Утро под Катовице. Книга 2 - Николай Александрович Ермаков
— Забыли, — со вздохом кивнул политрук, — Но пришлось всё отдать в штаб полка, хорошо, хоть шоколад да кофе разрешили оставить.
— Печально, ну да ничего, переживем, — я отпил ароматного напитка и продолжил, — Так вот, что касается того шоколада — можете посмотреть, что на упаковке написано — с перветином, а это, да будет вам известно, наркотическое средство, снимающее усталость и повышающее работоспособность.
Комиссар с интересом изучил обертку обоих плиток и согласно кивнул:
— Действительно, а откуда Вы это знаете?
— Ну Вам ведь известно, за что я получил «Красное знамя»?
— Комбат сказал, что Вы в Польше воевали, но более подробно мне пока неизвестно.
— Да, я там захватил немецкий танк и два портфеля немецких документов, в том числе и инструкцию с описанием действия первитина. Так что предупредите командиров, имеющих доступ к трофейному шоколаду об осторожности.
Мы ещё немного поговорили, я допил кофе и вернулся на позиции. Там я увидел, как снайпер Еремеев с полной самоотдачей копает ход сообщения.
— Отставить, — ну даже на минуту отойти нельзя, сразу всё не слава Богу, — Еремеев, ты чего это за лопату схватился?
— Так, однако, все копают и я тоже вот.
— Тебе приказа копать не было. А то вдруг тебе работать понадобится, а руки от усталости трясутся. Сейчас полчаса отдыхаешь, потом с винтовкой и биноклем замаскируйся на опушке и наблюдай в сторону противника.
— Есть!
Кстати, с этим Еремеевым интересная история вышла. Он сибиряк, чалдон, соответственно, потомственный охотник из тех, что «белку в глаз». Казалось бы его в первую очередь и должны были поставить снайпером, но должность эта в некотором смысле почетная, поэтому на неё был назначен комсомолец Самедов пролетарского происхождения. Ну а после его ранения я поспрашивал сержантов, которые мне единодушно и указали на Еремеева как лучшего стрелка роты.
Глава 14
Пять дней мы усиленно зарывались в землю, я себе оборудовал блиндаж под штаб и проживание, мне туда даже телефон провели, так что теперь втык от комбата можно было получить не вставая с лежанки. Удобно. Так вот, пять дней мы зарывались в землю, а тридцатого июля немцы пошли в наступление. Первую атаку мы без труда отбили, да они и не сильно старались, пытаясь по своему обыкновению выявить наши позиции и огневые точки. А через пятнадцать минут после того, как вражеская пехота отступила, в небе появились «Юнкерсы». Я в это время был на НП, представлявшем из себя небольшой хорошо замаскированный окоп, вырытый в верхней части западного склона холма. На дне этого окопа я и скрючился, когда раздались первые взрывы. Авиабомба гораздо мощнее артиллерийского снаряда, когда взрывается центнер тротила даже в паре десятков метров, земля содрогается так, что легко подкидывает человека как пушинку, а от перепада давления бьет по ушам и кажется, что настал конец света. Но это когда в паре десятков метров…
После нескольких недалеких разрывов, заставивших содрогнуться все мои внутренности, я что-то почувствовал и посмотрел в небо, откуда прямо на меня, сверкая хвостовым оперением в лучах восходящего солнца, медленно, будто в замедленной съёмке, пикировала авиабомба. Я даже дергаться на стал, понимая, что на этот раз мне не уйти. Всё. Конец. Мир вашему дому! Мысленно прощаясь с Болеславой, я с ужасом смотрел как чугунный цилиндр плавно втыкается в землю в полуметре от моего окопа, обваливая его стенку и начинает разлетаться на мелкие кусочки, почему-то испуская при этом зеленый свет. В этот момент меня, уже готового встретить смерть, резко дернуло назад и я покатился по деревянному полу какого-то помещения. Кувыркнувшись пару раз, я лег на спину и изумлённо уставился в побеленный потолок моего горьковского дома. Ещё через секунду ко мне подскочила Болеслава, прижала к себе и начала осыпать моё лицо поцелуями, вперемежку со всхлипываниями и причитаниями. Так продолжалось минуту, после чего я, немного оклемавшись, отстранил её от себя и потребовал:
— Водки, стакан!
Жена, ойкнув, убежала на кухню, а я ощупал себя и ущипнул. Жив, цел, и даже не обделался. НУ НИ ХРЕНА СЕБЕ!
Тем временем Болеслава вернулась с бутылкой водки, граненым стаканом, куском хлеба и плошкой квашеной капусты. Поднявшись с пола, я немедленно выпил сто грамм, а закусывать пошел на кухню, где сев за стол, быстро умял капусту с хлебом. Благодаря алкоголю сумбур в голове несколько успокоился и, добавив ещё соточку, я вернул себе способность к трезвому мышлению. Но всё же НИ ХРЕНА СЕБЕ! Однако! Я обнял Болеславу и вдохнул её запах. Люблю. Усадил её себе на колени и мы слились в поцелуе. Дальше дело пока не пошло, потому как я последний раз нормально мылся в речке по пути на фронт. Представляю, какое сейчас от меня амбре. Оторвавшись от моих губ, милая прошептала мне на ухо:
— Я всегда знала, что ты ангел, так только они умеют.
И не поспоришь, обычному человеку подобные кульбиты уж точно не по силу.
— Ангел — не ангел, но поесть не мешало бы!
— Извини, я только недавно встала, еще ничего не готовила.
— Не надо извиняться, милая, ты же не могла знать, что я вот так нежданно негаданно… Давай что-нибудь по быстрому, тушенку подогрей да макароны свари.
— Да, я сейчас, — она поднялась с моих колен и хотела уже идти, но я придержал её за руку.
— Что с детьми?
— Спят ещё.
— Как проснутся, отведешь Стасика к матери, чтобы меня не видел, а то проболтаться может. И ты тоже никому ни слова, даже маме родной!
— Мог бы и не говорить, я всё понимаю, — она чмокнула меня в нос и грациозно покачивая бедрами, удалилась, а я откинулся на спинку стула и задумался.
Всё-таки, оказывается, чудеса тем моим перемещением во времени не закончились. Сегодня я перенесся в пространстве именно к тому единственному человеку, о котором думал перед неминуемой гибелью. Тут хоть какая-то логика есть, хотя ведь и тогда, под Катовице, мы с парнями, крепко приняв на грудь, много спорили о начале войны. Тогда я сильно напился, но жизни моей ничего не угрожало, а сегодня я реально был на пороге смерти. Ничего не понятно, но проведение уточняющих экспериментов для выявления закономерностей опасно для жизни. И вот ещё вопрос — что делать сейчас? Стоит мне лишь выйти на улицу, как при первой же проверке документов меня задержат как дезертира —
