Отщепенец. Книга 2 - Алексей Ермоленков
— Магия огня?! Он же антимаг!
— Нет, Катюша. Он не антимаг, я не знаю, кто он, но его сила огромна, хотя, скорее всего, еще не раскрылась полностью.
— Тогда зачем ты на него напала?
— Чтобы узнать все это, чтобы подарить ему силу истинной стихии перед отправкой на войну и… и, чтобы дать ему возможность освободиться от нас.
— Освободиться?
— Он порвал с тобой потому, что хочет тебя от чего-то уберечь. Вот только от чего я так и не поняла.
— И что, теперь все? Мы больше никогда не сможем быть вместе?
— Ага, щас! Ты плохо знаешь свою бабку! Нет, если ты не хочешь или не готова его ждать и бороться за него, я найду из рода Фроловых ту, кто это сделает за тебя…
— Хочу! Я сделаю все, чтобы вернуть его! — перебила бабушку внучка.
— Тогда слушай, что нужно сделать…
Российская империя. Город Санкт-Петербург
После Фроловых, я заехал домой, переоделся и поехал в какой-то бар напиваться. Нужно же было показать, как сильно я расстроен предательством Фроловых. В результате, когда я уже нехило так подвыпил, по телевизору, что висел в баре над стойкой, по новостям показали, как я выхожу из поместья, в котором выбита дверь. От меня валит заметный дымок, я набираю номер на телефоне и отдаю приказ своему юристу разорвать все отношения с Фроловыми. Затем ко мне подъезжает моя машина. Я сажусь в нее, и мы выносим внешние ворота, после чего уезжаем. Снято это было явно на телефон зеваками, что тогда толпились неподалеку.
Я запустил бутылку с недопитым вискарем в телевизор с криком:
— Сучки гребанные!
Бутылка разбила телевизор, и упала на стойку, зацепив еще пару бутылок, которые упали на пол и разбились. Ко мне тут же поспешила охрана.
— Только дотроньтесь до меня, и я вас переломаю нахрен, — предупредил я вышибал.
Те притормозили и посмотрели на хозяина заведения, который находился за стойкой. Тот им кивнул, и они отошли от меня.
— Ваша милость, вы понимаете, что за причиненный ущерб необходимо заплатить? — спокойным тоном поинтересовался хозяин.
— Конечно, извини дружище. Включи весь ущерб в счет и добавь туда тысяч пять за моральную компенсацию. И налей всем выпить по бокалу того, что они пьют за мой счет.
Народ радостно загудел.
— Извините, не хотел портить вам вечер, просто бабы порой бывают такие с-с-с… нехорошие, — пожаловался я.
— О-о, я отлично вас понимаю, Виктор Андреевич. Это, — он поставил на стойку бутылку дорого вискаря, — за счет заведения. Официантка моментально подхватила виски и принесла его за мой стол.
Я посидел в баре еще с часик и поделился с местной аудиторией тем, что все бабы зло и, что я вообще завтра ухожу на войну. Проставился еще пару раз. Местный контингент меня зауважал и пожелал вернуться героем. В общем, вечер я провел продуктивно и не думаю, что у кого-то теперь возникнет мысль, что у меня остались какие-то чувства к Фроловой. Надеюсь этого достаточно, чтобы отвести от Кати беду.
Российская империя. Город Санкт-Петербург
Утром я проснулся с диким похмельем. Прислуге пришлось отпаивать меня рассолом, а Денис Миронович принес какие-то таблетки. Я, конечно, мог бы снять это похмелье моментально, вот только палиться нельзя. Раз вчера прилюдно бухал, значит, сегодня надо болеть, коли не маг. А я не маг.
Оделся я сразу в свою броню, с собой мне собрали и поесть, и попить, и опохмелиться.
Часа четыре я проторчал в военкомате, а после нас всех погрузили в поезд и повезли кого куда. Магов в распределитель, а меня прямиком в Брест. Из антимагов я тут был один, поскольку отправился посреди учебного года. Доучился бы до конца, ехал бы сейчас с парнями с моего курса, а в Москве к нам бы еще антимаги подсели. С другой стороны, приятно ехать одному в отдельном купе для аристократов. Это хоть и армия, но отношение к аристократом совсем не то, что к простолюдинам. Они бы сейчас ехали в плацкарте.
Дорога от Питера до Бреста заняла около суток, потом еще полдня мы добирались на каком-то грузовике по жуткой дороге до фронта. Несколько раз нам приходилось толкать этот грузовик. Для этой цели с водителем приехалинесколько солдат. Ну и я тоже поработал тяговой лошадью.
Наконец, мы добрались до расположения армии и меня привели к офицеру.
— Здравия желаю господин поручик! Новобранец Савраскин Виктор Андреевич в расположение части прибыл!
Офицер поднял глаза и неверяще уставился на меня.
— О, действительно Савраскин! А я все не верил. Думал, тебя после той игры отмажут. В кремлевские войска запишут и заставят по плацу год маршировать.
Глава 15
Российская империя. Военно-полевой лагерь армии Российской империи
Я стоял молча и ожидал дальнейших инструкций.
— Имя сменить желаешь? — задал следующий вопрос поручик.
— Не понял.
— Вообще ничего про службу в горячих точках не знаешь?
— Почти ничего.
— Хорошо, тогда слушай. Каждый, кто проходит службу на войне имеет право сменить личность. А точнее фамилию, имя и отчество. Более того, после службы отслужившему бойцу списываются все его преступления. Абсолютно все. Не важно, что он натворил до войны, но со дня демобилизации, он чист перед законом. За исключением присвоения себе дворянского звания. Другими словами, если преступник присвоил себе дворянское звание до войны, оставил его себе во время войны и демобилизовался с ним же или получил повышение на основе него, то это преступление карается смертной казнью. Все ясно?
— Никак нет.
— Что не ясно?
— То есть для того, чтобы списать абсолютно все преступления и негативные поступки необходимо полное обнуление в армии?
— Все верно, боец.
«Выходит, если в будущем всплывет, что я вовсе не Савраскин и присвоил его титул себе, а признаться, что я виконт Антеро из Охотников я не смогу, то все мои титулы и регалии накроются медным тазом? Плохо! Значит необходимо провести полное обнуление личности», подумал я и попросил:
— Тогда можно мне полное обнуление?
— Сдурел? Ты же барон! Ты понимаешь, что став простолюдином ты будешь жить здесь, как простолюдин?! И отношение к тебе будет такое же!
— А я полагал, что отношение тут зависит от звания.
— Все верно, но пока ты рядовой боец отношение к простолюдину будет хуже, чем к аристократу.
— А можно ли тут получить дворянство?
— Конечно, дослужись до штабс-капитана и получишь барона.
— А это долго?
— Ну,
