Юлия Федотова - Последнее поколение
— Улавливаешь разницу?
— Нет! — он и вправду не «улавливал». — Вижу двух совершенно однотипных мутантов с синдромом меланодефицита. Вот уж точно символы эпохи!
— Ладно. Тогда представь, что твои волосы покрашены в чёрный цвет и в глазах линзы. Что тогда?
— Тогда я стал бы похож на извращенца, который красит волосы как гулящая баба.
— Тогда ты бы стал похож на человека! Лицом, телосложением… Я, любой другой из наших — нет. А тебя было бы не отличить от нормального! Дело не только в том, что нас стали признавать людьми. Ты доказал, что мы на самом деле можем ими быть!
Какое-то время Эйнер смотрел в зеркало молча. Потом сказал медленно.
— Допустим, не я, а мой отец. Если бы он не изводил меня в детстве тренировками, я по комплекции был бы, как все наши. А насчёт морды моей… Я думаю, дело в происхождении. Сам знаешь, род наш — из недорезанной аристократии. Поколения и поколения генетического отбора. Наверное, из-за этого мутация сказалась на мне меньше…
— Верно! — с увлечением подхватил Верен, тема была очень интересной, с этой точки зрения проблему ещё никто не рассматривал. — Может, ты и размножаться можешь! Надо проверить!
— Не надо, — отмахнулся недорезанный аристократ. — Даже если могу — в одиночку мне демографическую ситуацию не исправить… В смысле, таким способом. Хочешь — не хочешь, придётся действовать через пришельцев. А если случится непоправимое… что ж. Пусть в храме Трёх Создателей нарекут в мою честь бурую козу!
— Вот дурак-то! — фыркнул Верен. — Ладно, пошли уже за «коктейлем»! — он с самого начала знал, что все уговоры напрасны. — Но только две дозы, больше не проси. Эта зараза похлеще артавена!
Примерно полчаса регард Тапри предавался скорби, сидя у себя в комнатушке. Отповедь господина цергарда не шли из головы. И чем дольше он её обдумывал, тем сильнее становилось чувство вины. Потому что была она истинна до последнего слова. И он, Тапри, вёл себя как последний дурак, невежда и эгоцентрист. Это он оскорбил бедную девушку бесцеремонностью своей, а не она его — изменой. Ведь это он давал ей обещания, а не наоборот. И он обещал скоро вернуться, а сам бросил чуть не на месяц, пропал, будто и не было, даже весточки не догадался послать, мол, жив-здоров, люблю и помню… А мало ли, что могло за это время случиться… в её, так скажем, организме. Конечно! Вегда связалась с тем пехотинцем от безысходности! Она спешила позаботиться о будущем ребёнке, ведь лучше неродной отец, чем совсем никакого, кому, как не Тапри было это знать!
В общем, спустя полчаса, он понял, что надо немедленно возвращаться на Вторую Линейную. Вызвать деликатно, поговорить, испросить прощения. Может быть, не всё ещё потеряно…
И он пошёл обратно.
Первый поворот, второй… И вдруг уловил спиной, шестым каким-то чувством: что-то неладно. Агард Тапри был человеком юным и наивным в вопросах житейских. Но он вырос на войне, не первый год служил в контрразведке, а туда дураков не брали. Тапри был профессионалом, и неплохим, и близкую опасность он чуять умел… вот только бы ещё понять, откуда она исходит.
Он остановился на углу, принялся озираться, демонстративно и недовольно посматривая на часы: вроде, он ждёт кого-то, а этот кто-то опаздывает. Народу кругом было полно — второй закат, люди возвращаются с работы, усталые, с серыми одинаковыми лицами в скучных одинаковых одеждах, форменных и гражданских, тоже похожих на форменные. Люди идут, не глядя по сторонам — только под ноги, они не здороваются друг с другом — большой город, на улицах редко можно встретить кого знакомого. А если и встретишь вдруг — всё равно не до разговоров, после двенадцатичасовой смены хочется только одного: скорее бы добраться до дому! Те, кто живёт далеко, особенно спешат: надо успеть до комендантского часа…
И как распознать угрозу в этой безликой и текучей толпе?
Он сделал вид, будто решил уйти, никого не дождавшись. Плюнул, типа, с досады, и медленно побрёл в прежнем направлении. И снова почувствовал затылком посторонний взгляд. Это было чертовски неприятно. А главное — опасно. Кем бы ни оказался злоумышленник, чего бы он от Тапри ни хотел, приводить его к дому любимой девушки нельзя ни в коем случае!
