Владимир Контровский - Саракш: Кольцо ненависти
— Думаю, через месяц — мне надо закончить цикл инициации первой волны учеников. И кстати, насчет «Святого Мака»: мне не нравится религиозная окраска, которую приобрел наш Город Просвещения — его уже в открытую называют «Святым Городом».
— Ну и что? — невозмутимо спросил Сикорски.
— Как это ну и что? — возмутился Максим.
— Любая религия — это оковы, наложенные на свободу воли! Религиозное…
— Стоп, стоп, стоп, — Сикорски поднял вверх ладони, прерывая поток красноречия своего подчиненного. — Все так, но надо учитывать специфику мышления людей, стоящих на определенной стадии развития общественного сознания. На Саракше — во всяком случае, на материке — давно нет засилья святош, однако саракшиане, ездящие на машинах, летающие на винтолетах, снимающие ментограммы и овладевшие атомной энергией, до сих пор верят в знаменья, в пророчества разные, — он усмехнулся одними губами, — в несчастливые даты, в магию чисел, в порчу и сглаз. Они не пойдут вперед, если дорогу перебежала черная собака — они сначала перебросят камень через собачий след. Инерция разума, только начинающего познавать Вселенную, — большинство саракшиан до сих пор считает, что над их головами сияет единственный и неповторимый Мировой Свет, а под ногами уходит в бесконечность нерушимая твердь. А ты у нас мессия еретиков, столп новой веры, идущей на смену вере старой, — именно так считают миллионы аборигенов.
— Использовать суеверия? — Максим поморщился. — Разве это допустимо?
— Допустимо все, лишь бы оно шло не во вред. Ты выворачиваешь мир, незыблемо простоявший в течение тысячелетий, — неужели ты думаешь, что это выворачивание пройдет легко и безболезненно? Инерция разума — страшная сила, Максим, ее нельзя погасить, но ее можно — и нужно — использовать. Ты знаешь, какие сказки здесь уже рассказывают детям? Нет? Перескажу коротко, своими словами. Стояла жуткая черная башня, в которой жил злой колдун, напустивший морок на всю страну, от моря до гор. Но пришел однажды посланник Мирового Света, разбил башню, и рассеялись злые чары. Назвать тебе имя этого небесного героя или сам догадаешься? Де-факто ты посланник Света, с этим ничего уже не поделаешь.
— Тогда, может быть, мне стоит официально объявить себя богом? — спросил Максим, не скрывая язвительности.
— Богом — это слишком, — спокойно ответил Странник, — а вот на пророка ты у нас тянешь — вполне. И мне почему-то кажется, что после посещения Зартака твой мистический образ обретет законченность — не зря эти горцы хотят тебя видеть «в любой день и час». Мы гости в чужом мире, Максим, и даже если мы этот мир меняем, мы обязаны, насколько это, возможно, следовать его реалиям. Так что оставайся Святым Маком Просвещающим — было бы хуже, если бы тебя считали исчадием здешнего ада.
Да здравствует Божественный КОМКОН, подумал Максим, но вслух говорить не стал, и даже немного устыдился своей шутке — что за глупости, в самом-то деле.
— Значит, через месяц? — уточнил Сикорски, возвращаясь к прерванной теме.
— Да. Или немного раньше, все зависит от того, как быстро мы сделаем ментоскопию первой волне учеников Города Просвещения и, конечно, от ее результатов. Но только можно ли мне уезжать? Как у вас дела, Рудольф? Не понадобится ли вам мое присутствие здесь, в Районе реморализации, или в столице? Я ведь даже не знаю, сколько времени займет мое путешествие, но парой дней в любом случае не обойтись — далековато все-таки.
— Далековато, — согласился Странник, — даже если к истокам Голубой Змеи вы не поедете, а полетите. Ты можешь мне понадобиться здесь — я ведь не пророк и не знаю, что будет завтра, — но твой визит к горцам важнее. Поезжай, а я без тебя обойдусь — обходился же я как-то без тебя до твоего шального здесь появления и пока ты на Земле повышал свою профессорскую квалификацию. Однако не задерживайся в гостях дольше необходимого: здешняя тишина обманчива, и случиться может что угодно. И как бы мне не пришлось использовать «право, данное нам» КОМКОНом.
* * *— Не суетись, Епископ, не егози. Назад дороги нет, или-или.
— Я знаю, Меценат. Мне просто как-то так не очень по себе…
— А как ты хотел? Воевода, какие части столичного гарнизона нас поддержат?
— Никакие. Если бы речь шла только о разгоне этого сборища болтунов, именуемого Временным Советом, легионеры охранной бригады подчинились бы приказу, но Странник — Странник слишком популярен, особенно после разгрома десанта Островной Империи. Армия скорее поднимет на штыки нас, чем выступит против него. Массаракш, мне иногда кажется, что его выхаркнула какая-то преисподняя — он не человек, он демон в человечьем обличии.
