Юрий Тарабанчук - Проект Бессмертие

-- Никак не получится. Бартер ты неправильный предложил, нереальный.

Дедок опустился в траву возле Добрюхи и расстроено взмахнул рукой:

-- Да это я так... Из сердца самого вырвалось. А про Дудю я знаю - мне уборщица ваша донесла, Любаша Коляда. Через окно открытое она все видела: и как ты пальцем своим вероломным на Степана Гавриловича указал, не постеснялся; и как запихнули его, словно татя какого, за решетку арестантскую; и как ты спать сызнова завалился без зазрения совести, еще и храпел на радостях, будто режут.

-- Ну, Любаша, -- от всей души обиделся Василий. -- Не язык, помело во рту носит, налево-направо метет, не подумав, мозгами не пораскинув своими убогими!

-- Бабы без общения словесного не могут, жжет их тут, -- Митрич высунул язык и показал на него рукой, -- а если к тому же и информацию имеют свежую, другим любопытную, то все, строчите эпистолы мелким курсивом! Пока не разболтают, не успокоятся. Порода у них такая, болтливая уж как-то сильно чересчур.

-- Не то что, мы, мужики, -- заносчиво ударил себя кулаком в грудь Добрюха. -- Из меня слова клещами раскаленными не вырвешь, когда не хочу.

-- Родственно, один в один похожи мы в этом с тобою, Василий, -- одобрительно отреагировал Митрич и тут, что-то вспомнив, тоненько засмеялся, тряся неухоженной бородкой:

-- А юродивый-то наш, поселковый, Афанасий, Дудю анафеме предал!

Василий весело удивился:

-- Каким таким образом?

-- Посредством полена березового и предал сгоряча! -- зашелся дедок. -- Потом, правда, Варвара Савельевна, оклемавшись, уговорила его анафему назад отозвать. С властью ссориться ни к чему ей, сердешной! Она же не знала поначалу, что то Дудя был собственной персоной в КХЗ прорезиненном. Думала - нечисть какая, в обморок и хлопнулась. А юродивый его прежде из ведра водицей ледяной, колодезной, окатил, а затем еще и поленцем попотчевал!

-- То-то я гляжу - сидит позавчера Степан Гаврилыч за столом злой, свирепый, и вода с его КХЗ на пол скапывает! -- раскатисто захохотал Добрюха, исходя шальными слезами. Раритетная доска сползла с могучих колен Василия, сиротливо уткнувшись серпом в землю. По барельефным атрибутам неторопливо прополз большой колорадский жук, оставляя за собой едва заметный след...

-- Сутки Афанасия в поселке не было. Ходил неизвестно где. Вчера под вечер заявился. Тихий совсем, на себя не похож... И веревки моток со двора пропал... Кто снял - непонятно... -- задумчиво констатировал Митрич. Он помолчал, серьезно глянул на Василия и сказал:

-- А в магазин товары так и не подвезли.

-- Не подвезли, -- с легкостью согласился Добрюха, отсмеявшись. -- И что с того? Никуда они не денутся, подвезут еще.

Дедок осуждающе покачал головой:

-- Не понимаешь ты, Василий, главного - механизм армейский, как часики работать должен, а если сбой он в чем-то дал, жди беды. Так шандарахнет, мало не покажется! Все катастрофы великие с ничтожного начинаются, с мелочи пустяковой, внимания не заслуживающей. Вот я, к примеру, у Дуди позавчера интересовался - для чего пути от хлама чистят, сами же года два назад все завалили? И что? Не знал твой Дудя ничего, только глазками выпученными из масочки хлопал да усами рыжими, как у прусака, шевелил, рот разинув! И где теперь Дудя? А? То-то и оно. Исчез, второй день на работу не выходит, хотя и обязан. В костюмах химзащиты, опять же, почему военные все до единого разгуливают, упакованы так, будто третья мировая началась, а нам ничего не говорят, таятся? Я вчера к воротам подойти хотел, узнать, в чем дело, что произошло, может, подсобить чем надо, так на меня автомат наставили через стекло бронированное и бумажку к стеклу прилепили, на которой написано было такое: ближе, чем на триста метров к воротам приближаться нельзя, иначе застрелят. Что ты на это скажешь, Васек? Или опять дурачком прикинешься, в начальство играть продолжишь?

Добрюха надул шею:

-- Ты выражения подбирай, старый. Сказано тебе - начальство я! А чего ты там увидел, или куда тебя там послали, меня это не касается вообще, ни каким боком. Меньше знаешь - крепче спишь, я лично с малых лет так приучен. Лучше спину мне почеши, хоть польза от тебя какая будет.

-- Тьфу, ну и башка у тебя, Василий, -- сплюнул сгоряча Митрич. -- Одно ты можешь башкой своей делать складно, да и то не по части соображения!

-- Что? -- настороженно пригнул голову Добрюха, раздувая ноздри.

