Александр Афанасьев - Россия 2020. Голгофа
– Диканца догъилла[56], брат…
– Наши еще держатся! Аллах Акбар! – хрипло сипя, выкрикнул бородатый амир, подбадривая своих боевиков.
И они рванули через поле. Голое, выстуженное уже холодным, осенним ветром, убранное поле. Вот только когда до домов осталось совсем ничего, метров триста, вдруг три куска ржавой, брошенной в борозде соломы обернулись людьми, одетыми в какое-то тряпье и раскрашенными черным, как у шайтанов, лицами и с автоматами в руках. Амир ничего не успел скомандовать, он успел только крикнуть: «Аллах Акбар!» – потому что понял, что сейчас станет шахидом на пути Аллаха. Он не ошибся в своих предположениях…
Три автомата, каждый из которых кормился от длинного, сорокапятипатронного пулеметного магазина, собрали свою кровавую жатву окончательно и быстро. Бандитов называли духами за их якобы неуловимость. Их боялись как чумы. Но сейчас четырнадцать боевиков, в том числе пять чеченцев, не первый год идущих по пути Аллаха, просто не успели ничего сделать, внезапно оказавшись под кинжальным огнем метров с пятидесяти. Так и полегли – как бежали…
Раскатистую дробь автоматов под самый финал прервал одиночный выстрел снайпера от деревни, и один из СОМовцев рухнул на землю, как и те, кого он только что расстрелял.
– Синяя крыша справа! – выкрикнул снайпер в рацию. – Сверху окно!
Василий перекинул рожок, ударил длинной очередью, и одновременно с этим выстрелил милицейский снайпер.
– Держи!
– Держу!
Василий глянул на раненого: одного взгляда достаточно, чтобы понять – попал…
– Останься с ним!
Сам он, встав в полный рост и оскальзываясь на сырой земле, побежал к деревне…
Добежал. Яблоня, уже отошедшая. Хилые, черные, как торчащие из земли гнилые зубы, костыли ограды…
– Аллах Акбар! – И плещущее из распахнутой пинком двери двора пламя.
Ох, не вовремя… Урод, тебе сматываться надо было, а ты, дурак, свою позицию обозначил, палишь куда попало. Придурок…
Он сам сделал несколько выстрелов и с криком «Иншалла!»[57] перескочил через забор.
Перевалился, бухнулся на землю всем телом, за что-то зацепившись, машинально перекатился, аж в голове помутилось. Подхватил автомат, бросился, часто стреляя в дверь и ожидая выстрела в ответ. Всем телом ткнулся в покосившуюся, черную от времени кладку бревен, выдернул чеку с гранаты, бросил в черный, несущий смерть проем…
– А… шайтан… граната!
Гулкий, трескучий, смягченный стенами хлопок взрыва… Спасибо, что предупредил…
Немного пришел в себя. Привел в порядок автомат. Сменил магазин, с десяток там еще осталось, но это ни о чем. Мягко ступая, пошел вперед.
А вот сейчас, как вывалят гранату из окна… поймешь, что к чему.
Как раз в этот момент ударил пулемет с холма, это было опасно, но для него – благо. Боевики отвлекутся на новую проблему…
Угол… Твою мать… он защелкнул насадку, выставил из-за угла автомат, не высовываясь сам – как раз чтобы увидеть в угловой насадке[58] бегущего через дорогу вооруженного бородача. Бородач даже не успел понять, что происходит, как длинная очередь прострочила его и он упал прямо посреди дороги – плашмя вперед, с ходу, на грудь. Живые так не падают…
Минус два…
Дальше стрелок не пошел. Хватит…
– Зенит, я – Глухарь… Дом с синей крышей видишь?
– Глухарь, мать твою, почему со связи ушел? Дом вижу.
– Зенит, я около него. Можно входить, подтверждаю, можно входить. Только осторожно, парочка еще бегает.
– Глухарь, я – Зенит, принял. Что там за стрельба у тебя?
– Минус шестнадцать.
– Повтори… – не понял омоновец.
– Минус шестнадцать. У меня один трехсотый, возможно, тяжелый. Из леса джамаат подходил. Положили вглухую. Давай быстрее!
– Тебя понял…
– Аллаху Акбар!!!
СОМовец улыбнулся.
– Чует, падло… Давай.
– Есть…
Один из омоновцев вскинул на плечо тяжеленную кургузую трубу реактивного огнемета. Еще двое поставили автоматы на автоматический огонь…
– Три – два – один… Давай!!!!
Снова задолбил пулемет, и под аккомпанемент очередей омоновец с огнеметом, тяжко топая, пробежал три десятка метров, упал на колено и выстрелил. Еще держащиеся в рамах стекла вылетели разом, из окон рванулось пламя вперемешку с дымом. После «Шмеля» выживших никогда не бывало.
На плащ-палатке пострадавшего омоновца вытащили к машинам и перевязали. Кровь остановили, но госпитализация и операция были необходимы. В город послали бронированный «Тигр», оставшись с бронетранспортером и «КамАЗом», рассчитывая, что если паче чаяния в окрестностях окажется еще один джамаат, просто быстро уйти или занять господствующую высоту на холме.
