Евгений Шкиль - Стражи Красного Ренессанса
На самом деле никакого амфитеатра в реальности, конечно же, не существовало. Петр Георгиевич со всех сторон был окружен специальным сплошным экраном в виде полусферы, создававшим объемные картины, которые человеческий глаз принимал за явь, а несколько сотен тысяч зрителей взирали на высокого седовласого мужчину с залысиной, будто бы прохаживающегося по песочной арене, сидя в это время в голокреслах у себя дома или в клубах, и внимательно, Ионов, по крайней мере, на это надеялся, слушали лекцию.
— Итак, — сказал Петр Георгиевич, — сегодня мы рассмотрели последние шесть лет существования Советского Союза, один из самых трагичных периодов в истории России и всего мира. Трагичным этот период был не потому, что кровь лилась потоками, были времена и пострашнее, и даже не потому, что распалась Великая держава, а компрадорская номенклатура обрекла собственное население на атомизацию, междоусобицу и почти полвека деградации. Дело здесь в другом. С развалом социалистической системы транснациональной олигархии открылся прямой путь к узурпации власти во всем мире, ибо у нее не осталось достойных конкурентов.
Петр Георгиевич откашлялся, осмотрел виртуальный амфитеатр усталым взглядом и, улыбнувшись, произнес:
— Однако, время нашей лекции, к сожалению, закончилось. Завтра на этом же месте в это же время, мы преступим непосредственно к изучению эпохи Реставрации, а точнее: мы рассмотрим первый десятилетний период, ознаменованный неприкрытым либеральным террором в отношении подавляющего большинства населения России и граничащих с ней государств. Спасибо за внимание.
Раздались оглушительные аплодисменты. Ионов, поклонившись, поднял руки, будто приветствуя зрителей, а затем щелкнул пальцами. Амфитеатр на глазах начал терять объем, подернулся сиреневой дымкой, скукожился и исчез.
Петр Георгиевич очутился внутри полусферы, покрытой матовым напылением, в которой он увидел собственное тусклое искаженное отражение. Иллюзорум — так называлась эта комната. В Советской Конфедерации их имелось всего лишь четыре, а в мире — не более двадцати. Впрочем, иногда Ионову казалось, что в подобных чудесах техники не было необходимости. Сама планета в целом и каждый живущий на ней в частности был накрыт собственным индивидуальным куполом, который транслировал прямиком в мозг своих хозяев красочные картинки. А чуть поскреби их — увидишь лишь себя в блеклом и неприглядном виде.
Петр Георгиевич встал в центре иллюзорума и снова щелкнул пальцами. Пол под ним бесшумно поехал вниз. Через двадцать секунд Ионов оказался в просторной комнате под комнатой — полусферой. Здесь находилась разнообразная аппаратура, киберэкраны, компьютеры, датчики и серверы с петабайтами информации. Все это добро обслуживалось только двумя людьми: престарелой датчанкой Алисой Берген и ее учеником, двадцатипятилетним аспирантом Семеном.
— Вы выступили чудесно, — с почти неуловимым акцентом сказала женщина, тщательно подбирая слова, — два часа на ногах для вашего возраста — это настоящий подвиг.
Глядя на прямодушную датчанку, Петр Георгиевич подумал, что нехорошо радоваться несчастью соседей своих, но, тем не менее, если бы не великая смута в Европе с бешеной экспансией исламистов и угрозой глобального похолодания из‑за полной остановки Гольфстрима, не было бы у него такой великолепной помощницы как Алиса Берген, которая покинула родной Копенгаген двадцать с лишним лет назад. Да и вообще наука Советской Конфедерации без тысяч и тысяч специалистов — иммигрантов имела бы сейчас совсем другой вид. Но, разумеется, Ионов не стал облачать мысли в слова, которые могли задеть за живое женщину, а почти с нежностью произнес:
— Мне только шестьдесят два, милая Алиса, не так уж я и стар. Лучше скажите, как там поживают ваши внуки?
— О, — сказала она, расплывшись в улыбке, — спасибо, что заботитесь, Петр. Я, к сожалению, могу их видеть редко. Они живут в Омске сейчас. Я это рассказывала вам уже. Рудольф маленький еще, а Марго зачислили в Первый Западносибирский интернат особого назначения.
— Да!? — Ионов обхватил за плечи Алису, — вашей внучке повезло, ее может ожидать блестящее будущее.
— Спасибо, Петр, — сказала датчанка, — вы очень любезны.
Зазвенел мобильник.
— Извините, это дочь, шесть непринятых, — произнес Ионов, взяв со стола телефон, который он здесь оставил перед лекцией.
— Папа, ну ты где?
