Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)
-- Ба! Шо я вижу! Неужели господин Пахан обиделся на бедного еврея за невинную шутку? Ну, сколько у вас там было того керосина? Полтора литра. Загляните в мои мешки и шо вы там увидите? Пятьдесят бутылей по два литра этой бесценной на местном рынке жидкости в каждом. Кац с удовольствием возместит вам убытки и даже поделиться процентом с прибыли. Ничего личного -- бизнес и только. Стража тоже люди. Им надо хоть иногда кушать. А для этого требуется время от времени изымать контрабанду. Не найди ваш бидон они полезли бы в мои мешки.
Кулаки разжались сами собой, вот же пройдоха.
-- Мог бы предупредить, -- сменил я гнев на милость. -- Пришибли бы в горячке, и поминай, как звали.
-- Ну, разве ж ваши люди, знай правду заранее, могли бы так искренне, так неподдельно и замечательно изобразить на лицах все, шо они обо мне думают?
Как не крути, а прав Лев Соломонович. Ребятки в обозе подобрались простые, с системой Станиславского не знакомые, а потому в своих чувствах искренние. Что твориться в душе -- у каждого на крестьянской роже прописными буквами выведено. Пришлось согласить с доводами Льва Соломоновича. А что бы коммерсанту впредь не повадно было чужими руками жар загребать, один баул решили при себе оставить, не в корыстных целях, разумеется, а ради справедливости и только.
-- Шо такое! -- Взвыл Кац. -- Это же грабеж! Я разорен! Моя бедная Сара не перенесет такого удара. А иёная мама, она же так много кушает, ну просто, как акула, клянусь мизинцем Моисея. Господин Пахан, прикажите прекратить этот разбой, я таки просто требую этого, мы ж культурные люди!
-- Увы, мой бедный друг, -- успокоил я Льва Соломоновича, -- ни чем помочь не могу, не селен в коммерции. Книга жалоб и предложений находиться у Евсея, он принимает без выходных и перерывов на обед.
-- Шо за день такой, -- пробурчал Кац, взваливая мешок на плечи, -- одни убытки и не полушки прибыли.
Дождавшись, когда Лев Соломонович исчез за углом, мы развернулись и выехали на главный проспект. Темнело. Из открытых дверей многочисленных трактиров вместе с переливами гармоний доносился аромат жареного мяса. Мой кадык непроизвольно дернулся, квашеная капуста встала в горле колом. Следовало срочно придавить ее чем-нибудь более калорийным. Выбрав самое тихое и спокойное заведение, мы привязали коней и зашли внутрь.
Вокруг нас завертелся расторопный хозяин с типичным кавказским лицом.
-- Заходи, гостем будешь! -- Обратился он ко всем сразу и к каждому в отдельности. -- Шашлык-машлык, пилов, самса, свежий, вкусный. Шурпа наваристый, люля-кебаб -- пальчики облежишь, сам бы кушал, для гостей берегу, да!
-- Э-э, какие бабы? -- Опешил от такого меню Федор. -- Борщ давай, да чтоб со сметанкой.
-- Какой такой борщ? -- Скорчил недовольную рожу дитя кавказских гор. -- Пилов есть, шурпа жидкий, шурпа густой -- пожалуйста! Чебурек горячий, холодный -- тоже, пожалуйста! Зачем борщ, шашлык кушать надо, барашек бе-е-е, мясо свежий!
-- Зачем нам баран, -- возмутился кузнец Сорока. -- Нам бы пельменей, аль окрошки на худой конец. А ты -- бе-е-е, ме-е-е. Му-му давай или хрю-хрю.
-- И покайся, сын мой, -- вылез вперед Лёнька. -- Все съеденные овцы прощают тебя, как простил я. Возлюби животных -- и козлов, и баранов, как я возлюбил тебя...
-- Э-э! Дарагой! Какой любовь!!! Нэ надо меня возлюблять!!! В мой аул узнают -- зарэжут!
Ужинать пришлось в другом трактире. С кавказцем приключился удар, горячая южная кровь, при упоминании о любви, апперкотом ударила хозяину в голову.
Через сотню шагов перед нами гостеприимно распахнулись перекошенные двери соседнего кабака. Сразу за порогом, на не струганных досках немытого пола, уронив голову на кулак, спал пьяный стрелец. Кто-то, не попадая в ритм гармошки, орал матерные частушки, в углу дрались -- одним словом народ отдыхал. Повеяло родным и близким.
Выбрали стол почище. Подтащили лавки и стали звать официанта. Служивый у порога успел протрезветь и набраться по новой, прежде чем явилось нечесаное создание в мятом грязном фартуке поверх замусоленной толстины. Я уже начал подумывать, что стоит покинуть и это заведение, да случилось невероятное -- к нашему столику подскочил невысокий скуластый мужчина, в отутюженном переднике. Приятная и открытая улыбка радовала глаз.
