Бен Бова - Колония

— Наше гордое имя! — сплюнула она в ответ, не отступив не на шаг. — Мы живем в роскоши в то время, как люди ходят голодными. Ты служишь Всемирному Правительству, мешающему нашему же народу быть свободным. Ты руководишь могущественной корпорацией, продающей энергию богатым и предоставляющей бедным умирать на улицах. Деньги для тебя важнее чести, а власть — важнее денег!

— Мы — семья шейхов! — разъярился аль-Хашими. — Править другими — наш долг!

— Шейхов? — рассмеялась Бхаджат. — Городских шейхов. Денежных шейхов. Ты путешествуешь тропой бедуинов, только удобно укрывшись в своем разъездном фургоне. Шейх? Корпорационный шейх, вот кто ты такой.

— Я шейх, имеющий долю в управлении космической колонией «Остров номер 1», и именно туда ты и отправишься. Завтра. Без всяких дальнейших задержек. Твой последний по счету любовник, рыжебородый, не сможет последовать туда за тобой, обещаю.

Бхаджат посмотрела на него прямым взглядом, проникшим к нему в сердце.

Если я отправлюсь на «Остров номер 1», — спросила она, — ты пообещаешь, что он останется невредимым?

— И мужчина должен торговаться с собственной дочерью?

— Я сделаю, как ты пожелаешь, если ты пообещаешь не трогать его.

Аль-Хашими колебался. Нагнувшись в кресле вперед, он протянул руку за мундштуком из слоновой кости, а затем снова положил его.

— Его пыталась убить Подпольная Революционная Организация Народа. Я не отвечаю за их действия.

— С ПРОН я договорюсь, сказала ровным тоном Бхаджат.

Он поднял на нее взгляд.

— Ты?

— Конечно.

— Что ты имеешь в виду?

Она, казалось, стала выше и прямее.

— Ты слышал о Шахерезаде? Я и есть она.

— Ты… Шахерезада! — Аль-Хашими поднял глаза к небесам. — Нет… нет, этого не может быть! Только не моя родная дочь!

Она обошла стол и опустилась на колени у его ног.

— Это правда отец. Но… если ты пощадишь архитектора, Шахерезада исчезнет. Я опять стану твоей послушной дочерью.

Глядя на нее, объятый внутри огнем, аль-Хашими охнул.

— Но ты… с этими ПРОНскими террористами… и не просто одна из них, а предводительница! Как ты могла? Почему?

Бхаджат печально улыбнулась.

— Наверное, я сердилась на тебя за то, что ты не обращал на меня внимания и отослал учиться.

— О, нет… нет. — Он осторожно взял в руки ее ангельское личико. — Но ведь тебя же могли убить. Половина полиции Европы и Ближнего Востока пытается тебя найти. Всемирная Армия…

— Теперь я в безопасности. — Она положила голову к нему на колени. — Шахерезада больше не существует. Она отдала свою жизнь за жизнь архитектора.

Он погладил ее по блестящим черным волосам.

— Вот увидишь, это для твоего же блага. Я не жесток с тобой.

— Я понимаю, отец.

Он увидел, что глаза у нее сухие.

— Я скоро сам отправлюсь на «Остров номер 1», — сказал он. — Тебе понравится там жить. Через несколько недель, самое большее через месяц, ты забудешь об архитекторе.

— Наверно, — тихо ответила она.

Он поднял ее за подбородок и нагнувшись, поцеловал в лоб. Бхаджат на мгновение взяла его руки в свои крошечные, затем встала и, не говоря ни слова, вышла из кабинета.

Долгий миг аль-Хашими сидел за столом и глядел на закрывшуюся между ними дверь. А затем протянул руку и видеотелефону.

Он сделал три звонка.

Первый — своему мажордому, приготовить все к отправке Бхаджат на следующее утро.

— И я хочу, чтобы ее спальня сегодня охранялась. Ей грозит страшная опасность, и если она выйдет куда-нибудь этой ночью, головой ответите вы. Поставьте надежных людей, вы меня понимаете? Не взяточников, стерегущих иностранца.

Второй звонок предназначался Хамуду, в его комнате над гаражом. На видеоэкране появилось его сумрачное, темное лицо, и аль-Хашими кратко отчеканил:

— Инструкции. Рыжебородого не трогать, пока он в городе. Но завтра он попытается попасть в аэропорт. Пусть это случиться с ним после того, как улетит самолет с моей дочерью.

Хамуд поднял тяжелые брови.

— Ваша дочь покидает Багдад?

— Да. И как только она его покинет, архитектор тоже покинет его. Через другие ворота.

— Понимаю, — кивнул Хамуд.

Аль-Хашими отключил видеофон и откинулся в мягком кресле.

