Олег Языков - Гром и молния

Я шмыгнул, вытер глаза рукавом. Минутная слабость прошла, омыв душу успокаивающим весенним дождем. Появилась радуга – я жив! Жив! А он сгорел в клубке моей ненависти и злости! Сгорел, сволочь! Точнее – я его сжег… Вот только мой «Як», мой крылатый… Погубил я тебя, друг, прости…

– Дед, десять влево, впереди аэродром.

Вижу… Долечу… может быть.

Совсем плохо. Мотор бьет, появился какой-то болезненный звук – визг, не визг, стон какой-то. Если так крыло изувечило шасси выпускать нельзя… Не выйдет, наверняка не выйдет. Буду садиться на брюхо. Так надежней.

– «Узел», «Узел» – ответь Ворону.

– Я – «Узел»! Наблюдаю пару, что случилось?

– Санитарку на полосу, Дед ранен, самолет поврежден.

– Все готово – ждем!

– Дед, садись с ходу! Я за тобой.

Прикинув расстояние до взлетки, я подумал и все же выключил мотор. Береженого… сами знаете. Ни закрылки, ни шасси выпускать не стал. Левое крыло искалечено, на нем закрылки не выйдут, а на правом выйдут – может крутануть и затянуть на спину. Скорость высоковата, ну да черт с ним… Приготовиться! Упереться левой… Хрясть! Еще раз! Скрипя всем силовым набором, металлом подбрюшья и поднимая тучу пыли, истребитель пополз по земле, цапнул консолью левого крыла землю, крутанулся и встал. Я на земле… Повезло…

Попробовал открыть фонарь – не могу. Еще раз. Результат тот же. Надо ждать, наверное, уже бегут спасатели. Вот и они… навалились – с матами и суетливо, сунули какую-то железку. Хрустнув, фонарь со скрипом откатился. Мне помогли, быстро отстегнули ремни, под руки выдернули из кабины, как морковку, право… На руках быстро-быстро оттащили от самолета. На истребитель уже кидали землю и лили воду из подошедшей водовозки. Он дымился. Вовремя… ведь и вправду мог полыхнуть. Опять повезло. В какой уже раз… Это плохо – я все ближе и ближе к краю, уже стою, наклонившись над пропастью, размахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, а сам все ниже и ниже…

– Ребята, спасибо! Ну, отпустите же… Все уже позади. Дайте на машину взглянуть…

Я медленно подошел к истребителю. Да-а… Такое впечатление, что слева по «Яку» ударил огромный, но мягкий молот. Обшивка истребителя вдавилась от взрывной волны внутрь, проявив силовой набор самолета. Крыло искалечено, фонарь тоже. Весь капот залит маслом, оно еще продолжает течь на землю.

– Долетался «пятнадцатый»… – услышал я сзади. Поискав глазами, нашел своего техника.

– Что скажешь, Петр Сергеевич?

– А что тут скажешь, Виктор Михайлович… Смотреть надо. Но смотреть не на что… Не вытянем мы здесь с ремонтом. Да и на заводе, думается мне, не справятся. Эка повело его. Ты что, под паровоз попал?

– Вроде того… Так что скажешь?

– Все, товарищ майор! Отлетался «третьяк». Он сел уже мертвым… «Живой» воды у меня нет. Прощайся с другом, Виктор…

Я безнадежно посмотрел на истребитель. Прощай… Поднял руку, формируя клубок погребального огня… Техник прав – мой друг прижался к земле уже мертвым…

Кто-то положил мне руку на плечо.

– Виктор, не горячись… люди вокруг… – Я оглянулся. Это подошел Воронов.

Да, горячусь. Клубочек растаял, втянулся мне в руку. Это потом, без посторонних глаз.

– Петр Сергеевич, распорядись… Все, что необходимо – снять, самолет оттащить в овраг поглубже… Он все-таки секретный. Я потом к нему подойду, сам его сожгу, сам – ты понял?

– Как не понять, товарищ майор. Все сделаем. Идите-идите, вон, военфельдшер, как конь молодой, топчется. Петрович! Давай сюда со своим баулом врачебным! Лечи майора!

– …Давай, давай! Выпей! Потом доложишь… Да мы уже и так почти все знаем. Твой ведомый от пехоты звонил, Федя Невский передал про костры сбитых… Пей! За вторую жизнь – пей!