-- Брысь, -- цыкнул он на мятого полового и ловким движением смахнул со столешницы хлебные крошки. -- Не извольте беспокоиться господа блатные, все сделаем в лучшем виде. Вы уж извините за тутошний бардак, заведеньице досталось мне в наследство всего-то как неделю, но кухня работает исправно, отужинаете с честью. А ежили, через месяцок загляните, право слово -- не узнаете! Завтра ремонт зачинаю. Ей-ей приличный трактир будет. На сто верст в округе лучше не сыщите. Не желаете студня отведать? Позволю заметить -- лично руку приложил.
-- Откуда нас знаешь? -- Не верил я своим ушам.
-- Так дело житейское, -- пояснил наследник притона. -- У жены троюродная племянница замужем за кумом сродной сестры свата дочери от первого брака двоюродного брата жены хозяина трактира "Собачья радость" в княжестве Старобока. Вот он по-родственному с оказией и сообщил об вас. Рад, безмерно рад встретить в нашей глуши таких людей!
Ей-богу, слухи в этом мире расходятся на много быстрей, чем круги на воде. Не переставая удивляться, я принялся за студень. Потом подали паштеты, отбивные из телятины сменили пироги с грибами и пошло-поехало. Наши желудки приятно тяжелели. В самый разгар веселья, едва почали седьмую или двенадцатую бутылку вина, в кабак зашел жуткого вида человек. Вращая глазами, коверкая великий и могучий русский язык, он спросил:
-- Кито хозяин?
-- Чего хотел? -- разгрызая мозговую кость, щелкнул челюстями бдительный Евсей.
-- Насчет крыша прышел.
--Чего!!! -- Разом вскочили блатные.
-- Крыша говорю. Я думать два-тры рубля нормально, да.
-- Пахан, -- заорал Федор, -- держи меня, урою суку! Совсем джигиты обнаглели, то люляками накормить пытаются, а теперь еще и крыши по Руси раздавать взялись!
-- Э, без крыши никак, хороший крыша всегда нужен, ходи спокойно, за голова не бойся...
-- Он еще пугает!!!
Обнаглевшего жителя араратской долины выкинули в окно, вместе с рамой, все одно ремонт планируется, чего скромничать. Нашего гостеприимного хозяина в пот бросило.
-- Вы чего, мужики! Я бригаду армян нанял крышу в сарае перестилать. А это бугор их...
Получилось, прямо скажу -- некрасиво. Ну, чего сделано, того уже не воротишь. Пусть русский язык учит лучше, начнет нормально изъясняться -- перестанет в окна вылетать.
Насытившись, мы вышли во двор. Луну заволокло тучами, начал накрапывать дождь. Под крышей ближайшего сеновала нам отвели самые лучшие места (если такие вообще на сеновалах имеются), а что еще усталому путнику надо, кулак под голову и вся недолга. Утра вечера... сами знаете, намного хуже.
Глава 10
Мне снился чудный сон: родная коммунальная квартира в серой пятиэтажке, кружка холодного пива с шапкой пены, шум спускаемой воды в унитазе и грызня вечно недовольных соседей.
Я улыбаюсь во сне, но сонное счастье длится не долго. Неясный шорох прогоняет видения прошлой жизни. Я понимаю -- в эту ночь их уже бесполезно искать. Кто-то настойчиво трясет меня за плечо. Я пытаюсь перевернуться на другой бок, но к тряске добавляется противный гнусавый голос, умоляющий проснуться. Приходиться разлепить веки. У изголовья тощенький мужичок, на покусанном оспой лице заискивающая улыбка.
-- Господин Пахан, извольте проснуться, стрельцы по вашу душу прибыли.
Я стряхиваю прилипшую ко лбу соломинку, сладко зеваю и лишь после того, как вывихнутая челюсть встает на место, интересуюсь:
-- Зачем?
-- Не ведаю, барин, -- лепечет мужик, отвешивая поклон.
-- Ступай, -- киваю я, -- скажи, сейчас буду.
Мозг после сна включается в работу с неохотой. Я тянусь до хруста в позвоночнике и по шаткой лестнице лезу с сеновала на грешную землю. После чердачных сумерек солнечный свет режет глаза.
У ворот два стрельца при полном параде: в руках бердыши, на боку сабли кривые, у одного поверх красного кафтана белая берендейка через левое плечо перекинута. Смотрят сурово, недобро, из-под бархатных шапок с меховым околышем на широкие лбы струйки пота сбегают. Делаю пару шагов навстречу. Спрашиваю:
-- Чего надо?
-- Велено на суд княжеский доставить, -- отвечает стрелец с берендейкой.
Сон с меня, как пух с одуванчика слетает. Голова становится ясной, а мысли тяжелыми и тревожными.
Как и полагается в таких случаях -- возмутился:
-- За какие такие грехи?!
Брови стрельца дрогнули, взметнулись вверх, под шапку. Такое чувство -- будто не я задал вопрос, а зажатый в его руке бердыш без разрешения заговорил. Служивый одарил меня взглядом, каким вдова усопшего мужа в последний путь провожает и, не скрывая удивления, сказал:
