Юрий Козловский - Особый район
Одуревшие от скуки старатели были счастливы любой перемене обстановки и чуть не передрались за право дежурить на заставе. Но Портнов, чей упавший было при Хлудневе авторитет был снова поднят и поддержан авторитетом директора прииска, употребил власть и составил график так, чтобы никто не был обижен. На пост заступали сразу десять человек (именно столько народа вмещал построенный на заставе дом), и продолжалось дежурство десять дней, после чего приезжала смена.
Рвались старатели в «пограничную стражу» не только потому, что озверели от скуки на Хатагай-Хае, но и потому, что в распадке, перегороженном стеной, была хорошая охота, и директор, в принципе, не был против того, чтобы мужики пополнили таким образом запас продовольствия. Правда, он наложил несколько запретов. Например, нельзя было отстреливать мамонтов. Пришедшее еще осенью стадо так и оставалось единственным, и изводить этих великолепных животных на мясо казалось всем страшным кощунством. Нельзя было уничтожать неизвестных животных, если такие появятся, а в особо интересных случаях нужно было сообщать на прииск. И главное — не истреблять животных без нужды и бить не больше того, что требуется для пропитания.
Инструктируя старателей, Бестужев, которого директор назначил ответственным за «охрану границы», особо предупредил их, что бояться нужно в первую очередь не зверей, какими бы они ни были страшными, а людей, самая первая встреча с которыми показала, что они вооружены и очень опасны…
Глава 3
Урок политэкономии капитализма
— Можно, Иван Петрович? — из-за чуть приоткрытой двери торчал один только нос Глаголы, а сам он оставался в тамбуре, отделяющем кабинет директора от приемной.
— Заходи, — кивнул Незванов и показал на стул напротив себя. — Разговор серьезный будет.
— Слушаю! — на лице Ивана отражалось тревожное ожидание, но в его взгляде Незванов отметил едва уловимый отблеск той наглости, которую тот постоянно проявлял в отношениях с подчиненными и никогда — с начальством. Это было что-то непривычное. Похоже, Глагола приготовил какую-то пакость.
— Скажи, Иван, — глядя ему прямо в глаза, произнес директор, когда тот присел на самый краешек стула, — у меня когда-нибудь были к тебе претензии по работе?
— Та не вроде, — ответил Глагола, отводя взгляд. — Я ж свою работу всегда справно роблю…
— Так чего же ты сейчас так расслабился? — голос Незванова зазвучал жестко. — Столько времени прошло, а ты всего один коровник построил, скот в нем на головах друг у друга стоит! Второй давно пора под крышу подвести, а ты еще стены не сложил! Почему, я спрашиваю? Где твоя «справная» работа? Смотри, если хоть один бычок подохнет, ты знаешь, что с тобой будет!
— А не трэба мэнэ пугати! — вдруг выпалил Иван и сменил позу, прочно усевшись на стуле. Когда надо, он великолепно говорил по-русски, но сейчас почему-то перешел на «мову». — Шо вы мне зробыте?
— Не понял! — Незванов с удивлением посмотрел на неожиданно показавшего зубы подчиненного.
— О то ж… пайку вы у меня не отымете, не имеете права голодом морить. Пайку даже последний бичара получает и такую ж, как я. Так чего ради я буду из штанов выпрыгивать, вкалывать день и ночь? Я, значит, должен с ног падать, да еще ответственность такая, а получу за свою работу тот же кусок хлеба, что Трамвай получает. Так на хрена мне такой праздник, скажите на милость? Или взять мои теплицы… Слава, жинка моя, как горбатилась в них, так и горбатится. Ну ладно, помогают сейчас ей бабы, но теплицы-то мои! Я материал за свои кровные куплял, сам их строил. Никто строить не помогал, а все равно огурчики-помидорчики поровну! Ни, мне торопиться некуда, буду робыть потыхэньку, смотришь, и здоровье лучше сохранится…
— А ты понимаешь, что от твоей работы сейчас жизнь всего поселка зависит? — сжал кулаки Незванов.
— Вот тильки не надо мне на сознательность давить! — Было видно, что Глагола давно готовился к этому разговору и припас все необходимые контраргументы. — У вас, может, она есть, а у меня вот нэма. Нэма — и усе тут!
— Так чего же ты хочешь? — с трудом подавив вспышку гнева, спросил Иван Петрович.
— Вот с того и трэба было начинать! — удовлетворенно ответил Иван. — А то сразу пугать… Зараз усе и обскажу. Я, Иван Петрович, так соображаю, что каждая работа свою цену имеет, и не желаю я, чтобы меня с каким-нибудь Трамваем ровнялы! А ведь у нас так оно и выходит!