— Оставь мистику и теологию Епископу, Воевода, он у нас специалист по этой части. Что с планом ядерного теракта?
— Удар атомным боеприпасом по Департаменту Странника невозможен. По многим причинам, перечислять не буду, времени нет.
— Хм. Ты по-военному лаконичен. Ладно, а что скажет Кредитор?
— Обвалить всю финансовую систему — и всю экономику — мы можем в считанные часы. Предъявление к немедленной оплате всех кредитов, замораживание счетов, лавинная эмиссия денежных знаков. Итог — хаос. Стихийный — мы можем замутить воду, но сыграть роль хищной рыбы, резвящейся в этой мутной воде, — вряд ли.
— Ты пессимист, Кредитор.
— Я реалист, Меценат.
— Святой Мак…
— Что Святой Мак, Епископ?
— Он ересиарх. Народное негодование — большая сила, Меценат, особенно если умело ее направить. Людям достаточно сказать «Вот он, враг, он во всем виноват!», а дальше…
— Нужно еще сказать это так, чтобы тебя услышали, Епископ.
— Да, Меценат, именно так. Если бы работали башни…
— Башни в рабочем состоянии. Не так ли, Ментор?
— Да, Меценат. Дело за малым — нужен генератор как источник первичного сигнала. А ретрансляция — технически это несложно. Во всяком случае, столицу мы накрыть сможем.
— У Странника под рукой сотни мобильных излучателей! Он же в считаные минуты затопит весь город «черным» полем! Или «серым», а потом по улицам пройдут его детишки, заботливо соберут все «бревна» и сложат их в поленницу… за Голубой Змеей. А самые ценные поленья — нас с вами — Странник тут же отправит в печь! Думаете, он слепой или питает относительно нас какие-то иллюзии? Как бы не так! Он все видит — он же не человек, он дьявол ушастый!
— Без истерик, Воевода. Мне нравится идея Епископа…
— Народное возмущение? Не совсем понимаю твою мысль, Меценат.
— Святой Город. Странника надо отвлечь. Если народный гнев обрушится на гнездо ереси, Странник непременно бросится спасать свое детище, а мы в это время… Улавливаете?
— Толпы разгневанных горожан полягут под излучением, как трава под косой, будь их там хоть тысяча, хоть сто тысяч.
— Не полягут, если их «подкормить». А если Странник устроит массовую бойню, это не добавит ему популярности — на его голову падет кровь невинных.
— Подкормить? Что ты имеешь в виду, Меценат? Поясни.
— У нас есть Ментор. Он у нас большая умница, и у него есть умельцы, которые очень любят деньги. И эти его ученые техники-умельцы уже заканчивают свою работу…
Глава 7
ВСКИПЕВШАЯ МУТЬ
Зов пришел.
В огромном многомиллионном городе что-то неуловимо изменилось, изменилось сразу и вдруг, как будто в стоячий пруд капнули отраву, она расползлась, и обитатели пруда — рыбы, раки, лягушки — почуяли присутствие в воде чего-то чужеродного и забеспокоились. Люди замирали на полуслове, замирали на бегу, замирали на вздохе: рабочий — не сняв со станка готовую деталь, клерк — не положив в папку очередную бумагу, продавец — не дав покупателю сдачу. Люди замирали, слушая неясный тихий шепот, шедший непонятно откуда; они замирали, чтобы лучше слышать, и шуршащий шелест становился разборчивей, и шорох складывался в слова, слова превращались в образы, а образы вползали в сознание и располагались там по-хозяйски.
Зов пришел, и нашел отклик.
Он касался зудевших болячек, он пробуждал раздражение, накопившееся за годы, он бередил ноющие раны, он раздувал искры, тлевшие под слоем сизого пепла. Шепот набирал силу, он звучал все громче, он расправлял крылья, он становился голосом, переходящим в крик. И этот шепот-голос-крик давал ответ на вопрос, мучавший и не дававший покоя: кто виноват.? Неведомый голос очень доходчиво разъяснял, кто виноват в том, что разжиревшие буржуи ездят на роскошных авто, не соблюдая никаких правил; что нет правды и порядка; что законы не соблюдаются, а если и соблюдаются, то для всех по-разному; что миллионы людей голодают; что денег не хватает на самое необходимое; что по улицам страшно ходить не только вечером, но даже днем; что дети отбились от рук, а жена не обращает на тебя внимания.
И легче всего Зов находил дорогу к сердцам тех, в ком дремало темное начало, кто привык считать, что все можно решить грубой силой, топором и пулей, — надо только знать, в кого стрелять и кому рубить головы. Пусть прольется кровь, в которой утонут все обиды; пусть вспыхнет пламя, в котором они сгорят, а потом… Что будет потом, голос не говорил, но разве это важно? Вперед, братья, бей-круши-ломай, разбираться будем после!
