Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон
Чердак мне не нравится. Они содержат его в недостаточной чистоте, и голоса там, наверху, хотят, чтобы вы делали плохие вещи.
Однажды я была в вестибюле — танцевала и пела — и увидела управляющего. Того самого человека. Я узнала его по походке и по тому, как он щелкал пальцами у стойки регистрации, вызывая прислугу. Они скакали перед ним, точно побитые дворняжки. Я приблизилась к управляющему и щелкнула пальцами у его уха. Он резко обернулся и секунду смотрел прямо мне в глаза.
Ах, нет, подумала я. Нет. Это не может быть тот же самый человек. Я ошиблась. Это был старик, с белыми волосами и морщинистым лицом. Человек, о котором я подумала вначале, был намного моложе. Однако старик, похоже, уловил аромат моих фиалок: издав придушенный возглас, он отпрянул от стойки; его глаза стали размером с серебряный доллар.
— Поговорите со мной, — произнесла я. — Кто-нибудь, поговорите со мной.
Однако старик только хрипел. И я двинулась дальше.
Какое нынче время? Голова… Порою она так невыносимо болит. Мама? Кажется, я слышала…
Я очень быстро устаю.
Мистер Кленси отвозит меня в лифте обратно на третий этаж.
— Спокойной ночи, Красавица, — говорит он, и я тоже желаю ему доброй ночи. Мама всегда говорила, что вежливость — это признак благородной крови.
Дверь 301-го номера открыта. Она всегда открыта. Я бы не допустила иного. Если кто-нибудь пожелает войти и поговорить со мной, я хочу, чтобы они знали: им здесь рады. Я захожу внутрь — и вижу женщину, что сидит в кресле; рядом с ней горит лампа с голубым абажуром. Когда я вхожу, она поднимает взгляд, и глаза ее расширяются. Женщина слегка дрожит, словно собирается вскочить и выбежать за дверь. Однако она берет себя в руки и остается. Я проплываю мимо нее к кровати с синими простынями.
— Ты здесь, не так ли? — спрашивает женщина. Ее голос напряжен, но… Мне откуда-то знаком этот голос.
— Ты здесь, — говорит гостья. На этот раз утвердительно. — Это Энн, Красавица. Твоя сестра Энн.
— Я знаю свою сестру! — говорю я, поворачиваясь к женщине. — И ты — не она!
В моем кресле сидит старуха — старуха с сединой в волосах и глубокими морщинами на лице.
— Моя сестренка — маленькая девочка!
— Я… не знаю, сможешь ты это понять или нет. — Старуха, претендующая на право быть моей сестрой, поднимается, сцепив перед собой руки, как будто опасается, что те улетят, словно какие-то морщинистые птицы. — Хочу, чтобы ты знала… сегодня ночью Мама умерла. В больнице. Рак забрал ее.
— Лгунья! — кричу я. — Старая, грязня лгунья! Убирайся из моей комнаты!
— Мама попросила прийти и сказать тебе, — продолжает сумасшедшая старуха. — Я была рядом с ней, когда она умерла. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Нет! Нет! Нет! Нет!
— Боже, я, должно быть, совсем спятила. — Женщина качает головой. — Разговариваю со стенами. Торчу в треклятом номере отеля и болтаю со стенами.
— Выметайся!
Я хочу сбить со старухи спесь. Хочу схватить ее и вышвырнуть за дверь, словно огородное пугало. Хочу протащить ее за волосы до лестницы и сбросить вниз…
Голова. У меня болит голова. Ох, моя голова…
— Это к лучшему, что она умерла, — говорит женщина.
И почему столь безумная, старая дуреха думает, будто я поверю, что она — это Энни?
— Маме было немного больно. Так будет лучше для нее.
Она смотрит на свои руки, и я тоже разглядываю их при свете ночника. Ногти обломаны, а кожа на кистях — грубая и растрескавшаяся. Руки моей Мамы.
— Я… поднялась по лестнице, Красавица, — говорит женщина. — Собиралась воспользоваться лифтом, но… — Она пожимает плечами. — Я должна была пройти по лестнице.
Затем женщина поднимает голову, и я вижу, как ее взгляд скользит по комнате, словно она выискивает привидение.
— Красавица, — говорит она очень тихим голосом. — Я хочу кое-что у тебя спросить. — Это… так долго мучает меня. Красавица, пожалуйста, скажи мне… Это не из-за меня ты упала с той лестницы? Так ведь?
Она не моя сестра! Моя сестра — маленькая девочка!
— ПОШЛА ВОН! — кричу я ей…
— Пожалуйста, скажи мне. Это не дает мне покоя долгие годы. Ты упала не из-за меня… правда?
Она ждет. Энни, что с нами произошло? Что случилось в тот миг, когда было потеряно равновесие? Какое нынче время? И где наша Мама?
— Пожалуйста… пожалуйста, — говорит Энни и, склонив голову, начинает плакать.
— Нет, — произношу я. — Энни? Я упала не из-за тебя. Ясно?
Энни продолжает плакать. Ей всегда нравилось внимание.
— Со мной все в порядке, — говорю я. — Видишь?
Она рыдает и проводит ладонью по глазам. Теперь я кое-что припоминаю: здесь, в моей комнате, на кровати сидела Мама и плакала после того, как рассказала, что Папа умер. Несчастный случай на заводе, сказала она. Несчастный случай… так же, как и с тобой.
— Энни! — кричу я. — Со мной все в порядке! Прекращай плакать!
— Я лишь хотела рассказать тебе о Маме, — говорит Энни. Она высмаркивается в носовой платок и комкает его.
Она, эта пожилая незнакомка, направляется в сторону выхода. Потом замирает на пороге.
— Красавица? Я не знаю, почему ты осталась здесь. Мама, наверное, знала. Но не я. Может, ты здесь, а может, и нет, однако… если получится, не могла бы ты пойти с