— Я еще в МГУ-2, я же тебе говорил, Аиша, у меня лекция.
— Да, я помню, — в голосе дочери проступала плохо скрываемая обида, — но мне хотелось бы лично показать тебе Музей. Вчера ты был занят и на открытие не пришел. А завтра с утра у меня рейс в Новосибирск. Я почти все лето в Москве провела, а виделись мы с тобой сколько раз? И Наташу с Леней ты сколько раз видел? Тоже мне дедушка нашелся?
— Работа у меня такая, — сказал помрачневший Петр Георгиевич, — вчера я был занят, а сегодня начались Кашинские чтения.
— Да, — согласилась Аиша, — уж слишком много у тебя дел для обыкновенного университетского профессора. Так ты приедешь?
— Приеду, — сказал Ионов, подойдя к окну и глядя на Бирюлевский лесопарк с высоты двенадцатого этажа, — обязательно приеду. Сейчас сдам дела и сразу же в твой Музей.
* * *Сорокаэтажное здание МГУ-2, построенное в 2053 году, своим видом напоминало старый корпус на Воробьевых горах, с тои лишь разницей, что по бокам были добавлены точные копии центрального сектора. И вместо одного здесь возвышались три шпиля, устремляющиеся ввысь, будто желающие проткнуть небо. Они отливали пурпуром и были увенчаны черной, желтой и белой звездами.
В те времена, когда возводилось МГУ-2, шла Вторая Великая Кавказская война. Кроме того, советские подразделения совместно с другими государствами участвовали в боях в Северном и Восточном Китае. Сама Конфедерация представляла собой весьма рыхлое политическое образование, а сеть ВАСП, созданная не столько для защиты прав угнетенных классов, сколько для постепенного стягивания невидимыми нитями расползающихся регионов, не имела того могущества, которое приобрела годы спустя. Одним словом, период смуты не предполагал осуществления монументальных проектов. Однако советское правительство с Кириллом Кашиным во главе решило, что новая эпоха должна иметь свои собственные символы, одним из которых и стало здание МГУ-2.
Возле центрального сектора недалеко от скульптурной группы "Прометей попирает поверженного Зевса" Ионова ожидал личный автомобиль. Петр Георгиевич бросил взгляд на бронзового восьмиметрового титана, в одной руке у которого был факел, а во второй — кусок глины, затем посмотрел на бородатого позолоченного бога, лежащего навзничь. Левая нога Прометея покоилась на груди Зевса.
"Наш ответ Рокфеллеру", — подумал профессор, садясь в советский "Фольксваген". Сердце его при этом недобро екнуло.
— Куда едем? — спросил Петра Георгиевича, бритый наголо водитель Игнат.
— Мне нужно на Руновский переулок, — сказал Ионов, — но, дружище, поезжай‑ка к Царицыно. Хочу на метро прокатиться. А ты свободен на сегодня, время уже вечернее.
— Как скажите, — обрадовался водитель.
Петр Георгиевич, являясь стражем первого поколения, принадлежал к так называемой "Стальной тысяче" — группе влиятельнейших людей Конфедерации. И простые рабочие, офисные клерки, студенты и домохозяйки очень сильно удивились бы, если бы узнали, что с ними в одном вагоне метро частенько ездит некий профессор, который в тайной иерархии имеет статус, равный должности министра. Впрочем, Ионов был по — настоящему равнодушен к своему высокому положению. Более того, имея орден "Серебряного воробья", он мог бы продвинуться еще дальше по карьерной лестнице, но не захотел.
Как‑то раз один из журналистов — подхалимов, славословя в адрес Кашина, сравнил его со степным орлом, чьи могучие крылья простерлись над Родиной и защитили от лютого воронья.
— Неужели я похож на дона Рэбу, — удивился Кирилл Константинович, — нет, я, скорее, воробей, который не побоялся склевать таракана из сказки Корнея Чуковского. Пятьдесят лет жалкие насекомые угнетали страну, и управу на них нашли маленькие птички вроде меня, капитана в отставке. Нет, друзья мои, никакой я не орел…
С тех пор в Советской Конфедерации появился новый орден. И именно эта награда не позволяла Петру Георгиевичу, несмотря на близкое знакомство с высшими чинами ТУ ВАСП, желать чего‑то большего, нежели кураторство над несколькими звеньями Шестого отдела. Потому что когда‑то он склевал своего таракана, который затем поселился в голове старого стража и отныне не давал покоя по ночам в полнолунья. Только однажды Ионов воспользовался своим положением и выбил себе должность в Первом отделе, занимающимся педагогикой. "Серебряный воробей" дозволял совмещать работы.
