Александр Мазин - Мастер Исхода
Слишком эффективно.
Души четверых разбойников покинули тела. Слабенькая связь с Сущим оборвалась, накрыв меня «откатом», поглотившим последний резерв сил и швырнувшим меня обратно в беспамятство.
Когда в хижину, несколько минут спустя, явились местные жители (к коим принадлежали, как выяснилось позже, и четверо покойных), их глазам предстала замечательная картина кровавого побоища, валяющийся в отключке победитель и истошно верещащая Ванда.
Тут бы мне и конец.
Добить меня было проще, чем раздавить червяка.
И аборигены непременно бы это сделали, потому что очень сильно обиделись за родственников.
Меня спасла вовремя появившаяся Лакомка. Очень сердитая Лакомка.
И трупов стало впятеро больше. Невозможно представить, на что способна модифицированная пантера, пока не увидишь это собственными глазами.
Ванда, которая видела, — поседела. Правда, выяснилось это позже. Когда сошла краска с волос.
К счастью, в хижине и около нее были одни мужчины.
К счастью, у моей пантеры была остро развита интуиция. Вернее, звериное чутье. Задержись мы в поселке хотя бы на час…
Но мы не задержались. Моей заслуги в этом не было. Подгоняемая Лакомкой Ванда быстренько собрала наши вещи. Совместными усилиями стодесятикилограммовый мешок, в который превратился великолепный Мастер Исхода, кое-как взгромоздили на спину Мишке. Туда же отправилась Ванда, в задачу которой входило следить, чтобы я не сверзился наземь.
И мы побежали.
Не знаю, кто надоумил Лакомку. Не исключено, что, однажды побывав под властью Маххаим, она научилась чуять их за километры. Ничем другим я не могу объяснить то, что бежали мы не просто так, а сложнейшим маршрутом, путая и пряча следы.
Лакомка вела нас — и у нее получилось. Когда я очнулся, врагов поблизости не было. Даже увязавшегося за нами грифа отогнала Марфа. Ванда по собственному почину очистила мою рану, обработала ее как умела (главным дезинфицирующим средством выступала слюна Лакомки) и перевязала. Основам медицины учат всех Уходящих.
Я провалялся в беспамятстве около суток. Когда очнулся — опечалился. Уже наметившийся контакт с моими зверушками начисто пропал. Я опять был «глух».
Когда я пришел в себя, Ванда заплакала. Она очень боялась, что я умру. Рана выглядела ужасно. В рваном разрезе длиной в ладонь пузырилась желто-белая слизь, а жар от нее чувствовался на расстоянии нескольких сантиметров.
Но на самом же деле всё было не так плохо. Это работали мои лейко- и прочие циты. Они вовсю трудились, убирая лишнее (в том числе чешуйки обсидиана, которые упустили ноготки Ванды) и сращивая разорванное. Легкое было не задето, лопатка не хрустнула. С остальным мой обученный на физиологическом уровне организм справлялся быстро. Даже сломанную ногу я срастил бы за пять-шесть дней. Я выжил бы даже с пробитым легким, если второе было бы в целости. Вот рана в сердце — да, это меня бы убило.
Ванда напоила меня родниковой водой, принесенной в бамбуковом стволе, а Лакомка накормила чьей-то сырой печенкой, принесенной в зубах. Печенка была еще теплой и по вкусу напоминала свиную. Я опасался, что она может быть человеческой, но Ванда меня успокоила. Лакомка еще вчера поймала какую-то местную свинку, переломала ей ноги и оставила в качестве живого запаса пищи. Ванда ужасалась ее жестокости, но это была глупая жалость. Всё равно что обвинять человека, отбивающего мясо, прежде чем его поджарить. Лакомка знала, что мне понадобится, когда я очнусь.
Через два дня я встал на ноги. Через пять — окреп достаточно, чтобы отправиться в путь на Мишкиной спине.
Недалеко. Примерно в десяти километрах располагалась лесная деревенька.
Там мы с Вандой провели две недели, пока моя рана не зажила окончательно.
Ее жители были сущими дикарями. Типичное племя первобытных охотников-собирателей. К нам они отнеслись радушно. Лакомка с Мишкой в селении не показывались, но аборигены их, несомненно, видели (по крайней мере — следы) и — по сути дела обоснованно — посчитали нас с Вандой то ли колдунами, то ли лесными духами. Их шаманка, скрюченная, как древесный корень, беззубая бабка, «просканировала» нас и вынесла положительный вердикт. Мы не враги. Очень умная бабулька. Обижать нас было небезопасно.
Глава двадцать седьмая
Насыщенная жизнь первобытного общества
Через две недели я обследовал собственный организм и решил, что пора двигаться.
Но Ванда неожиданно воспротивилась.
