотенце и принялся быстро вытирать-растирать меня.
Такими дозами мне пить шестидесятиградусную самогонку не доводилось.Понимал, что надо. Самогонка стекала по подбородку, но я 'задавил' содержимое стакана в себя. Поставил пустую посудину на стол, когда Василич уже заканчивал вытирать мне ноги.
- Выпил? Умница. Пойдём,- взял меня за руку, как маленького.
- Чего это все мною командуют,- возмутился я,- Лёшка пинком домой погнал, даже валенки не дал обуть. Ты тут меня заставляешь нагишом самогонку стаканами хлестать...
- Так это, равноправие ведь у нас. Как её? Дерьмократия.
Ирина хихикнула. Я послушно пошёл за Василичем в спальню. Меня продолжало колотить, несмотря на выпитую самогонку. Василич подвёл меня к кровати, в которой с широко раскрытыми глазами лежали обе моих жены. Тихонько, чтобы не разбудить детей, сказал:
- Обвейте его всего и руками и ногами. Только вы его отогреть сможете. Как перестанет трястись, погрейте ещё минут пять-десять, оденьте и отправьте ко мне в горницу,- и сразу же ушёл.
Меня мгновенно затащили под одеяло. Два обнажённых женских тела и вправду, как плющ, обвились вокруг меня. Я привык к тому, что тела у них тёплые. А тут от обеих веяло жаром, как от натопленных печей. Температуру тела они умеют регулировать, что ли? Вроде бы, аутотренингом не занимаются.
Горячая, но нежная ладонь обхватила мой пенис, другая ладошка накрыла мошонку. Через пару минут Лариса радостно прошептала:
- Наташенька, всё в порядке, эрекция не нарушена.
- Голодной куме одно на уме,- Наталья тоже неисправима.
- Можно подумать, тебе это безразлично.
- А тебя не здоровье его волнует, а потенция.
- Потенция - тоже здоровье, монашка ты наша.
- А ты - Лариска гадкая.
- А ты - Наташка противная.
- А ты - Лариска мерзкая.
- А ты - Наташка гнусная.
- Жёны, замолкните, разлюблю обеих.
Ледяной кол, воткнутый в грудь, начал таять. Помирившиеся жёны не просто обнимали меня, а гладили, тёрлись разгорячёнными телами об моё тело. Не было б в спальне детей, без секса бы не обошлось. Но будильники точны, уже стоят у кровати.
- Мама, ням-ням,- не кричат, тихо разговаривают, видят, что братик ещё спит.
- Доченьки, полежите в кроватках минуток пятнадцать, потом покормлю,- тоже тихо говорит им Наталья.
Двойняшки понятливые, даже больше, чем хаски. Раз мама велела подождать, значит, причина есть. Вернулись в кроватки, прихватив по дороге с тумбочки книжки с картинками.
- Ну, как?- спрашивают мои женщины хором, слитно. За три года совместной жизни, у них иногда стало так получаться.
- Отпустило уже. Ледышка внутри растаяла.
- Тогда ещё пять минут, как Василич сказал, и одеваемся.
Через несколько минут Лариса взяла со спинки Вовчиковой кроватки свой халатик.
- Дочи, ням-ням,- еле слышно сказала Наташа и тотчас две молнии метнулись из детских кроватей в нашу постель. Лариса раскрыла платяной шкаф, выдала мне чистую одежду. Пока одевался, присела передо мной и натянула мне на ноги шерстяные носки собственной вязки.
Когда вынашивала Вовчика, каждый вечер садилась в кресло со спицами в руках, обкладывалась клубками шерсти и вещала:
- Сейчас мы, Вовочка, свяжем нашему папе носки. Потом Наташеньке свяжем носки. Потом яшкам двоим носочков навяжем. А потом Вовочке свяжем маленькие мягкие пинеточки.
Гладила себя по животу и гордо мне сообщала:
- А я чувствую, как Вовчик там радуется, что ему пинеточки свяжут.
И подставляла мне свои пухлые губы, потому как, не поцеловать такое чудо, было невозможно.
И у Наташи, и у Ларисы беременность протекала без осложнений, болезней и токсикозов. Может быть, сказывалась здоровая среда обитания и простой образ жизни, без стрессов. Обе особо не капризничали, в депрессию не ударялись. Мелкие их прихоти были необременительны. Захотелось Наталье мела погрызть - вмиг намолол ей на кофемолке яичной скорлупы и сунул упаковку глюконата кальция. Она и довольна. Впрочем, о чём это я? Снова лирическое отступление.
Пройдя в горницу, на столе увидел натюрморт: на блюдечке нарезанное замороженное сало, солёные огурцы разрезаны вдоль на четвертинки, солёные грузди в миске (ещё прошлогодние) засыпаны репчатым луком и политы постным маслом. Варёные яйца разрезаны напополам, залиты майонезом, украшены колечками лука. Свежий хлеб ломтями - Лариса напекла вчера вечером. В чашке дымится куриный бульон. И гранёный стакан вновь по полоску полон.
