Джеймс Баркли - Тот, кто был равен богам
— Мы почти пришли, — объявил Такаар. — Милости прошу в мой скромный дворец.
Он коротко рассмеялся. Наверху слезы Гиал уже высохли, и солнце пробилось сквозь пелену тяжелых туч. Ауум вошел вслед за Такааром в лагерь и остановился, глядя на то, что было трудно назвать творением больного и неуравновешенного разума. Взору его предстала крепкая мазанка, крытая соломой, бивуак под растянутыми шкурами животных и торфяная печь для обжига. Быть может, дела все-таки обстояли не так мрачно, как ему показалось поначалу.
— Мне есть что показать тебе. Тысяча способов умереть. И еще сотня, чтобы остаться в живых. Все это здесь. Прямо перед нашим носом, стоит только руку протянуть.
Такаар скрылся в своей хижине. Он говорил, не умолкая, и беспрестанно щелкал пальцами, словно подчеркивая очередную мысль. Ауум последовал за ним внутрь мазанки и замер на пороге, глядя на полки с рядами горшков, грязный и провисший гамак, вонючее деревянное ведро, полное рвотных масс, и длинный стол, на котором опять-таки выстроились горшки и лежали разбросанные листья, цветы, кусочки коры и стебли растений.
— Это не дом, а настоящая мастерская, — выдохнул он, собирая все свое мужество. — Прошу прощения за то, что нарушил ваше уединение, Такаар.
Но Такаар не слушал его. Все его внимание было обращено на нож и тонкую деревянную дощечку, на отполированной поверхности которой он тщательно вырезал какие-то символы.
— Тысяча. Тысяча способов и…
Он вдруг умолк, резко оборвав себя на полуслове, и быстро подошел к длинному столу, после чего хлопнул обеими ладонями по крышке, перевернув пару горшков и разметав остальное содержимое.
— Но это не входило в мои намерения. Я всего лишь занимался исследованиями. Мое наследие. Мое…
Гнев его улетучился, и он кивнул, возвращаясь к прерванной работе. На лице его появилось печальное выражение.
— Это правда. Я никогда и не отрицал очевидного. На самом деле, я заслуживаю этого. Но даже эльф-неудачник может принести некоторую пользу. Не исправить причиненное зло, а просто принести пользу.
— Такаар, — проговорил Ауум.
Такаар резко обернулся и раздраженно взглянул на юношу. Впрочем, постепенно выражение его лица прояснилось.
— Где же мое гостеприимство? — сказал он. — Я оказался не готов принять троих гостей сразу.
— Троих…
Такаар вновь схватился за нож и направился к своему бивуаку.
— У меня есть настойки пьедры и гвоздики. И мускатного ореха тоже, если желаешь, — сообщил он, постукивая кончиком пальца по заткнутым пробками горлышкам кувшинчиков. — Холодные, разумеется, но очень хорошие. А вот поесть нечего, разве что какие-нибудь корешки. Охотиться можно на закате. Пойдешь со мной? По крайней мере, это хотя бы расстроит его планы.
Такаар кивнул на грубую деревянную табуретку в углу бивуака.
— Это доставит вам удовольствие? — осведомился Ауум.
— Огромное, — отозвался Такаар.
— В таком случае я почту за честь принять ваше предложение и поучиться у великого мастера.
Глаза Такаара засверкали. Подойдя к Аууму, он положил обе руки на плечи молодого воина ТайГетен. Выражение лица его было ясным и незамутненным, и Ауум впервые увидел перед собой того Такаара, которого помнил с давних времен.
— А потом, когда мы будем есть свежину, ты расскажешь мне, зачем пришел сюда и что грозит уничтожить расу эльфов.
Ясность и сосредоточенность исчезли. Такаар потер лицо руками и взъерошил волосы, а потом ткнул Ауума пальцем в грудь.
— А вообще хорошо, что ты здесь. Мне нужно побриться. И постричься заодно. Нож лежит вон там, а кожаный ремень для заточки — вон он. Не будем терять времени. Принимайся за дело.
Глава 15
Боги редко отверзают уста. Стыд и позор, что мы так часто предпочитаем их не слушать.
Ултан-ин-Кайеин. На древнем языке это означало: «Место, где можно услышать богов».
Ултан представлял собой открытую U-образную естественную чашу, образованную отвесными скалами, которые преграждали доступ к морю. С тропическим лесом и рекой Икс. Чаша обладала прекрасными акустическими свойствами и с момента основания Исанденета оставалась тем местом, где эльфы собирались во времена празднеств и распрей. Ултан мог вместить в себя четверть миллиона iads, ulas и детей. Все население Калайуса и даже больше.
