Сергей Дмитрюк - Чаша огня
Она замолчала, глядя на меня смеющимися глазами. Я подошел к ней вплотную, склонился над ее лицом, погружаясь взглядом в омут ее глаз.
— Послушай, малыш! Я давно хотел тебя спросить… Что сталось с твоей матерью? Где она? Я никогда не видел в вашем доме ее фотографий.
Несколько секунд Юли молчала. Радость в ее глазах постепенно исчезала. Наконец, она тихо произнесла, потупив взор:
— Не спрашивай меня о ней. Тебе, наверное, покажется это странным, но я не считаю ее своей матерью в полной мере… — Юли отвернулась к озеру, задумчиво погладила корявый ствол ивы.
— Почему? — осторожно спросил я, удивляясь ее словам.
Она посмотрела на меня через плечо и твердо произнесла:
— Я не могу простить ей предательства моего отца!
— Предательства? — еще больше удивился я.
— Да! — Юли резко повернулась ко мне. — Разве нежелание или неумение понять любимого человека, нежелание разделить его надежды и тревоги ни есть предательство?
Она смотрела на меня почти негодующими, жаждущими ответа глазами.
— Может быть, не стоит судить ее так строго? Все-таки, она твоя мать.
Мысленно я уже ругал себя за то, что затеял этот разговор, видимо, очень болезненный для Юли.
— Стоит! — убежденно сказала она. — Именно потому, что она моя мать!
— А ты уверена, что знаешь об их отношениях все? Ведь ты не была с ними каждую минуту. В жизни бывают разные обстоятельства… Мне трудно объяснить тебе это… Жизнь очень сложная штука, особенно в отношениях между мужчиной и женщиной.
— Разве это может служить оправданием, Максим? — дрожащим голосом воскликнула Юли. — Она покинула отца в тот самый момент, когда ему было особенно трудно. Любовь — это, прежде всего стремление сделать счастливым любимого, а не самолюбование и восхваление своих чувств!
Я, молча, посмотрел ей в глаза. В их глубине было мятежно и неспокойно. Что я мог ответить ей? Я толком ничего не знал об отношениях ее отца и матери.
— А сама ты смогла бы пожертвовать собой ради любимого человека?
— Смогла бы! — твердо сказала Юли, глядя мне прямо в глаза. — Я смогу отдать ради тебя свою жизнь, смогу понять тебя, когда никто тебя не поймет, смогу принять тебя таким, каков ты есть! Что бы ни случилось, всегда смогу! Максим, я люблю тебя!
Я обнял ее за плечи, прижал к своей груди. Она покорно замерла, затаив дыхание. Это длилось какие-то мгновения… а может быть, целую вечность? Потом она медленно опустила руки и отступила на шаг. Посмотрела на меня проникновенно и призывно.
— И хватит об этом! Иначе я по-настоящему разозлюсь на тебя, и мы поссоримся, а я не хочу этого!
Я ласково погладил ее по обнаженному плечу.
— Последний вопрос. Можно? Где она сейчас?
— Этого я не знаю… никогда не интересовалась этим. Она рассталась с моим отцом, когда мне было два года и меня только отдали в воспитательную школу.
— И больше ты не встречалась с ней? Она не навещала тебя?
— Нет. Ну, Максим!
Юли болезненно поморщилась.
— Хорошо, больше не буду.
Несколько секунд мы молчали. Наконец, Юли призывно посмотрела на меня. Брови ее еще немного хмурились.
— Пойдем куда-нибудь, — попросила она, оглядываясь по сторонам и зябко поводя плечами. — Ты знаешь, я, кажется, уже проголодалась.
Мы вернулись назад, к лодочной станции. Здесь на обширной площадке открытой небу и ветру, в тени легких, овальных в сечении колонн, ряды которых отгораживали площадку от парка, были расставлены небольшие круглые столики и плетеные кресла. С противоположной стороны мраморные ступени лестницы спускались к спокойной воде озера. Немногочисленные посетители, в основном молодые пары, как и мы, негромко беседовали между собой, потягивая из высоких бокалов искрящиеся на солнце напитки.
Мы с Юли выбрали столик невдалеке от лестницы. Здесь было меньше тени, но от воды шла приятная прохлада. Барашки мелких волн омывали мрамор нижних ступеней, едва слышно шелестя о камень. Внизу, на ровной глади озера, разноцветными бабочками порхали паруса яхт. Крохотные суденышки скользили по воде, выписывая причудливые узоры. Я посмотрел на Юли.
— Что будешь есть-пить?
Она поудобнее уселась в мягком кресле, поставила локти на стол, обхватив ладонями щеки. Задорно посмотрела на меня.
— Знаешь, я бы съела сейчас что-нибудь такое эдакое! Необычное и очень вкусное.
