Красный вервольф 4 (СИ) - Фишер Саша
Ее отец был видным светилом в области ветеринарии, физиологии и еще каких-то дисциплинах. Ее сестра — психиатр и тоже ветеринар. Ее племянница — это та самая девочка, на которую фрицы делали большие ставки. А сама она не закончила медицинское образование, и когда семья ее была вынуждена покинуть Москву и скрыться в глухомани, уже год как работала гардеробщицей в театре. Но это все потому, конечно же, что система в мединституте — закостеневшая и несовременная. И недостойна ее таланта, разумеется.
Я кивал. Поддакивал. Качал головой. Изредка вставлял реплики про Париж и Францию, чтобы поддержать в девушке пыл, с которым она пыталась меня охмурить.
Но вопросы, ответы на которые были мне действительно интересны, пока не задавал. Слишком много возможных лишних ушей могут оказаться поблизости. И услышать, что приехавшему в Заовражино энтузиасту-миссионеру интересны какие-то другие вещи, кроме воспитания несчастных сироток. Успеется… Вряд ли Зося какой-то особенно ценный источник информации, зато она сама свалилась мне на голову. А в моем положении подарками судьбы не разбрасываются.
— Ах, Базиль, вы даже не представляете, как сложно работать с моими родственниками, — Зося картинно закатила глаза и сложила руки на груди. — Они такие неприспособленные к жизни, такие наивные… И из-за этого на меня ложится столько обязанностей, что мне иногда хочется просто-напросто сбежать…
— Иногда надо позаботиться о себе, а не только о других, — понимающе покивал я, взяв Зосю за руку. — Кстати, согласно последним исследованиям знаменитого французского психолога… эээ… — я понял, что ни одной фамилии, как назло, не помню, так что подставил первое, что пришло на ум. — Дю Бланманже, люди, которые ставят себя на первое место, приносят своим близким гораздо больше пользы, чем те, кто пытается прежде всего блюсти чужие интересы.
Бл*ха, какую хе*ню я несу! Даже родной двадцать первый век вспомнился. Когда на спор с приятелями соблазняешь особенно высокодуховную барышню, двинутую на идеях феминизма или, там, энергуйстве каком-нибудь. Впрочем, здесь тоже сработало. Глаза Зоси азартно заблестели, она вцепилась рукой в мои пальцы и выдохнула в лицо папиросный дым. Чуть не закашлялся. Они же с фрицами работают, могла бы и у них сигареты пострелять вместо этой сушеной лебеды или что она там курит? Но виду не подал, разумеется. Я же образованный европейский интеллигент и где-то даже аристократ.
— Вы знаете, Базиль, я с первого взгляда поняла, что мы с вами родственные души! — заявила она, швырнув окурок на землю. Как и первые два. Проигнорировав мусорку, которую дисциплинированные фрицы поставили рядом с крыльцом. — Вы единственный здесь, кто действительно меня понимает!
— Будто сама судьба свела нас здесь, — поддакнул я, положив руку ей на талию. Она прильнула ко мне, положила голову мне на плечо. Потом резко отпрянула и посмотрела мне в лицо.
— Базиль, я бы хотела показать вам свои стихи! — с огнем в глазах сказала она. — У меня, конечно, еще очень много работы на сегодня, но сделать небольшой перерыв будет очень полезно, вы же сами говорили… И этот… как его… французский психолог… Ах, я бы так хотела тоже получить образование в Париже! В этой Соброне на каком языке преподают?
— На французском, — улыбнулся я.
— Как же так? — возмутилась она. — Ведь там, должно быть, училось очень много русских эмигрантов, в прогрессивном учебном заведении давно должны были завести русских преподавателей!
— Милая Зося, с вашим талантом освоить французский язык будет проще простого, — я сжал ее плечо.
— Верно… — она тряхнула короткими волосами. — Пойдемте!
Зося ухватила меня за локоть и потащила прочь от бывшей школы.
По дороге к дому она продолжала без умолку болтать о своей исключительности, о том, как ей сложно, и как она мечтает оказаться, наконец, в тех местах, где будет по-настоящему счастлива. Каждым словом подтверждая первое впечатление, которое она на меня произвела. Да, эта девушка реально была беспросветной дурой. И являла собой наглядное подтверждение поговорки «в семье не без урода».