Капитан приказал: несколько СОМовцев пошли, чтобы раздеть боевиков, собрать снаряжение, оружие и боеприпасы. Им не пригодится, а вот милиции еще может понадобиться…
Василий молча стоял у «КамАЗа». Не курил, как остальные. Просто стоял и смотрел в одну ему видимую точку.
Бывший капитан российской полиции, уловив настроение друга, подошел, тяжело хлопнул кулаком о борт грузовика. Машина была такая большая, что борт кузова был на высоте их голов…
– Ты где так стрелять научился? – то ли в шутку, но на самом деле серьезно сказал он. – Конечно, «Мужество» не дадут, ты вроде как прикомандированный, но я лично к генералу пойду…
Василий так и стоял, словно в ступоре. Хотя он не был человеком, который так легко впадает в ступор.
– Э… брат, не годится так. Как первый раз. Ну, дерни…
Василий отклонил руку с фляжкой, привалился к борту машины. Поглядел на серое, смурное небо…
– Знаешь, братан… Русские офицеры сто лет назад воевали и отказывались от наград. Западло им было, понимаешь? Против своего народа.
– Ты чего? – нахмурился здоровенный лысый омоновец. – Ты не ты бы был, щас бы как дал в рожу.
Василий промолчал.
Крик разорвал тишину, резануло по нервам. Повернулись все. В прогалах между домами была видна растрепанная, расхристанная женщина, с криком бегущая по жирной холодной осенней земле…
– Т-а-а-а-ак… Это что за нах?
Люди, после окончания перестрелки выбравшиеся из домов, смотрели виновато, потерянно.
– Что за явление Христа народу? – недобро спросил капитан, привычно проводя ладонью по наголо бритой голове.
Люди молчали.
– Я, б…, спрашиваю!
– Катька это… – сказал кто-то.
– И чего?
– Муж у ней… в банде, это… был.
– В банде… – Милиционер нехорошо улыбнулся. – Степнов, винтовку сюда! Мухой!
Молодой снайпер подбежал, вручил длинную, нескладную на вид, с прихотливого вида пластиковым ложем винтовку. Капитан четко, как на параде, сделал несколько шагов, приложился. Там метрах в пятидесяти расхристанная, воющая женщина яростно бросалась на омоновцев, те как могли отпихивали ее, потому что впадлу драться с бабой всерьез. Та же атаковала всерьез, обезумев, яростно хрипя…
Четко стукнул выстрел, и женщина повалилась на землю, как марионетка, у которой разом обрезали все ниточки. Омоновцы шарахнулись в стороны, попадали на землю…
Капитан четким, отработанным движением открыл затвор. Золотистая, яркая, как елочная игрушка, гильза выпала на землю.
– Еще сочувствующие «лесным» братьям есть?
Люди молчали. Смотрели в землю…
– Так… ясно.
Капитан передал винтовку назад. Сделал несколько шагов – прямой, тяжелый, напряженный, как сжатая до предела пружина, с омоновским беретом под погоном.
– Я чо-то не понял, граждане? Вот эти вот… гаврики, они чо вам, родные, что ли? А? Вы от них чего хорошего видели? Да? Не так?! Не так, б…
Капитан бросился в атаку. На людей. Хлестким ударом кулака поддел одного мужичка, пихнул ногой другого. Атаку снова прервал Кабан, ухватив капитана сзади и с неожиданной силой потащивший его назад.
– Все. Все, харэ, брат. Остынь.
– Б…, да ты чего, не видишь? Им же все параллельно! Что эти с…и бородатые, что мы! Твари безрогие. Ты чо, и их защищать будешь?
– Харэ, харэ. Покури давай…
– Б…
– Все. Все…
– Ладно, отпусти.
Капитан повел плечами, лапнул всей пятерней по карману в поисках смятой, покрошенной пачки. Василий шагнул вперед, доставая «глок». Перекинул в руке – рукояткой вперед.
– Ну, чего?
Люди молчали. Вышли, но молчали.
– Ну же, б… Вот он – я. Я не прав? Я этих тварей кончил. С десяток. И до этого, б…, немало кончил. И буду воевать, пока мне глотку не перегрызут или я сам кровью не захлебнусь. Все, б…, дороги назад нет у меня. Я не прав? Берите пистолет, кончите меня. Давайте! Ну?! Люди вы или козлы безрогие?! Ну, дед, давай! Кончи меня.
Сухой, с темным от старости и тяжелой жизни лицом старик отодвинул руку с пистолетом. Молча.
– Что же вы делаете, с…и? К вам на землю пришли. Со стволами. Рабами, с…а, вас хотят сделать! Рабами! Будете как скот у них, у этих джамаатовских! Этого хотите?! Б…! Ваши деды войну выиграли, а вы под чичей легли! Так, что ли? Скажите, и мы уйдем! Ну?