На ближайшем перекрёстке агард свернул влево, не доходя квартала до Второй Линейной. Людный проспект остался позади. Теперь он шёл по тёмному переулку, грязному и неухоженному; похоже, здесь не работала канализация, и жители лили из окон помои прямо на мостовую. Местами узкий тротуар перегораживали груды битого камня, приходилось обходить по проезжей части с односторонним встречным движением, благо, машин не было вовсе.
Человеку, желающему оторваться от «хвоста» в таком глухом месте делать было нечего, и Тапри это прекрасно понимал. Но у него была другая цель: узнать, кто именно за ним следит. Он слишком недавно находился в городе, чтобы успеть нажить собственных врагов… или это соперник-пехотинец надумал свести счёты? Нет, маловероятно. Даже если он вдруг успел запомнить Тапри в лицо, трудно поверить в случайную встречу на улице, шансы слишком ничтожны. Узнал, кто таков, и подкарауливал у Штаба? Совсем уж глупое предположение. Штаб — совершенно автономная система, обитатели его иногда месяцами не выходят в город, нет смысла дожидаться… Определённо, это могли быть только враги цергарда Эйнера. И что бы они не замыслили, служебный долг адъютанта — их злые намерения выявить, пусть даже ценой собственной жизни. Убьют сразу — хорошо. В штабе заметят его пропажу, станут искать, узнают об опасности. А если схватят, станут пытать — он им ничего не скажет. Потому что нечего ему сказать, нарочно не вникал, не знает ни одного секрета. Вот почему оживлённому и безопасному проспекту агард Тапри предпочёл пустынный переулок. И не было в его жертвенном поступке ни юношеского легкомыслия, ни пустого, бессмысленного геройства. Он вёл себя именно так, как обязан был поступить всякий на его месте и в его должности. Ведь адъютанты нужны не только для того, чтобы разносить бумаги по кабинетам…
Серая узкорылая «торонга» вывернулась из-за дальнего поворота, понеслась по переулку ему навстречу, и Тапри понял: вот оно. Отскочил на тротуар, вжался в стену, чтоб не переехали — этого почему-то не хотелось больше всего, хотя, казалось бы, какая разница, если гибели не избежать? Пожалуй, так оно даже быстрее и легче вышло бы — а всё равно неприятно. Наверное, именно потому, что слишком быстро. Без боя. А Тапри не принадлежал к числу тех, кто готов дёшево подать собственную жизнь. Похолодевшие пальцы твёрдо сжали рукоять именного «руфера».
Самым лучшим было бы открыть упреждающий огонь по лобовым стёклам. Ах, если бы только знать точно, что в машине именно враги! Вдруг он ошибся, и «торонга» не имеет к злоумышленникам никакого отношения? Спешат себе люди по делам — нельзя же расстреливать их по одному лишь подозрению! Поэтому он медлил, выжидал. А зря.
В машине были четверо. Серые гражданские одежды, маски на лицах. Убивать они его не собирались, по крайней мере, сразу. О том, что их преследуемый их вычислил, не догадывались. Затормозили резко, внезапно, как им казалось. Выскочили и атаковали стремительно, чтобы не дать жертве опомниться. И один из них, самый расторопный, получил-таки пулю в лоб, прежде чем у Тапри был выбит пистолет, и началась рукопашная борьба. Говорят, отчаяние придаёт человеку мужества. Юный агард дрался остервенело, безысходная ярость компенсировала недостаток физических сил и боевого опыта. Если бы целью нападавших было простое убийство — несомненно, дело было бы кончено, не успев начаться. Но именно этого они и не могли допустить, приказ был брать живым. Вот они и брали. А он — не давался, гадёныш, хоть ты тресни, трепыхался как чёрт! Нелёгкой оказалась добыча!
Однако, обеим сторонам было предельно ясно: при раскладе один к трём долго так продолжаться не может. Тапри уставал, сопротивлялся всё слабее, и очень скоро настал момент, когда одному из нападавших удалось провести подсечку, и агард упал лицом на брусчатку, сверху навалилась тяжесть, разум стал меркнуть от боли в заломленных руках, в сдавленном позвоночнике…
И вдруг стало… нет, не легче, но свободнее, что ли. Тяжесть, давившая на спину, сделалась мягкой и неподвижной, и что-то мокрое с неё потекло… А спустя ещё секунду, она свалилась вбок, и чьи-то сильные руки подхватили его подмышки, поставили на ноги…
— Живой?! — раздался знакомый хриплый голос.
Тапри обернулся, судорожно хватая воздух ртом, вгляделся сквозь тёмную пелену, ещё не упавшую с глаз. Перед ним стоял регард Хрит с окровавленным ножом-заточкой в руке. Три трупа лежали рядом.
— Ох! — восторженно пискнул агард и повалился на руки своему спасителю.
