Сергей Дмитрюк - Лава
Около получаса мы ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Потом пожилой придвинулся ко мне, заискивающе и растерянно заглядывая мне в лицо.
— Вы понимаете, что с нами происходит? Нет?.. Я тоже не понимаю… — Голос у него был высокий и слегка дребезжащий. — Они говорят, что борются с каким-то заговором… По-моему, они сами не ведают, что творят.
— Бросьте! — раздался громкий сильный голос, и из темноты в полосе света появился человек лет сорока — один из тех двоих, которых я до сих пор не видел. Судя по всему, он был довольно высок. Волевое лицо его обладало отменной мужской красотой, а открытый и твердый взгляд располагал к себе.
— Они знали обо всем с самого начала! — сказал высокий уверенно.
— Вы хотите сказать, что все было заранее предопределено? — обречено спросил пожилой, взглянув на него, и плечи его еще больше опустились.
— Конечно! Вспомните, как они поступили с бывшим президентом? В сущности, он был вполне безобидным человеком, даже по-своему прогрессивным… А что они сделали? Расстреляли его, и всю его семью на главной площади столицы! Им не нужны рядом умные и образованные люди!
— Да… — вздохнул пожилой, и снова посмотрел на меня. — А вас за что сюда, молодой человек?
— Не знаю… Я работал в ОЗАР, а мой начальник оказался предателем и пособником бандитов…
— Значит, вы один из них? — тень отчуждения и сожаления промелькнула в глазах пожилого.
— Нет! Я не один из них! Потому что я землянин!.. И потому что они убили мою жену…
— Вы с Земли? — удивился пожилой. — Но ведь тогда вы должны помогать им, а они вас сюда!
— Я и помогал им… Но, похоже, мы, на Земле, учим вашу историю не по тем учебникам! — грустно усмехнулся я. — Если бы только я во всем разобрался сразу!
— О чем вы говорите! — воскликнул высокий. — Мы сами не можем разобраться в том, что здесь происходит! Народ, стремившийся к свободе и равенству, обманут и ввергнут в еще большую нищету и унижение. Новоявленные вожди руководствуются только личной выгодой и стремлением к власти. Столько жертв, столько крови! И ради чего?.. Кто-нибудь из них хотя бы на секунду задумался об этом? Нет! Народ для них лишь инструмент, игрушка-марионетка для достижения своих целей!
Высокий замолчал, с горечью стиснув сильные пальцы. На некоторое время в фургоне воцарилась тишина, изредка нарушаемая стонами раненого парня, лежавшего на полу.
— Куда нас везут? — обратился я к пожилому.
— Кто же его знает! — удрученно вздохнул тот.
— В лагерь смерти! — вступил в разговор высокий.
— В лагерь?
— Да. Они сгоняют всех недовольных новой властью — мятежников, как они нас называют — в специальные лагеря смерти. Я слышал, они находятся где-то далеко от побережья, и оттуда уже никто не возвращается… Это началось уже давно, еще до покушения. Таких лагерей существует очень много. В них людей содержат, как скот, и они умирают там сотнями через месяц-два… Разве ты не знал об этом?
С легкой насмешкой посмотрел он на меня.
— Никогда не слышал о подобном! Я не занимался делами о «заговорах», которые так любил мой бывший начальник… Теперь-то я понимаю, почему он не ловил настоящих преступников!
Я горько усмехнулся, оперся спиной о стенку фургона, глядя на крохотный кусочек синего неба в узкой зарешеченной щели под потолком. Некоторое время высокий молчал, внимательно всматриваясь в мое лицо. Затем протянул мне руку:
— Меня зовут Рэд!
— Максим.
Я пожал его твердую ладонь.
* * *— Все, приехали! Вылезай по одному! — скомандовал человек в форме армейского офицера, распахивая дверцы фургона. Снаружи доносились истошный лай собак и чьи-то злобные крики.
Я прикрыл ладонью глаза от слепящего красного света. С трудом различил в темных контурах за спиной офицера двоих солдат с оружием в руках. Первым из машины вылез пожилой, ближе всех сидевший к выходу. Он с трудом распрямил согнутую спину, и держался одной рукой за поясницу, слепо щурясь на солнце. Вслед за ним вылез худощавый невысокий человек, смуглый от загара, на вид совсем не примечательный, одетый в старую рабочую блузу. Его я так и не смог хорошенько рассмотреть за всю дорогу. Мы с Рэдом поддерживали раненого парня, едва державшегося на ногах. Оказавшись на земле, я осмотрелся по сторонам.