— Скажи мне, Володя, куда мы все время бежим? А главное — зачем?
— Не понял? — удивился я. — Что значит — куда и зачем?
— То и значит. Почему бы нам не остаться здесь, с этими милыми дикарями? Они нас уважают. С твоими животными (меня покоробило, но — смолчал!) мы здесь в полной безопасности. Почему бы не подождать, пока твои способности восстановятся, а потом убраться с этой планеты?
— Куда именно? — поинтересовался я.
— Как — куда? — теперь удивилась Ванда. — Домой, конечно! Ты же — Мастер Исхода!
— А как же ваша колония? Люди, с которыми ты ушла в Исход? Что будет с ними?
— Откуда я знаю? — Ванда пожала шоколадными плечиками. — Наверняка большинства уже нет в живых, а остальные… Интересно, как ты их найдешь? Ты и на меня-то наткнулся случайно. Чистое везение, что нам удалось сбежать. Второй раз такое уже не получится. В конце концов, почему мы должны о них заботиться? Они взрослые люди и сами выбрали свою судьбу, когда ушли в Исход.
— Может, и так, — не стал я спорить. — Но ты забыла, зачем пришел на эту Землю я. Мой долг — помочь колонии. И разобраться, как и почему погиб ваш Пророк.
— Мальчик мой, — выпятив нижнюю губу надменно произнесла Ванда, — что ты знаешь о долге?
Надо же! Всего две недели в покое и относительной безопасности — и у нас уже такое самомнение.
— Девочка моя, скажи, пожалуйста, сколько лет тебе было, когда ты ушла в Исход? — осведомился я.
— Достаточно, чтобы разбираться в жизни получше тебя!
Ух ты, какие мы важные!
— Жаль, что у меня нет зеркала, — я усмехнулся.
— При чем тут зеркало?
— Чтобы ты увидела свою юную мордашку и вспомнила, что внешность может быть обманчива. Угадай, моя прелесть, сколько Земель должен сменить Мастер Исхода, прежде чем ему предложат дело вроде моего? Так что насчет опыта ты ошибаешься. Но у тебя есть полное право не следовать за мной. Ты — взрослый человек, а я не твой Пророк. Хочешь остаться здесь, с этими милыми дикарями — оставайся. Хотя должен тебя предупредить: когда я с моими животными покину это безопасное место, его обитатели могут показаться тебе далеко не такими милыми. Если ты обратила внимание, бездельников среди них нет. И вряд ли они станут тебя кормить задаром. Убить они тебя, конечно, не убьют, но замуж выдадут, это точно. Скорее всего — за сына здешнего вождя. По-моему, ты ему приглянулась. Да и он тебе, как мне кажется, не противен.
— Симпатичный мальчик, — согласилась Ванда. — А ты что, ревнуешь? Вот уж не думала, что у нас с тобой романтические отношения.
— Никакой романтики, — подтвердил я. — Исключительно оздоровительный секс.
— Ты не обижайся, — Ванда положила руки мне на плечи, заглянула в глаза, заплескала ресницами, сделала губки бантиком. — Ты очень хороший. И в сексе, и вообще…
— Ты — тоже, — сказал я и погладил ее по голове. — Но если у тебя нет желания провести свою вторую жизнь среди этих милых дикарей, тебе придется пойти со мной. Потому что выбора у тебя нет.
— Как нет? — Она даже отстранилась. — А Исход? Ты же Мастер? Насколько я знаю, тебе требуется около двух лет, чтобы восстановить свои силы, но два года вполне можно пожить и здесь.
— Можно, — согласился я. — Допустим, ты меня убедила. Мы остались здесь на два года. А потом?
— Потом мы вернемся домой, я же сказала!
— Потом я вернусь домой, — поправил я свою многоопытную подружку. — А ты останешься здесь.
— Почему? Неужели ты меня бросишь? — возмутилась Ванда.
— Нет, это ты меня бросишь.
Некоторое время я с удовольствием наблюдал за ее ошарашенным личиком, потом великодушно пояснил:
— Я — Мастер. Но не Пророк. По крайней мере — не твой Пророк. И увести тебя в Исход я не смогу.
— Почему ты так решил?
— Потому что, будь я твоим Пророком, ты бы ни на секунду не усомнилась в том, что все, что я делаю, — правильно. Или ты забыла, как ушла вместе с Шу Дамом? Так попробуй вспомнить.
Ванда задумалась… Потом нехотя кивнула:
— Ты, наверное, прав. Шу Дам — особенный, он такой…
— Он был таким, — жестко произнес я. — Теперь он, скорее всего, мертв (нет смысла скрывать очевидное), а я — не он. Поэтому тебе стоит привыкнуть к тому, что домой ты не вернешься. Никогда.
