Дорога мстителя - Алексей Алексеевич Доронин
Зато сегодня люди шли хоть и не потоком, но широким ручейком. Младший уже отвык от такого количества народа. Приезжали с разных сторон, оставляя телеги под навесом. Приходили и пешие. Многие выглядели примерно как он, в таком же камуфляжно-фуфаечном наряде. Одеты были, в основном, ещё по-зимнему, не доверяли оттепели, разве что валенки сменили на сапоги или боты. Почти все покупатели – мордатые бородатые мужики. Зато среди торговцев больше женщин – видимо, занятие это считалось «бабским».
Прежде чем оставить свой Робинзонов удел, Саша устроил банный день и постирал всю одежду. Но за последующие недели снова зарос грязью, хотя и умывался, и обрывком полотенца смоченным обтирался, а иногда ему даже удавалось простирнуть бельё.
Камуфляж его, когда-то новёхонький, за время странствий сильно полинял и пообтрепался. В общем, Саша сейчас мало походил на молодого крестьянина из зажиточной семьи, приехавшего на ярмарку. И на него всё же изредка искоса поглядывали. Хотя вопросов никто не задавал. Никто не удивлялся появлению ещё одного путника в грязной поношенной одежде с полупустым рюкзаком. Это тут не было редкостью.
И его винтовка не вызывала вопросов. Похоже, без оружия за пределами населённых пунктов редко ходили. Да и здесь за несколько минут он насчитал штук пять ружей, а в домах явно было ещё больше. Такой вот «Дикий Запад». Но никакой ауры насилия и угрозы он не почувствовал. Всё выглядело мирно и буднично.
Даже в воскресенье базар был невелик по меркам того же Заринска, где главный рынок, находящийся на стадионе, раз в десять больше. А тут – если быть честным, одно название. Но это была первая ярмарка, которую Саша встретил во внешнем мире.
Тут продавали всё, что можно найти в мёртвых городах, что вырастало на полях и огородах или добывалось в лесах, и наконец – то немногое, что новые люди могли изготовить своими руками… обычно из довоенных вещей. На одном столе лежали достаточно сложные приборы типа радиометров, очень потрёпанные респираторы, и тут же рядом – лошадиная сбруя, кузнечный инвентарь, амулеты от порчи и сглаза. Ещё – бурое и серое мыло, похоже, сваренное из самых простых ингредиентов. Пахло оно противно.
Его интересовали продукты. Здесь многое можно было приобрести, только плати. Саша купил каравай ржаного хлеба у высоченного мужика с дублёным красным лицом и окладистой бородой. И сухарей купил. Торговля была чистым бартером, а ему предложить, кроме инструментов и крепежа, было нечего. В любом случае, он хотел разгрузить рюкзак.
Сашин сломанный счётчик и одну оставшуюся дыхательную маску хлебопёк не взял. «Разменной монетой» служили ещё, как оказалось, соль, спички и горючее, но этого у парня было мало. Патроны он тоже не готов был отдавать. Купец выбрал гвоздодёр (у Саши на родине это называлось выдерга) и пассатижи (или плоскогубцы?) с удобными ручками. Золотые монеты вызвали только хмыканье.
Вдруг от соседнего прилавка Данилова окликнула толстая женщина лет пятидесяти (а может, и тридцати – кто их нынче разберёт?), замотанная в пуховую шаль, только глаза хитрые и нос пуговкой видно). Перед ней были разложены скобяные товары – замки, дверные петли, шпингалеты – много всякого нужного в любом хозяйстве железа. Всё блестит, ни пятнышка ржавчины. Тётка сказала, что если Сашка привезёт из соседнего города металлический лом, хоть цветной, хоть чёрный, килограммов сто, она даст ему ведро картошки. Даже неискушённый Саша понял, что такой курс – грабительский. И на чём он потащит этот металлолом – на своём горбу? Санки он давно бросил – какие санки по такой распутице? Тут, скорее, тележка нужна. Тележки у него пока не было, а рабочей лошадью быть не хотелось – катить воз, проваливаясь в рыхлый грязный снег…
Он и так еле ноги таскает с голодухи. Но вслух сказал, что подумает. «Вот-вот, подумай, тебе полезно будет», – ехидно заметила тётка. «Полезно подумать?» – машинально переспросил Саша. «Поесть полезно, дурачок. На тебя же без слёз не взглянешь. И откуда ты взялся такой – тонкий и звонкий?».
Саша понял, что вопрос не требует ответа, и двинулся дальше. Но поесть действительно необходимо. Он отломил от своего каравая кусок и начал жевать на ходу, стараясь делать это не слишком быстро, растягивая удовольствие. Вкус хлеба показался божественным. Потом запил его из фляжки и понял, что жить – можно. Теперь, когда он немного утолил свой волчий голод, ему удалось сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Младший не торопясь шёл вдоль прилавков, присматривался, прислушивался, примечал. Он увидел, что почти у каждого продавца есть тетрадка, куда записывалось – кому, что и сколько отдано. Торговля на доверии… Ну, конечно! Тут все друг друга знают, даже жителей соседних сёл. Обмануть и не рассчитаться за взятое в долг – себе дороже. Но ему на это рассчитывать не приходится. А соблазнов было много. Он бы не отказался сейчас от квашеной капусты, яиц, творога… Но, сколько ни пытался, больше ничего купить-обменять не получалось. Ни его оставшиеся железяки, ни жёлтые монеты интереса не вызывали.
Вдруг Сашка почуял запах, заставивший его остановиться и зажмуриться. Пирожки!!! В памяти сразу всплыла картинка – он просыпается в своей постели от этого волшебного запаха. Сестра жарит пирожки, кричит: «Вставай, соня! А то дядя Гоша сейчас придет, тебе ничего не останется». И он натягивает спортивные штаны и бредёт на кухню. Женька пошутила, что ему не хватит – пирожков много, их целая гора, с разными начинками. Он, обжигаясь, берёт с капустой… Женька… Где она? Жива ли?
Челюсти непроизвольно сжались так, что захрустели зубы. Сашка запретил себе думать об этом, но понял, что должен купить этот проклятый пирожок, даже если придется продать почку. Хотя кому она теперь нужна, кроме каннибалов?..
Незадолго до их рокового отъезда из Прокопы он читал в книге, название которой теперь и не вспомнить, что-то про продажу
