Владимир Молотов - Урал атакует
Костя тоже встал, подошел к дипломату, положил его на землю, набрал код и открыл. И тут все трое склонились над чемоданчиком.
Но ничего особенного открывшееся зрелище собой не представляло. В кожаный дипломат был вделан сине-черный блок, наподобие лазерного кинопроектора, с каким-то отростком сбоку в виде объектива, с сенсорной панелью с буквами и цифрами, похожей на панель карманного ПК, выполненной прямо на открывшейся стенке. Над панелью располагался черный дисплейчик такого же формата.
— Ну что, убедились? Деньгами здесь не пахнет, — прокомментировал Ганя.
— Зато стоит эта вещичка, я так чувствую, весьма-а прилично, — ехидно улыбнулся Колян Питерский.
Приятели уставились на него. Выдержав многозначительную паузу, он добавил:
— Вот только кому ее загонишь? Разве что тем же америкосам, которых я не перевариваю… В общем, так, ребята. — Атаман приосанился. — То, что оружие против америкосов, — это я уважаю. Уж кого, а их я с детства на дух не переношу. Так что ваше дело правое, и я с ним полностью солидарен. А потому я принял решение отпустить вас без русской рулетки. Обеими руками я буду болеть за удачное исполнение вашего секретного задания. Более того, я помогу вам восстановить машину к завтрашнему утру. Здесь в горах у нас только боевая точка, а штаб находится неподалеку в одном селе. Мы туда оттартаним вашу тачку, там есть толковые ребята с мастерской, они быстро восстановят железо.
И Костя, и Ганя — оба раскрыли рты, каждый хотел что-то сказать, но атаман поднял руку и продолжил:
— Однако же, поскольку вы положили двух моих неплохих бойцов — на ваше счастье, не смертельно, но выбили из строя… Так вот, поскольку вы их положили, мне по справедливости причитается за это некоторая мзда. Посему нам придется вернуть вам назад облегченные кошельки, а также поживиться у вас оружием. В остальном же… Короче говоря, сейчас пойдем в деревню, пожрем, в баньке попаримся.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Они сидели полуодетые в просторной кухне деревянного дома у русской печки. Уже опробавшие местную баньку, разморенные парилкой и самогоном, вкушали трапезу. Колян Питерский в неизменной вязаной шапочке, в салатного цвета футболке и синем трико, барином восседал в старом кресле. Кресло было обтянуто зеленой тканью, стояло на фоне совкового кухонного гарнитура под молоко. Костя в расстегнутой рубашке сутулился на стульчике, уютно подогреваемый со спины печной стеной. Рядом обнаженный по пояс Ганя, в одних брюках, с мокрыми, вьющимися, точно китайская лапша, волосами, облокотившись на пластиковый подоконник, покуривал сигарету. В эти минуты со своими мускулами он напоминал Косте этакого кентавра. В потолке светилась современная диодная люстра, отчего на кухне было бело как днем. На столе, помимо опустошенной на две трети литровой бутыли с мутной жидкостью, радовало глаз много разных яств. Тут были и красная рыба, старательно порезанная, — необычайная редкость, — и толстые куски сала с мясными прожилками, и картошка по-деревенски в мундирах, и пельмени, и вскрытая банка маринованных огурчиков с торчащими наружу водорослями, и еще всякое, по мелочи.
— Анархия, блин, это мать порядка, так говорил батька Махно, — хмельно вещал Колян с горящими глазками. — Это, блин, общество, в котором признается только воля отдельной личности, и только она, и ничто другое. С-следовательно, человек выдвигается на первый план и называется высшим идеалом. Но мы, блин, адаптировали эту арх… архаичную анархию под реалии двадцать первого века. Мы признаем государственный строй, в котором во главу… Иа. Во главу угла ставится личность.
Костя отвлеченно глядел на бескровные, покрасневшие пятнами, жилистые руки атамана, держащие на весу рюмку и вилку с наколотым пельменем.
— А, вот то-то же, батенька, — сощурившись, помахал сигаретой Ганя. — Значит-с, вы понимаете, что без государственного устройства никуда? Но тогда какая же это, к чертям, анархия, я вас спрашиваю? Где ваша теоретическая школа? Где Бакунин? Где Кропоткин? Вы же противоречите отцам-основателям!
На кухню почти беззвучно вошла пышная девица, обмотанная в простыню от верха груди до икр. В руках у нее был фиолетовый фарфоровый кувшин Она поставила его на стол перед атаманом.
— Колюша, кваску вот принесла, — нежным голосом известила она и с интересом окинула взглядом гостей.
У нее было лицо с отдаленно восточными чертами: раскосые глаза, румяные припухлые щеки, чувственный рот и аккуратный нос. Колян похлопал ее по упитанной попке и поблагодарил:
— Ай, Санечка, ай да молодец!
