Тропы зазеркалья - Кирилл Юрьевич Шарапов
Пока Жданов все это рассказывал, они выбрались из подвала, вот тут было людно, народу собралось куда больше, чем работало в отделе. Все в парадных мундирах, видимо, конторские, с которыми Михаил пересекался по службе. Да и кто пустит на режимный объект гражданских? Единственным исключением была женщина лет тридцати, держащаяся от всех в стороне. Ее лицо, опухшее от слез, глаза покраснели, она, похоже, с трудом стояла на ногах, поскольку, пошатываясь, опиралась на стенку.
— Его подруга, — заметив интерес Вяземского, пояснил Жданов. — К ней народ с соболезнованиями начал подходить, но она устроила истерику, и теперь все держатся от нее подальше. Хотели увести, но она едва лицо Старостину не расцарапала, так что, предпочли оставить в покое.
Радим прошелся по залу, здороваясь с отдельскими, обмениваясь ничего не значащими фразами. Через двадцать минут двери в актовый зал, где еще недавно Радима награждали орденом мужества, открылись, и народ, собравшийся в холе, начал медленно заходить внутрь. Гроб был закрытым, так что, цветы клали на стол рядом.
— Обезображен он, — тихо произнес Жданов, — Виара на славу постаралась. Много он боли выдержал, прежде чем она дала ему умереть.
— Я ее достану, — процедил сквозь зубы Вяземский, кладя свой букет из двадцати гвоздик на уже приличную горку цветов. — Тем более, мне не нужно ее искать, она сама придет за мной.
— Поменьше бравады, — произнес оказавшийся рядом Старостин. — Лом тоже не отнесся к этому серьезно, и вот результат — он в ящике, а она охотится на тебя. Альберт разговаривал с зеркальными ведьмами, они не будут нам помогать, а вот ей наверняка. Так что, будь осторожен, против тебя играет не одиночка, официально они отказались от мести, но помощь той, кто будет мстить, окажут.
— В отличие от Михаила, я отношусь к этой угрозе очень серьезно, — ответил Вяземский начальнику отдела, — просто она сама придет ко мне, и главное — не проморгать.
— Если заметишь, что вокруг тебя что-то происходит, сразу сигналь Альберту, отдел не оставит тебя одного, мы придем на твой зов.
Жданов кивнул, подтверждая слова шефа.
— Спасибо, товщ полковник, — ответил Радим. — Если будет возможность, обязательно позову, не хорошо будет, если мне одному выпадет шанс, разорвать эту тварь на куски.
Тот склонил голову, соглашаясь, и направился к тумбе, стоящей рядом с гробом, ему, как командиру и начальнику, предстояло толкнуть речь.
Слов было сказано много, Михаил наверняка очень бы удивился, узнав, каким он замечательным был при жизни, но все это было каким-то дежурным. Радим тоже хотел что-то сказать, но в голове крутились точно такие же банальности, как и у остальных, в стиле — ах, какого славного парня не стало. И он промолчал, просто сидел и, отрешившись от этих пустых фраз, смотрел на красивый дорогой гроб, в котором лежало то, что осталось от человека, которого он, пожалуй, мог назвать своим другом. Гражданской панихиды не было (да и кому на нее приходить?), Михаил жил отделом, не было у него среди обычных людей друзей, исключение — подруга. Но она, выплеснув свою ярость, успокоилась и теперь сидела на где-то раздобытом специально для нее стуле, и молча смотрела, как гроб опускают в яму.
Оказалось, что у отдела есть своя персональная аллея на одном из самых престижных кладбищ Москвы, и могил зеркальщиков там хватало. Радим даже увидел памятник старшему лейтенанту Левашову, который погиб в схватке с черным ходоком.
Поминки организовали в отделе. Когда автобус вернулся с кладбища, в актовом зале, где еще недавно стоял гроб, уже накрыли столы, и сейчас тут были только свои, разве что Радима можно отнести к категории чужаков, но он был с Михаилом на двух операциях, и его выгонять не стали.
Странные это были поминки. Исчезли пустые фразы, в молчаливом салюте взмывали вверх стопки и стаканы с водкой, зазвучал смех, люди слегка оживились и вспоминали Михаила тепло, рассказывая друг другу разные эпизоды, связанные с ним. В какой-то момент уже прилично надравшийся Вяземский поднялся из-за стола и, едва не упав, кивком попрощался со Ждановым и кое-как спустился в подвал. Руну на открытие прохода он чертил на полном автопилоте. Выпав с другой стороны зеркала, он просто отрубился.
Открыв глаза, он несколько секунд боролся с головокружением, башка трещала, во рту пустыня, с водки у него всегда было так, не его напиток, но на поминках больше ничего не было. А еще он очень удивился, поняв, что находится не дома, спальня в серых тонах, над головой большая интерьерная картина с какими-то горящими кубами, и комнату, где она висит, он знал хорошо. А еще он был голым.
— Все, надо заканчивать пить, — прохрипел он, садясь на кровати.
Место рядом пустовало, а из-под закрытой двери пробивалась узкая полоска света. Слегка пошатываясь, Вяземский вышел в коридор, и как был, в чем мать родила, прошлепал на кухню. Достав из большого двухкамерного холодильника бутылку минералки, он быстро перелил ее в стакан, который залпом выпил.
— И откуда ты такой хороший явился? — раздался за спиной голос Ольги.
Радим обернулся и, кивнув прислонившейся плечом к дверному косяку девушке, прямо из горла добил остатки минералки.
— С поминок, — поняв, что пожар потушен, мрачно произнес он. — Извини, я, видимо, на автопилоте дорогу к тебе открыл, должен был домой попасть. Нехорошо, что ты меня в таком виде увидела.
