Юлия Федотова - Последнее поколение
— Живой?! — раздался знакомый хриплый голос.
Тапри обернулся, судорожно хватая воздух ртом, вгляделся сквозь тёмную пелену, ещё не упавшую с глаз. Перед ним стоял регард Хрит с окровавленным ножом-заточкой в руке. Три трупа лежали рядом.
— Ох! — восторженно пискнул агард и повалился на руки своему спасителю.
Очнулся он в машине. Регард был рядом, сидел за рулём.
— Вот, — пояснил он, — решил воспользоваться трофеем. Тем парням она больше без надобности, чего ж, думаю, не подъехать?… Как сам? Сильно помяли?
— Д…да…нет. Порядок, — выдавил юноша, хотя на самом деле не было никакого «порядка», потому что болело ВСЁ, от головы до ног.
— А ты, между прочим, молодец, сынок. Лихо дерёшься, не ждал от тебя! Ухитрился угробить самого… хы-хы… неважно! Меньше знаешь — крепче спишь. Короче, хвалю.
Белые щёки Тапри порозовели от удовольствия — не каждый день приходится слышать похвалу из уст специалиста по особым поручениям!
Не смотря на боль телесную, состояние духа Тапри было совершенно блаженным — так бывает с теми, кому удаётся счастливо избежать верной гибели. Он расслабленно лежал в высоком, обволакивающе-удобном кресле вражеской «торонги», глядел бездумно, как мелькает за окном вечерний городско пейзаж… Постепенно возвращались утраченные чувства… Вдруг стало мокро пояснице и тому, что ниже, потом ноздри уловили странный гадкий запах…
— А чем это здесь воняет? — полюбопытствовал он без всякой задней мысли.
— Воняет чем? Ну, как бы тебе объяснить? — вдруг замялся регард, обычно такой нагловатый и развязный. — Короче, когда я тех парней устранял… Первого-то я аккуратно прирезал, а со вторым намудрил что-то. Всадил нож в ребро, он и застрял, а выдирать некогда… Короче, третьего, что на тебе сидел и руки крутил, давить пришлось. Вот так.
— А вонища откуда? И мокро ещё… — бедный Тапри так и не понял, к чему шла речь.
— Так ведь это… Свойство такое у них, у удавленников. Всё что ни есть в организме, сразу выливается наружу…
— А-а?!!
— Ага. Прости.
Блаженство прошло, как и не бывало. И запах в салоне свежее не стал — несчастного вырвало на собственные колени.
… По коридорам Штаба Хрит вёл Тапри под руку — того сильно покачивало. И мечтал он только об одном — чтобы не встретить никого из знакомых. И главное, чтобы не попасться на глаза цергарду Эйнеру. «Только бы он ещё не вернулся, только бы не вернулся» — заклинал агард про себя. Не помогло. Верно, стезя у него была в тот день: сталкиваться с начальством в дверях.
— Ох, ничего себе! — присвистнуло начальство, окидывая подчинённых встревоженным взглядом. — Откуда это вы… гм… в таком виде?! Фу-у! В канализацию, что ли провалились?!
— Если бы! — ответил Хрит, потому что Тапри от стыда слова вымолвить не мог. — Всё куда серьёзнее. Знаешь, — к ужасу юного адъютанта, регард всегда обращался к «самому» на «ты», — пусть парень идёт мыться, а я тебе всё объясню… — и приказал, не дожидаясь ответа. — Ну, что застыл столбиком? Бери подменку и марш в душевую!
— Есть! — пискнул агард, наскоро похватал чистые вещи, и, стараясь не прижимать к себе, ринулся прочь из высочайших апартаментов. Но был схвачен за шкирку и водворён обратно.
— Куда?! — осведомился цергард Эйнер грозно.
— Я…того… в казармы! Я грязный слишком! — прошептал бедный юноша, втягивая голову в плечи. Не мог же он осквернять правительственную душевую теми непристойными субстанциями, что были размазаны по его спине!
— Ты что, опять?! Быстро в душ, или я не знаю, что с тобой сделаю! — цергард придал адъютанту ускорения в нужном направлении. И пожаловался дядьке Хриту. — Представляешь, он в первые дни, пока я не засёк, по каждой нужде в казармы бегал!
— Это он от благоговения, — пояснил регард. И прокричал через дверь. — Эй, парень, ты смотри там, не запрись! Вдруг сомлеешь, не допусти Создатели — тогда ломать придётся.
— Ладно, рассказывай, что у вас стряслось, — потребовал Верховный, — а то мне уже страшно.
Дядька Хрит рассказал. И услышанное цергарду Эйнеру очень, очень не понравилось. Получалось, что за него взялись даже раньше, чем он ожидал.
— Не знаешь, чьи это были люди? — спросил он Хрита с надеждой.
— Знаю, — подтвердил тот спокойно, как само собой разумеющееся. — Кузаровы ублюдки. Чудо, что парень против них столько продержался. Молодец.