На протяжении сотен лет он оставался таким, каким задумал и создал его Инисс, но в последние годы здесь начались работы по сооружению колоссального монумента, посвященного богам. Огромные каменные плиты и пилястры, вырубленные в каменоломнях к западу от Исанденета, привозили на баржах для строительства сцены на северном склоне Ултана, там, где утесы обрывались в море. Их украшали искусной резьбой, увековечивая деяния богов и эльфов, равно как и порой бурную историю Хаусолиса и полную лишений жизнь на Калайусе.
Поговаривали, что со временем вся котловина, заросшая сейчас травой, будет занята скамьями, которые расставят концентрическими кругами вокруг сцены. Какой-то умник предложил построить и крышу. Катиетт, когда она глядела на огромную травяную чашу и представляла себе, каких размеров потребуется деревянный навес, не покидало легкое чувство нереальности.
Но сегодня утром, естественно, ни о каком праздничном настроении не могло быть и речи. Не было даже чувства общей цели. Преобладали гнев, разочарование, отчаяние и растерянность. А те, кто выжил только благодаря защите ТайГетен, испытывали еще и страх, и неизбывную тоску.
К этому времени эвакуация иниссулов стала секретом полишинеля. Подступы и вход в Ултан надежно охраняли воины ТайГетен. Многие из них, следует признать, надеялись, что нападение все-таки состоится. С одной стороны, реакция эта была досадной и вызывающей разочарование, с другой — совершенно нетипичной для эльфов. Катиетт, впрочем, разделяла чувства своих бойцов, вспоминая о том, что случилось на храмовой площади, без угрызений совести или сожаления.
В Ултане нашли прибежище почти три тысячи иниссулов. Еды у них было очень мало, одежды — еще меньше, поскольку пришли они сюда, что называется, в чем стояли. Когда они поспешно покидали свои дома, которые превратились вдруг в смертельные ловушки для эльфов из клана бессмертных, удалось прихватить с собой лишь кое-что из ценных вещей.
Их безопасность обеспечивали тридцать ТайГетен. Первым делом Катиетт выпустила на волю почтовых птиц, отправив их в лес с сообщением об общем сборе. Они должны были разлететься по укрытым в лесной чаще святилищам Инисса и уже там ждать в потаенных гнездах, пока туда не заглянет какая-нибудь тройка Тай, чтобы прочесть сообщение, выпустить птиц на волю и передать послание другим.
В силу обстоятельств, подобный способ связи не отличался надежностью и эффективностью. Процедуры обязательной проверки гнезд не существовало. Птицы могли пасть жертвой хищников как в полете, так и в гнездах, несмотря на их особое устройство, поскольку туда могли пробраться змеи и грызуны.
В огромном котловане Ултана несколько тысяч иниссулов и их защитники выглядели именно теми, кем были на самом деле: жалкой деморализованной кучкой эльфов, промокших под предрассветным дождем и прячущихся под убогим навесом, который смогли соорудить звенья ТайГетен. Они же разожгли несколько костров, дым от которых поднимался в небо, смешиваясь с черной пеленой, повисшей над Исанденетом.
ТайГетен переходили от одной группки беженцев к другой, предлагая помощь и утешение, равно как и немногие крохи сведений относительно их ближайшего будущего. Но лесные воины оказались непривычны к роли наставников и советчиков, неумело подставляя плечо, на котором можно было выплакаться. Однако же они не упускали из виду ничего, о чем им говорили, и из этих рассказов складывалась общая картина, питающая растущую в них ярость.
Катиетт смотрела на стаю птиц, кружащую над Ултаном. Эти птахи не понесут дурные вести иниссулам и ТайГетен. Они должны будут отправиться к Толт-Аноору и Денет-Барину. До первого был день пути под парусом вдоль побережья на восток от Исанденета. А вот чтобы добраться до последнего, нужно было сначала пересечь море, потом проплыть по реке и пройти по лесу до восточного берега Калайуса. Она вздохнула. Конфликт ширился, разлетаясь во все стороны на крыльях подданных Туала.
Лежащий рядом с нею на носилках бедняга Олмаат с трудом приподнял голову, глядя на приближающуюся группу ТайГетен, которых возглавлял его воин, Пакиир. Катиетт успокаивающим жестом положила ему руку на плечо.
— Не напрягайся, Олмаат. Отдыхай.
— Сорвиголова, — выдавил Олмаат, обожженные легкие и горло которого с трудом тянули дыхание и голос. — Ему еще многому предстоит научиться.
Пакиир вел своих Тай — Макран, Килметт и Лимула. Они составляли относительно новое звено, которое начало обучение всего каких-то пятьдесят лет тому, причем с пылом, который приходилось все время сдерживать. Вот и сейчас по выражению лица Пакиира было понятно, что он находится в плену эмоций.