Я выпил. Коньяк ожег глотку, и я закашлялся. Прижав тыльную сторону ладони к губам, я подавил кашель и начал доклад.

– Товарищ полковник! Группа «Черные Мангусты» уничтожена. Два-три самолета вышли из боя и удрали… Точнее сказать не могу, не до того было. Наши потери один самолет. Старший лейтенант Никольский прыгнул с парашютом. Как я понимаю, он жив. А что с Кузьмичевым?

– Сел твой Кузя… Битый – но сел. Сам он легко ранен. Уже в санчасти, зеленкой его там мажут. Всю мордуленцию ему разрисовали… как пасхальное яичко, право слово! Глаза, слава богу, целы. С ним все будет в порядке. У Невского тоже все более-менее удачно получилось, скоро сядут. Сколько сбили?

– Не могу сказать, все перепуталось. Голова как чужая. Я сбил трех… вроде бы.

– Да, майор сбил трех, в том числе и командира группы оберст-лейтенанта Кнебеле. Ушли, как мне кажется, трое дымных. Трое из двенадцати. Группа «Черный Мангуст» разгромлена, Иван Артемович! Поздравляю вас, товарищи! Это большая удача вашей «Молнии»! Уж больно сильный был противник. Честно говоря, на такой результат я не рассчитывал.

– Да ты сам ведь, Николай Петрович, этот результат добывал, а? – хитро прищурился на Воронова полковник Степанов. – Теперь придется и на тебя наградной лист оформлять.

– А это и хорошо, Иван Артемович! А то на моей службе ордена-то дают не очень щедро!

– У нас тоже! За дело дают – не конфетки к празднику ведь. Заслужил – получишь!

Пошла веселая перепалка, про меня, кажется, забыли. Вот и хорошо, а то потряхивает меня что-то. Тишком, молчком, никого не спрашивая, я плеснул себе еще граммов пятьдесят коньячка. Хорошо пошел! Стало тепло, взвинченные нервы начало отпускать. Захотелось что-нибудь съесть. Да нет, не так! Захотелось жрать! Во как.

Полковник краем глаза покосился на меня.

– А что, товарищи командиры! Не пойти ли нам перекусить малость? А то наш кок сухопутный там сегодня чего-то вкусненького наворотил, хвастался мне по секрету. Пошли?

Пошли.

Мы уже сидели за столом и с аппетитом уписывали разносолы нашего шеф-повара, когда, приглушенно ревя моторами, приземлилась группа Феди Невского.

Хлопая планшетом по колену, он, прямо в шлемофоне, подбежал к нашему столу и попытался что-то доложить.

– Садись, садись! Снимай головной убор! Потом доложишь, поешь сначала, опоздун!

Федя поперхнулся и залился краской.

– Това-арищ полковник! Я…

– Садись, я сказал! К бою не успел, так хоть ко второму прибежал! Молчи – ешь. Шучу я.

Федя, с красными ушами, виновато поглядывая на меня, принялся стучать ложкой. Наконец обед завершился. Я допил компот, подумал – и налил себе еще один стакан.

– Так что же с тобой случилось, Федя?

– Да понимаешь, командир, нарвался я на шесть «фок». Они с бомбами шли на нашу колонну. Ну, думаю, срубим по ходу, а то ведь покрошат наших. Ты сигнала еще не давал… А оно, видишь, как закрутилось! С первой атаки сбили только одного, остальные бомбы сбросили – и вверх! А нам и не уйти. Спину покажешь – догонят и расстреляют сзади… Скорость-то на пологом снижении наберут по-всякому… Пришлось с ними крутиться. А тут ты сигнал подал, а я выйти из боя и не могу, твою мать! Вот я перенервничал, чуть предохранители не перегорели! Трех сбили – я пару оставил хвосты подчищать, сам со звеном оторвался – и к тебе! А там никого, лишь костры от самолетов столбами в небо стоят. А кто горит? Вот очко у меня и «жим-жим»! Перенервничал – страх! Потом вышел на связь, а мне говорят – вы уже сели. Поверишь, как лошадь, которую из ломовой телеги выпрягли, вздохнул. Чуть было фонарь не сорвало, во как!