В одурманенных глазах Гани проскользнула зависть.
Элегантно покачивая округлыми частями, Санечка медленно вышла в другую комнату. Костя проводил девицу жадным взглядом.
Колян Питерский осушил очередную рюмку и отправил в рот пельмень.
— Ты мне не гони! — жуя, проговорил он в сторону Гани. — С теорией, блин, у нас все пучком. «Неоанархизм» — вот как это называется, понял, бля? Я… Я тебе даже больше скажу. Общество светлой техноген… техногенной ци-ви-ли-зации в середине двадцать первого века будет иметь такое устройство. Нет президента, нет премьера. Есть только совет министров. Полная свобода личности, никаких чипов, свобода передвижений по всему миру, открытые границы, безвизовый режим. И никаких тюрем. За казнокрадство, убийство, воровство преступника подвергают перекодировке и превращают в полноценного члена общества.
— Эх, вашими бы устами да мед пить! — сказал Костя, подняв рюмку.
— А не надо. Мед пить. Ты своими, вон, дозу намахни. — Колян улыбнулся, то ли злобно улыбнулся, то ли Косте просто так показалось.
Муконин намахнул. Огненная, взрывная горилка чуть обожгла горло и приятно растеклась под грудью.
— Слушай, Колян, а твой этот полк башкирская полиция не трогает, что ли? — вдруг спросил Ганя, беспощадно смяв окурок в пепельнице.
— Ха, — ответил Колян Питерский, — с местной властью у меня, блин, все схвачено. Не по всей республике, конечно, но на ближайший район… Я ведь им помогаю порядок наводить. Иа. Мы шерстим тачки и фуры с номерами других республик. А им это и надо. Они ж, блин, не успевают всех гавриков иноземных просканить, кто въезжает. Хотите, я вам пропуск сделаю, чтоб вас не тронули?
— И ты еще спрашиваешь! — Ганя поправил сбившиеся волосы.
— Сейчас я просто… бумагу, блин, накатаю… Санька! Тащи листок и ручку.
Деревенская красавица не заставила себя ждать. Будучи уже в розовом махровом халате, она с достоинством принесла лист бумаги и ручку. Мило улыбнулась гостям и так же эффектно удалилась.
Атаман размашистым пьяным почерком накатал:
«Податели сего находятся под эгидойАнархического полка имени Батьки Махносо всеми вытекающими последствиямиКолян Питерский»
Заполучив бумажку, Ганя сбивчиво прочитал вслух и качнул головой.
— Ой, спасибо, Колян, ввек не забуду!
— Даст бог, с-сочтемся.
Костя забрал записку у приятеля, насупившись, прочитал. Причмокнул и отдал Гане. Тот упрятал бумажку в карман брюк.
— Слушай, Колян, я все спросить хотел, — протянул Костя. — А почему ты Питерский? Это что, псевдоним такой?
— Все просто, брателло. Потому что я родом из Питера, понял, да?
— А чего не понять-то!
— Только я там сто лет не бывал.
— Да ты что, столько не живут! — Рот Гани растянулся в доброй пьяной улыбке.
— Ну, в смысле, я там с детства не бывал. С путинских времен.
— Да, теперь уж и не побывать, — глубокомысленно протянул Костя.
Затем выпили по рюмке за удачную дорогу до Самары.
Костя уже ощущал себя пьяным.
Все хорошо, думал он. Все просто классно! И плевать на мелкие неприятности. На облом с БТР, на потраченные деньги, на всякую ерунду! И Колян оказался добрым малым, и машину к завтрашнему дню залатают — чудные ребята, умельцы из деревни. Лишних вопросов не задавали. Внутреннее покрытие из особого материала? Ну и ладно, постараемся не трогать. Все будет сделано по высшему разряду. А вы пока развлекайтесь с атаманом: банька, самогончик, все дела.
«А может, у него и девочки есть?» — пьяно подумал Костя.
И всплыла волнительным воспоминанием Маша. Рисунок ее тонких бровей, напоминающий заплаканного Пьеро, ее взгляд, полный подводных камней и коралловых рифов. И так затеребило под сердцем, что Костя решил налить еще. А разлив мутную по рюмкам, не дожидаясь других, сразу выпил.
И потом были еще какие-то хмельные беседы. И Санечка приносила вторую бутыль и при этом так мило и многообещающе улыбалась. И затягивали старинную песню, которую откуда-то знал сравнительно молодой Колян:
Эх, дороги, пыль да ту-уман.Холода, тревоги да степной бурьян.Выстрел грянет, ворон кру-ужит,Твой дружок в бурьяне неживой лежит.
И мычали на улице коровы, так непривычно и так по-деревенски. И луна, выплывшая до заката, подбитым оком заглядывала в окно.