— Кузара?! — удивился цергард, он ожидал услышать имя Азры. — Ты уверен?!
— Обижаешь, начальник! — на уголовный манер, криво осклабившись, подтвердил регард. — Сомневался — так не сказал бы! Ну, я, пожалуй, пойду. А то умаялся за твоим молодцом бегать, шустрый он у тебя. И знаешь что, как вылезет, ты его в санчасть отправь. Лупили его сильно, боюсь, не отбили ли почки…
Хрит ушёл, не дожидаясь разрешения и не утомляя себя уставными церемониями. Эйнера Рег-ата он знал с тех давних пор, когда тот ещё «в топь не проваливался» (аналог земного «под стол пешком ходил»), принимал определённое участие в его, скажем так, воспитании, поэтому привык позволять себе многие вольности по отношению к седьмому цергарду Федерации. Тот, понятно, не возражал — даже в голову не приходило. Если человек кода-то таскал тебя на руках, вытирал нос (да и другие, куда более интимные места), учил пользоваться оружием, глупо требовать, чтобы годы спустя он при каждой встрече отдавал тебе честь. Стиль отношений уже не тот.
Услышав о санчасти, Тапри пришёл в ужас. Боялся он лечиться, была у него такая слабость. Заверил клятвенно, что чувствует себя нормально, и не болит уже ничего, и не кружится. Цергард смотрел подозрительно, верил — не верил, но настаивать не стал, пожалел. Потому что медицине относился не лучше собственного адъютанта. Взял с того обещание доложить, если вдруг станет хуже, и отпустил спать. А сам просидел до ночи, обдумывая ситуацию. Не радовала она его, ох, как не радовала. Недавний инцидент ясно давал понять: стоит ему исчезнуть из виду, скрыться от господ-соратников, и те вцепятся всеми когтями в несчастного адъютанта, и душу из него вытрясут заживо. Узнать ничего не узнают, но наивного и доверчивого, неискушённого в штабных интригах парня угробят, мучительно и страшно, и концов потом не найдёшь. Будет на совести Эйнера Рег-ата ещё одна невинно загубленная жизнь…
Вот так и пришёл он к печальному выводу, что вместо двух комплектов фальшивых документов надо заказывать три. Хотя это тоже было глупостью: волочь за линию фронта человека, не имеющего ни боевого опыта, ни специальной подготовки. Он станет обузой, любая его оплошность может стоить жизни всех участников рискованного предприятия… «Наплевать. Будет мешаться — сам пристрелю, лучше так, чем помереть от пыток», — твёрдо сказал себе цергард Эйнер, исключительно для очистки совести, потому что в глубине души подозревал: ни за что не пристрелит, не сможет.
Знать бы ещё, как к новому спутнику отнесётся Гвейран…
…— Отказываюсь я тебя понимать! — сказал тот. — Мы с тобой затеяли самоубийство. Этот ребёнок нам зачем?
— Ну-у! — протянул Эйнер с упрёком. Он признавал, что боевого опыта у его адъютанта недостаточно, но видеть в нём «ребёнка» был всё-таки не склонен. Хотя бы потому, что сам по числу прожитых лет стоял много ближе к нему, чем к тому же Гвейрану, и особой возрастной разницы между собой и агардом Тапри не находил. (Пожалуй, он очень удивился бы, если бы узнал, что пришелец её тоже не находит.)
— Что — ну-у?!
— Да пусть его идёт. Здесь его всё равно убьют без меня. Вчера уже пытались, чудом спасся! — убедительности ради, он погрешил против истины: «вчера» Тапри ещё не убивали, иначе никакое чудо не спасло бы. Но Гвейрану такие тонкости были ни к чему.
— Спрячь его где-нибудь, — велел пришелец.
— Бесполезно. Найдут рано или поздно, — он и сам уже обдумывал такой вариант. — Слишком важная персона — доверенное лицо Верховного! Из топи выудят!
— А ты не мог «доверить» свои тайны «персоне» покрепче? — в голосе пришельца звучало осуждение.
— Я ему пока вообще ничего не доверял, не успел. Но другим об этом не известно. Поймают и будут пытать, пока до смерти не замучат. Неужели вам этого хочется? Право, жестокий вы народ! Мы для вас как лабораторные жабы, а ведь у нас тоже разум есть… — это он говорил нарочно, чтобы разжалобить.
— Да делайте, что хотите! — плюнул Вацлав и ушёл в камеру рассерженный. Не умел он общаться с контрразведкой.
А цергард Эйнер посвятил последние дни улаживанию дел, изучению легенды (отвратительно сложная, она требовала держать в голове массу непривычных мелких деталей) и отдаче распоряжений на время своего отсутствия. И самым строгим из них было: никого из посторонних, ни под каким видом близко не подпускать к камере 7/9; случись кому проявить к её обитателям повышенный интерес — убивать безжалостно и тела прятать в топь.