— Что же ты, две пайки хочешь? — усмехнулся Незванов. — К твоему сведению, я тоже одну получаю.
— Так я же ж и говорю, что вы сознательный! — увидев улыбку директора, Глагола решил, что грозу пронесло мимо. — А я, видать, ще не дорос. Я хочу за свою работу гроши получать и самому решать, куда их потратить, на хлеб или штаны новые купить. А то и вообще в чулок заховать, це уж мое дило. И не один я так думаю. Как я могу людей заставить лучше робыть? Каждый думает — хоть сегодня я той коровник побудую, хоть в следующем роки, все равно свой кусок хлеба получу. А я не могу им даже бутылку пообещать за досрочную сдачу, нэма у мэнэ той бутылки…
— Какие еще гроши? — поморщился Незванов. — Откуда им взяться? Сам знаешь, нет в кассе денег!
— То разве проблема? — удивился Глагола. — Якуты, и те придумали, что делать. Мне люди казалы, что они свои карбованьци завели, и все у них справедливо. Заробыл, получил, потратил… А мы что, дурнее их? Можно ж и у нас такое завести…
— Справедливо, говоришь? Ну-ну… — Иван Петрович вдруг понял, что может накричать на Глаголу, снять его с должности и отправить валить лес, а то и вовсе возить дерьмо, но этим все равно не переломит ситуацию в свою пользу. Вроде бы исправно действующая сначала система стала давать один сбой за другим. Он давно заметил, что люди, пусть не все, но многие, стали относиться к своим обязанностям с прохладцей, старались увильнуть от работы, возмущались и спорили, когда им казалось, что от них требуют больше, чем от других. Таких, как Валера Седых, способных понять особенность ситуации, можно было перечесть по пальцам. А у него не осталось ни одного рычага, чтобы заставить людей трудиться с полной самоотдачей, потому что он не мог предложить им стимула.
В прошлом году, когда все началось, Незванов решил, что общая беда сплотит людей, превратив их в единую семью, и шкурные вопросы отпадут сами собой. Сначала казалось, что все идет к этому, но постепенно человеческая природа стала брать верх, и все вернулось на круги своя. Начались склоки, интриги, взаимные упреки, жалобы на соседей и коллег — в общем, пошла совершенно типичная для таких поселков, как Красноармеец, жизнь. Да что там говорить, по большому счету эта жизнь была зеркальным отражением жизни любого достаточно большого скопления людей, будь то маленькое поселение или большой город. Одна только разница, что те страсти, которые в городах прячутся за стенами домов-крепостей, здесь бушуют у всех на виду. Даже то, что все это происходило в совершенно фантастических условиях, ничего не меняло. И то, что Глагола решился поднять хвост, окончательно убедило Ивана Петровича, что он выражает настроения большинства и нужно кардинально менять не оправдавшую себя систему.
— Ладно, Иван, — Незванов успокоился и даже не злился больше на него. — Я подумаю. Что-то решим. А пока иди, работай, коровник надо закончить на следующей неделе. Ты уж постарайся.
— Так вы… — покрывшие лицо Глаголы яркие красные пятна говорили о том, в каком напряжении он находился все это время. — Вы не…
— Иди, иди… — не дал ему развить мысль Незванов. — Я же сказал — подумаю!
…Людочки в приемной, конечно, уже не было. В таких случаях она считала себя вправе убежать домой, не дожидаясь окончания рабочего дня. Зато за ее столом перед включенным компьютером сидел шофер Сергеич, которого Иван Петрович и послал за нужными ему людьми. Начальник планово-экономического отдела Кудрин, вернувшийся вместе с Мюллером из поисковой экспедиции, отсыпался дома. Дома оказалась и главный бухгалтер прииска Голикова. Вспомнив деревенское детство, она работала на ферме и теперь прилегла отдохнуть в ожидании вечерней дойки. В кабинет они вошли вместе.
Незванов во всех подробностях передал им разговор с Глаголой и поделился с ними своими сомнениями.
— Может быть, Атласов был не так уж и не прав, когда ввел на Тоболяхе свои деньги? — спросил он, глядя на Кудрина. — Ты же экономист, что ты скажешь по этому поводу?
— Я рад, что вы, в конце концов, поняли это, — ответил тот. — Не может долго длиться положение военного коммунизма, это противоречит самому человеческому естеству. Глагола прав. Конечно, большинству надоела уравниловка, и они ждут перемен.
— Если ты давно понял это, — вспылил Незванов, — то почему молчал до сих пор?
— Ага! — усмехнулся Кудрин и, пародируя грузинский акцент, сказал: — Если товарищ Сталин был не прав, почему вы не поправили товарища Сталина?