-- Жрать до упаду! -- в сердцах выкрикнул Митрич, на всякий случай передвигаясь подальше от добровольного помощника.

Васек вдруг заулыбался и кивнул:

-- В десятку попал, дед. Пожрать я люблю, так кто ж не любит? Для черепушки первое дело - брюхо обслужить, порадовать, приятное исполнить.

Митрич раздосадовано почесал за ухом и сделал нелицеприятный обобщающий вывод:

-- Ты, Вася, как в начальство подался, совсем плох стал. Никакой фантазии в голове, гребешь только все под себя. Как собака какая, все подряд метишь, куда струя твоя дальнобойная достанет. Одного понять не могу: заразная она, что ли, власть эта? Не отвечай, это я так, в общем, риторически чисто.

Добрюха с внезапно пробудившимся подозрением внимательно глянул на раскрасневшегося оратора, придвинулся к нему вплотную и тщательно обнюхал седую бородку Митрича:

-- Пил, -- со знанием дела констатировал он, отодвигаясь обратно. -- Грамм триста всадил, не меньше. И это с самого-то утра! А я гляжу, врубиться не могу никак - чего это тебя, отщепенца плешивого, на треп пустопорожний пробило!

Дедок захорохорился:

-- Да от такой жизни не то что пить, на луну выть начнешь ночами звездными!

Васек смахнул испарину со лба грязной тряпкой и принялся размышлять вслух, как бы отвлеченно:

-- Закрыть его в изоляторе, что ли? Проспится, протрезвеет, ручным станет. Мысль правильная. А если от жары копыта отбросит или мозгами тронется? Солнце-то прямо в камеру единственную светит, против всяких инструкций. Та еще задача...

Митрич услыхав это, бодро подскочил и не медля юркнул за угол.

-- Дурак ты, Добрюха, а не лечишься! -- храбро выкрикнул он оттуда. -- Я тебе дело говорил!

-- Поймаю, за дурака ответишь, -- с угрозой процедил добровольный помощник, делая вид, что поднимается с земли.

-- Поймай для начала! -- уже не так уверенно пискнул дедок, светя из-за угла одним глазом. -- А может, мир, Василий? Зачем нам, двум умным, в меру честным гражданам, воевать? Что скажешь?

-- Как самовар тульский поднесешь, война сразу и окончится. А до той поры объявляю временное перемирие, -- великодушно буркнул добровольный помощник. -- По рукам?

Из-за угла показалась костлявая рука с мастерски сложенной комбинацией из трех пальцев:

-- Видал, деспот? Я из самовара этого чаи гоняю травяные на опохмелку. Ишь, чего удумал - у пожилого гражданина вещь древнюю отбирать без всякой полновесной компенсации! Рога свои об забор хуторный обломаешь, в яму волчью упадешь, забьешься, в кустах колючих на подходе застрянешь, а я уж там тебя хлебом-солью так встречу-привечу, что только пятки твои засверкают по дороге обратной, лопухами да крапивою усеянной, когда зарядом соляным из ружьишка своего пальну в задницу твою раскормленную на харчах военных! По высшему разряду обслужу, с двух стволов меткострельных! Так что бывай здоров, Василий, не чихай, а как приедет Дудя, так все на свои законные места и встанет, заработает, понимаешь, согласно устава ООН и по конституции мирового содружества!

-- Ну, я тебе покажу, хрен лысый, конституцию! -- сердито воскликнул Добрюха, поднимаясь. Митрич резво рванул через площадь, неуклюже подпрыгивая.

-- Ва-си-лий! -- из распахнутого окна пункта общественного порядка раздался грудной женский голос с волнующей хрипотцой. -- Чего с утра расшумелся? Иди ко мне, помоги, змейка что-то никак не застегивается.

Добрюха раздраженно отбросил ветошь, бережно обмотал бронзовую доску куском полотна и сунул ее в щель под фундамент. Затем он взошел на крыльцо и сложив рупором руки, громко крикнул вдогон стремительно удаляющейся спине:

-- Ты меня на понт не бери, шимпанзе плешивый, за ООН с тобой отдельно разбираться будем!

Вслед за этим Василий вошел в помещение и надежно запер за собою дверь - на инвентарном топчане номер четыре его в неглиже поджидала очередная симпатия.

Глава 17

Пятница, 15 июля 2016 года.

Митрич в режиме спринтерской стометровки пересек пустынную площадь, миновал щедро заваленный упаковочным мусором задний двор магазина, сноровисто пролез сквозь дыру в заборе и спустя несколько минут вынырнул возле медпункта.

На пороге медицинского учреждения возвышался фельдшер Панкратов. Расслабленно прикрыв глаза, он прочно стоял на ногах в своих неизменных молочных плавках-подштанниках, и разведя в разные стороны руки, с блаженством подсовывал припухшее от постоянного пересыпания лицо под щадящие утренние лучи.