Я небрежно пожал плечами: желание дамы для настоящего мужчины было законом. Бегло осмотрев перечень блюд на крохотном экране информатора, услужливо появившемся в центре стола, я выбрал самое, на мой взгляд, экзотическое из имевшихся в распоряжении местной кухни. Это была фруктовая запеканка из плодов, привезенных с Терры, заправленная взбитыми сливками и горьким шоколадом.
Когда в отверстие, образовавшееся на месте исчезнувшего экрана, робот-манипулятор подал два изящных металлических блюда, на которых золотисто блестели пирамидки из кусочков фруктов, слоеные сливками и шоколадом, Юли радостно захлопала в ладоши. Вслед за блюдами появились два бокала с искрящейся голубоватой жидкостью.
Осторожно, словно боясь испортить это удивительное творение кулинарного искусства, Юли взяла маленькой ложечкой небольшой кусочек запеканки, и поднесла его ко рту. Через секунду она зажмурилась от удовольствия.
— О! Замечательно! Ты просто волшебник, Максим!
Глаза ее искрились так же, как сок в прозрачных запотевших бокалах. Я улыбнулся ей.
— Волшебник вовсе не я, а здешние кулинары!
— Это просто прелесть, что такое! Попробуй скорее! Я просто язык проглотила от удовольствия! — не унималась она.
Я послушно положил кусочек запеканки в рот. Ароматная масса десерта таяла на языке, словно сахарный снег. Причудливое переплетение вкусовых оттенков незнакомых фруктов, одновременно и терпких, и приторно сладких, и в меру кисловатых действительно вызывало в душе бурю восторга. Пожалуй, ничего подобного я еще никогда не ел. Быстро покончив со своей золотистой «пирамидкой», похожей на застывший мед, я взял бокал с соком и откинулся на спинку уютного кресла.
Юли тоже доела свой десерт, и теперь пила сок, жмурясь на ярком солнце. Вот она подняла перед собой бокал, рассматривая на свет прозрачную жидкость в нем. Потом бросила взгляд поверх него на разноцветные паруса, кружившиеся по водной глади озера. Свежий ветер трепал ее волосы, взбивал их в крутые шелковистые пряди. И снова я залюбовался ею. Ресницы у нее были такие длинные, что не пропускали солнечные лучи, от чего зрачки казались непроницаемо-черными. Брови ее были едва приподняты, словно от удивления. Но удивительнее всего была ее улыбка, расцвечивавшая лицо лучистой радостью, делавшая его удивительно мягким, каким-то домашним и нежным.
Она отвела задумчивый взгляд от озера и некоторое время с интересом изучала мое лицо, словно впервые увидела его. Потом улыбнулась: ласково и немного грустно.
— Жарко!
— А хочешь земляничного мороженного? — предложил я, кладя руку на кнопку вызова заказа.
Юли остановила меня, отрицательно покачала головой. Предложила:
— Давай искупаемся?
Это была хорошая мысль, и возражать я не стал. Мы спустились по ступеням лестницы, миновали парк. Здесь, на лодочной станции можно было взять маленький двухместный блинд. Мы сели в уютное суденышко и отправились на нем вдоль пологого берега озера, подыскивая подходящее место для купания.
Озеро было огромным. Сверкающая гладь его скользила под плоским дном нашего блинда, взбивалась барашками белой пены. Чайки кружили над головой белыми призраками. Густая растительность подступала вплотную к берегам, и в мангровых зарослях шла какая-то своя, невидимая глазу, жизнь. Кое-где на отмелях собирались большие стаи великолепных фламинго, неуклюжих пеликанов и горделивых лебедей. Шум и гам птичьих «базаров» оглашал окрестности.
Юли положила голову мне на плечо, указывая куда-то в сторону. Я посмотрел в этом направлении и увидел обширные заросли тростника, окаймлявшие прекрасный песчаный пляж. Замечательно! Я направил наше суденышко туда, и вскоре блинд стукнулся днищем о песчаный берег. Я выключил мотор и огляделся. Здесь мы были совершенно одни, наедине с бескрайней водной гладью. Просто идеальное место.
Юли соскочила на песок, выбежала на середину пляжа. Заложив руки за голову, блаженно выгнулась всем телом.
— Ой, Максим! Как же здесь замечательно!
Она дернула застежку платья, и оно соскользнуло на песок, открыв моему взгляду всю красоту ее тела, прикрытого только алой купальной повязкой на бедрах. Некоторое время я возился с причальным замком катера, а когда снова поднял глаза, Юли уже стояла у самой кромки воды и смотрела на меня. Глаза у нее светились озорным задором и лукавством. Она склонила голову на бок, улыбнулась.