А теперь — последний звонок, подумал он. Касательно моей неверной служанки, этой Ирины, и наказания, соответствующего ее преступлению.

Бхаджат не могла уснуть. Она лежала на гидропостели, прикрывшись лишь самой тонкой шелковой простыней, и глядела во тьму. Она все видела лицо Дэнни, все слышала его голос.

— Прощай, мой А-риш, — думала она. Я тебя никогда не забуду. Никогда.

Внезапный стук в окно заставил ее сесть. Он раздался вновь, единственный, резкий стук по стеклу.

Завернувшись в простыню, словно в саронг, Бхаджат подошла к окну широко распахнула его. На балконе пригнулась крепкая, темная фигура.

— Хамуд! — прошептала она. — Что ты делаешь?

Он быстро двинулся к ней и нырнул в темноту комнаты.

— Твой отец сошел с ума. Час назад его телохранители выволокли из дома Ирину. Он отдал приказ отвести тебя завтра в аэропорт…

— Да. Я отправляюсь на «Остров номер 1».

— И, — продолжал Хамуд, — он приказал убить твоего архитектора.

Бхаджат внутренне застыла, но только на миг.

— Ты можешь помочь мне выбраться из дома? Сейчас? Сию минуту?

— Да, — ответил Хамуд. В темноте она не могла увидеть его мрачной победной усмешки.

15

Исследование «Прыжок Наверх» говорит о выгодности для молодежи.

Обнаружили, что бедные ученики с большей вероятностью посещают колледж, если принимают участие в программе.

Оценка «Прыжка Наверх», федерального проекта, стоимостью в 44 миллиона долларов в год, направленного на побуждение обедневших учеников средних школ показывает, что программа успешно побудила у участников стремление продолжить образование после школы в большем числе, чем у не участвовавших.

Программа «Прыжок Наверх» началась как ключевой элемент в программе борьбы с бедностью в 1965 году и с тех пор потратила 446,8 миллиона долларов для обеспечения обучения, культурного обогащения, консультирования и другой помощи молодым людям, чей потенциал пребывал в опасности из-за неадекватной академической подготовки и отсутствия мотивации.

По оценкам, 82% из 194337 участников были черными, испаноязычными, американцами азиатского происхождения и индейцами…

Явная ирония программы состоит в том, что повысившиеся ожидания участников на продолжение образования с большей вероятностью вызовут у них, чем у не участников, неудовлетворенность своей подготовкой в средней школе, отсутствием семейных финансов и неадекватной финансовой помощью…

Днем Манхэттен производил впечатление района, пригодного для жизни. По главным авеню пыхтели взад вперед старые автобусы на паровом ходу, с висящими на окнах и сзади людьми. Их серо-голубая окраска, конечно, полиняла и покрылась надписями заборных остряков. Такси из города давно исчезли, а частные автомобили почти не существовали, хотя по шумным людным улицам постоянно лязгали полугусеничные машины Национальной гвардии.

Уличное движение состояло в основном из велосипедов, без электромоторов. Украсть электропед было достаточно легко, но взмывшая до небес стоимость электричества делала для большинства манхэттенцев невозможным оставление их у себя после того как иссякнет батарея.

Манхэттен начал умирать задолго до первой нехватки энергии. Город переживал коллапс, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Семьи, имеющие деньги, переехали в пригороды. Бедные остались в городе. Фактически, в город хлынули бедные сельские семьи с Юга, Запада и даже с Пуэрто-Рико. Цикл повторялся вновь и вновь, по мере того, как богатые налогоплательщики переезжали, а нуждающиеся бедняки оставались.

И множились.

К началу двадцать первого века Нью-Йорк покинули целые отрасли промышленности. Выехала Биржа, за ней последовали издательства и рекламные агентства, а затем опустели даже швейный округ и превратил Седьмую авеню в город-призрак, населенный недолговечными алкашами и острозубыми крысами. Домашние компьютеры и видеотелефоны убили Нью-Йорк. Имея их, всяк мог жить где хотел, и все равно немедленно связываться со всяким где угодно в стране. Ежедневные поездки в центр умерли. Средства связи убили крупные города.

По всему миру, от Сан-Пауло до Токио, от Лос-Анжелеса до Калькутты, города умирали. Больше не существовало никаких причин жить в них. Те, кто мог, переезжали в провинцию. Те, кто был слишком беден, чтобы уехать, оставались на месте и хоть как-то пытались наскрести себе на жизнь в растущих кучах мусора и болезней.

Только в тех редких городах, где население должно было оставаться — таких, как столицы государств — или хотело остаться — таких, как Сан-Франциско, Флоренция, Найроби — община сохраняла свое население, процветание и безопасность.