Упавшее небо II - Сергей Александрович Плотников
— В карцер, — теперь уже пришлось морщится мне. Опять расход как воздух необходимых кадров в пустоту, но этот, вижу, теперь будет гадить просто из принципа. Даже если его тоже на таскание камней поставить в строящейся штольне — транспортер заклинит “в знак протеста”. Может, “психи” смогут ему голову хоть немного починить, но вряд ли. Его учитель и куратор — советский работник старой школы, с самого низу протащил верного дурака.
— Ты делаешь большую ошибку, — прошипел мне проф, быстро сообразивший, что его толком-то и не накажут. Назначение в одну из подземных школ после “человеческого реактора” вполне за отпуск сойдет. Идиот, он так и не понял, как, и, самое главное, почему все поменялось — хотя некоторое время старательно притворялся. А ведь уже вторая неделя идет, как я отменил академический подход к науке.
— Суды заработают через месяц после победы, Верховный главнокомандующий гарантирует, — махнул рукой, чтобы забирали “осужденных”. — А еще в порядке личной просьбы мне тогда же можно будет бросить вызов на дуэль, его удовлетворят.
Да, я и такую опцию ввел с личного разрешения президента: для части “униженных и оскорбленных” потенциальной судебной победы надо мной недостаточно. Или они просто не верят, что меня за вклад в победу осудят? В любом случае, задекларированная возможность личной расправы надо мной — это тот фактор, которые позволяет доброй половине отстраненных мной от науки учёных работать на временных местах занятости без саботажа. И еще какому-то количеству держаться в самом “реакторе”. Не сам придумал про дуэли, кому-то из сводной группы военных и гражданских психологов пришла в голову эта идея без шуток гениальная идея.
Вот уж кто с горящими глазами наблюдал за работой “человеческого реактора” — так это “психи”, получившие, как и я, от главкома карт-бланш. Они же и название это придумали вместо “Чрезвычайного научного центра”, которое немедленно пошло в народ. С их же подачи медики примерно в количестве штата сельской больнице, постоянно мониторящие состояние ученых стали “стержнями”, а уж что психи обозвали “контуром охлаждения” — приличными словами еще попробуй сформулировать.
— Больше “отработки” на сегодня не нашлось? — на всякий случай уточнил я. — Хорошо. Пошли на обход.
“Психи” подтвердили мои собственные мысли: из тех, кого я заставил работать в интенсивном темпе, на самом деле служить “топливом” реактору могли от силы четверть ученых. В смысле, какое-то сравнительно долгое время. Других рано или поздно ждал срыв, обязательно сопровождающийся или потерей эффективности, или даже всплеском деструктивной деятельности. Но до срыва они продолжали двигать свой кусок фронта исследований — единственное, что от них требовалось.
Кластер подземелья, выделенный под работу ученых, мне каждый день приходилось проходить из конца в конец. Просто потому что только так получалось вникнуть в детали десятков одновременно движущихся тем, одновременно выступая той иглой, которая сшивала все усилия в единое полотно грядущего научно-технического прорыва. Голова от этого под вечер становилась словно каменной, сны состояли из коридоров и залов, переплетенных формулами и принципиальными схемами, но к утру мозги, натренированные медитацией и другими практиками, справлялись — и можно было все начинать по новой. К сожалению, заменить меня некем. Разве что Юлией, если совсем уж что-то критическое со мной случится.
У моей дочери, сумевшей с первого раза повторить за мной перенаправление выкаченной из останков окта энергии, работы было ничуть не меньше, чем у меня. Дважды скрипя зубами даже пришлось разрешить ей подъем на поверхность в составе усиленных военными научных групп, потому как требовалась проверка взаимодействия наших энергетических ловушек-обманок (лжеоктов) с Потолком. Второй раз у них даже все получилось. При этом малая умудрялась успевать читать информацию, поступающую в единый агрегатор “реактора” и держаться в курсе событий практически наравне со мной! Подозреваю, правда, что это она так она пыталась держаться со мной рядом хоть в таком смысле, потому как времени на общение у нас не оставалось совсем.
Но все издержки и жертвы не были напрасными. Без помпы и потуг удалось закрыть вопрос энергоснабжения для обеспечения пространственного прыжка на летающую базу врага — а это уже добрая половина успеха. Заряжаемые без ограничения ловушки-обманки позволили наладить тренировочный процесс для ученых — и буквально вчера случился прорыв, одному молодому физику удалось “оседлать” выплеск энергии Пространства! Сегодня его таскали по врачам, пытаясь, как я понимаю, выделить общие генетические признаки со мной и моей дочерью — не найдут, конечно — а завтра он существенно расширит возможности для проведения плановых экспериментов.
Я двигался через коридоры и комнаты “реактора”, уже привычно не обращая внимание на интерьеры, бездумно проходя по свисающими лианками комнатных вьюнков, огибая выставленные спортивные тренажеры, часть из которых постоянно была занята, игнорировал суету врачей, кому-то ставящих капельницу прямо на рабочем места, а кого-то отправляющих на сеанс депривации в темную комнату со звуком дождя. Мой рожденный от острой необходимости проект обрел плоть и кровь, заработал.
Не знаю, что с нами будет через несколько недель, но если человечество выкарабкается — шкатулку пандоры уже не закрыть. Наверное, такие интенсивы будут устраиваться время от времени для решения сложных научных проблем и только для тех, кто ментально подходит к нагрузкам такого типа. Хотя, может я и не прав? Слишком много работы по восстановлению буквально всего ждет нас на поверхности. Города пока еще не лежат в руинах, первые морозы еще не успели разорвать трубопроводы с остатками воды в них, часть электростанций и вовсе целы — только вернуть на место те опоры, что умудрились опрокинуть окты. И Россия отделается относительно легким испугом — если не считать потерю минимум половины населения.
Я взял свои вспышки ярости под контроль, даже не поморщился в ответ сжавшую саму душу боль. Дойдет, дойдет черед и до хозяев октов. До тех, что управляют вторжением — даже скоро. Месяц… хотя скорее два. Если только не начнется массовый сход в “отработку” “топлива”. Если только я сам не… Поняв, что непозволительно ушел в себя, я сосредоточился на том, что говорил мне профессор Попов. Эту производную из своей формулы уже видел. Уточнение коэффициентов — это нужно, но работы еще непочатый край. Все равно в итоге придется действовать науга… стоп.
— Терентий Михайлович, позвольте-ка, — я рукой сместил в виртуальном пространстве строки формул в сторону. Нарисовал треугольник, потом из углов собрал линии в трехгранную пирамиду. Просто же. Абсолютно элементарно. Ну и где были мои хваленые мозги? — Понимаете?
— Признаться не совсем, Саша, — мой первый учитель, оказавшись на