На север и запад, на сколько хватало глаз, простиралась сухая песчаная степь. Настойчивый горячий ветер гнал там тучи пыли вперемешку с горькой колючей травой, хрустевшей на зубах вместе с песком. На юге, километрах в пяти, темная стена леса тянулась вдоль всего горизонта, плавно изгибаясь и почти примыкая к огромной котловине, обнесенной со всех сторон высоким земляным валом. Поверху вала тянулся забор из колючей металлической ленты. Там же расхаживали несколько солдат с собаками, истошно лаявшими на кого-то, невидимого нам за валом.
— Ну, что встали, как истуканы?
Офицер пихнул меня в спину.
— Не в гости приехали! Чувствуйте себя, как дома! — и он криво усмехнулся своей глупой шутке.
— Этому человеку нужна медицинская помощь. Он ранен!
Я указал на парня, которого мы с Рэдом поддерживали с двух сторон.
— Помощь, говоришь, медицинская? — Губы офицера скривились еще больше. — Ну что ж, я помогу ему сам!
Он выхватил из кобуры пистолет и в упор выстрелил в голову раненому парню. Тот, как подкошенный упал на землю, забрызгав меня кровью и увлекая за собой. Я едва удержался на ногах. Увидел, как Рэд с кулаками бросился на офицера, но его тут же остановили жестоким ударом приклада в живот. Согнувшись пополам, Рэд глухо застонал и упал на колени.
— Ах вы, сволочи!
Я кинулся на солдат, но получил такой сильный удар в лицо, что сразу же оказался распростертым на земле, задыхаясь от ярости и пыли.
— Конвой! — истошно заорал взбешенный офицер. — Всех внутрь! Живо!
Пинками нас подняли с земли, и вместе с остальными погнали прикладами сквозь узкий проход перегороженный решетчатыми воротами, над которыми висело синее полотнище с небрежной надписью белой краской: «Работа делает свободным». Рядом с воротами была установлена смотровая вышка с вооруженным часовым. Я плелся вслед за Рэдом, отирая с лица струившуюся кровь, и оглядываясь на оставшегося лежать в пыли на солнцепеке убитого парня.
За валом оказалось несколько десятков длинных зданий с плоскими крышами и зарешеченными окнами, стоявших по обе стороны котловины. Сама котловина тоже была разделена надвое проволочным забором. Люди самого разного возраста, такие же заключенные, как теперь и мы, сидели прямо на земле под палящим солнцем. Больше всего меня поразило то, что в лагере были и женщины-заключенные. Им отводилась специальная половина котловины, отделенная колючим забором и рвом.
Я посмотрел на низкое ярко-синее небо. Полоса лохматых грязно-розовых облаков поднималась от горизонта с юга, пересекала небесный свод через зенит, и таяла в безмерной высоте, обрываясь на полпути к северному горизонту. Красный шар солнца плыл среди облаков, обрушивая на головы людей палящий жар. Душное марево, поднимавшееся со дна котловины, делало и без того безрадостное положение людей просто невыносимым. Все это напомнило мне нацистские концлагеря, виденные мною еще в школе, на уроках истории в старых кинохрониках. Смерть и безысходность реяли над этим лагерем, разделенным столетиями истории и парсеками расстояния от тех лагерей, вошедших позорной страницей в историю Земли. Но от этого его ужасающая суть не теряла своей страшной силы.
Странно, но мной овладела какая-то апатия и безразличие к собственной судьбе, едва я переступил порог этого лагеря смерти. Искры борьбы едва-едва вспыхивали в сознании, готовые угаснуть насовсем. И только одно чувство не давало мне покоя — жажда мести! Может быть, только эта неуемная жажда отмщения за смерть Юли не давала мне потерять всякий интерес к жизни.
* * *— Максим!.. Максим!..
Кто-то настойчиво звал меня хриплым голосом. Я лежал на боку, стараясь укрыться руками от палящего солнца, и забыться тяжелым беспробудным сном. Голова, словно высохший на жаре плод, трещала от малейшего шума.
— Максим! — снова позвал настойчивый голос, и я с неохотой повернулся на спину, щурясь от слепящего солнца.
Это был Тандо Куросава — тот самый пожилой мужчина, с которым меня везли в этот лагерь три месяца назад. Он сидел на четвереньках, по-собачьи прижимаясь к земле, и смотрел на меня болезненно блестевшими, преданными глазами. Сейчас он выглядел еще более жалко, чем во время нашего первого знакомства. В прошлом школьный учитель и образованный человек, в изодранной одежде, не мытый и не бритый, он являл собой плачевное зрелище… Впрочем, так же сейчас выглядел и я сам, и все, кто был здесь долгие месяцы заточения.
— Максим! — снова тихо позвал Куросава, и глаза его заблестели еще сильнее.