Благо, идти пришлось недолго — дом Бежичей был всего-то через несколько дворов от школы. Зося с решительностью бульдозера увлекла меня внутрь и усадила на стул, а сама скрылась за занавеской, заменяющей межкомнатные двери. Теперь я смог выдохнуть и осмотреться. Особым уютом тут, надо заметить, и не пахло. Обставлен дом был с утилитарным минимализмом, без всяких уютных штучек-дрючек. Стол, четыре стула, шкаф и настенные часы — вот и вся обстановка кухни-гостиной. Ну и печь еще, конечно. И две двери в разные стороны. Видимо, комнаты двух сестер. А отец семейства, по всей видимости, спал прямо тут, на полатях.
Шторка колыхнулась, и из комнаты снова появилась Зося. Теперь она накрасила губы ярко-красным и натянула на голову уродливую шляпу-горшок. В принципе, если отвлечься от того, что она говорит, то она вполне симпатичная барышня. Лицо, во всяком случае, миловидное. Грудь на мой вкус маловата, мне всегда больше нравились крепенькие барышни вроде той же Марты.
Марта… Я вспомнил свою горячую и совершенно бесстыжую немецкую любовницу, и кровь побежала по венам шустрее. Даже вдруг понял, что соскучился. Впрочем, неудивительно. В партизанском отряде я вел куда более пуританский образ жизни, чем тот, к которому привык, пока работал у графа в комендатуре.
Зося принялась декламировать что-то, но я не слушал, потому что думал о Марте. Вспомнил херес у нее дома. Диван в кабинете графа. Белую кожу. Упругие сиськи и круглую задницу. Надеюсь, со стороны Зоси это смотрелось, будто я так воодушевлен ее стихами.
—…как сыплет с неба тополиный пух, в свободном теле — свободный дух! — пафосно жестикулируя, закончила она.
— Это… потрясающе! — сказал я. — Вы невероятно талантливы, Зося, вы знаете это?
— О, мне так важно было услышать ваше мнение, — она потупила взгляд, изображая скромность.
— Мне так жаль, что вы вынуждены прятаться в этой глуши, — я встал подошел к ней и обнял, изображая смятение чувств. Скомкал ладонями скользкую ткань ее нелепого платья.
— Если бы вы знали, как мне здесь душно… — простонала она, прижимаясь ко мне. — Как бы мне хотелось вздохнуть полной грудью…
«Если бы она у тебя была», — чуть не фыркнув, подумал я, запуская руки ей под платье. Одернул себя. Если продолжу мысленно язвить, рискую заржать в самый неподходящий момент. А с такими барышнями, как эта, надо быть предельно серьезным. И пафосным.
— Я так счастлив, что вас встретил, — пробормотал я, осыпая ее шею поцелуями. Целовать ее в губы не хотелось. Потом еще помаду со всего лица оттирать. Да и курит она всякую дрянь. Значит придется слушать ее болтовню все время.
Я стянул с нее платье и отшвырнул его в сторону.
— Ах, вы должно быть, думаете про меня ужасные вещи… — бормотала она, потянувшись к пряжке моего ремня.
— Исключительно прекрасные, — прошептал ей на ухо я, подталкивая к столу. Она потянулась губами к моему лицу, но я увернулся, снова крепко прижав ее к себе. Потом быстро развернул к себе спиной и наклонил вперед.
— Может быть, в моей спальне будет удобнее? — пролепетала она.
— У меня нет сил терпеть, — сказал я, стягивая с нее трусы.
Она подалась мне навстречу, выгнулась, простонала что-то неразборчивое.
Кажется, говорила что-то еще, но я не слушал. Думал то о Марте, то о Доминике.
— Я совершенно потерял голову, — сказал я, когда все закончилось. — Это твои удивительные стихи на меня так подействовали.
Зося натянула через голову платье и смущенно посмотрела на меня.
— Базиль, мне ужасно стыдно, что я… — она смущенно смотрела в пол. Тьфу ты, бл*ха, все время забываю, что в Советском Союзе женщинам положено стыдиться, если им нравится заниматься сексом!
— Тебе совершенно нечего стыдиться, милая! — горячо заверил я. — Любовь — это самое прекрасное, что может происходить между двумя людьми. Я так хотел бы показать тебе Париж! Чтобы мы прогулялись по Елисейским полям и по живописным улочкам Монмартра…
