Юрий Любушкин -Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД
А ротой в бою командовал один из особистов, старлей. Лихо командовал, надо сказать. Толково, грамотно. В труса не играл и за спинами других не прятался. По всему видать, не всегда в особистах ходил. Видно сразу – бывший пограничник, как и другие спецгрупповцы. Как я определил? А запросто. Срочную‑то я служил не первый год и под Белостоком, у самой границы. А у погранцов, особенно у командиров, особая стать. За версту сразу видно, кто есть кто. Вот и смикитил я в тот раз, что и среди спецотрядовцев все сплошь и рядом погранцы, и не просто погранцы, а младшие командиры. Ну, лейтенанты там, или «младшие», но именно командиры.
Хоть старлей из особистов не только мне одному по душе пришёлся, но нашего ротного мне все равно жалко. Сгорел не за понюх табаку. Да через такое пекло с ним прошли – не каждому доведётся.
(А красный карандаш ещё не раз и не два гулял по тексту, подчёркивая странные русские выражения и проставляя знаки вопроса на полях…)
В том бою старшина–стукачок, шестёрка поганая, без обеих ног остался. Оттяпали ему ноги по самые помидоры. Бог, он‑то шельму метит. Мина «огурец» разорвалась в окопе прямо перед ним. А у неё сколки острее бритвы. Никуда не спрячешься. Так что сразу вместо ног – каша сплошная. Как он там теперь в медсанбате, никто не знает. Уж за него точно никто пить не будет…
Что‑то неуютно я стал чувствовать себя после того, как ротного замели. То один из нашей «былой» компании к особистам загремел, то другого бесследно конвоировали в особый отдел. Скоро и мой черёд на распыл настанет. Тут любой поймёт… Тем более я последний остался. Пора драпануть к германцу. Иначе загребут и меня под белы рученьки товарищи особисты. Как пить дать загребут. Хрен его знает, этого стукача–курвеныша, что он «там» про меня наплёл. А наплёл – это уже точно.
Послали как‑то меня вместе с одним «чебуреком» в секрет на нейтралку. Ночью. Вот он – мой шанс! Больше такой везухи может и не быть. Или фрицы что‑то учуяли, или так… Но давай нас минами обкладывать. Лупанули так лупанули! «Чебурек» с перепугу деру дал назад, к окопам. А у фрицев каждый метр пристрелян. Не думаю, что он благополучно добежал. Вряд ли.
А я так смены и не дождался. Наши, наверное, решили, что меня и в живых‑то, поди, уже нет. А что с мертвяком валандаться? Себе дороже… Ползай ночью по нейтралке. Чего доброго на своё минное поле напорешься.
Чуть забрезжило, я ползком по нейтралке и прошмыгнул к немцам. Благо один из немногих знал (ещё от ротного) проход в минных полях. Страху натерпелся, мама дорогая. Фрицы по мне такую пальбу устроили – белый свет в копеечку! Думал, в живых уже не останусь. И назад уже пути нет. Отрезал я своё прошлое на этой нейтралке. Навсегда.
…Конечно, вы меня в расход пустите, герр комендант. Немчурой и фрицами вас называл. Проклятий немало на вашу голову посылал. Что верно, то верно… Но вы же сами просили, чтобы я откровенно признался, почему к вам перебежал. Нужда заставила. В расход, значит? … А мне все едино: что свои загребут и укокошат, что вы к стенке поставите, так что кончайте… Одно верно – предатель, он и есть предатель. Какое ему прощенье…
Ну а тебя, сволочуга, старшина–стукачок, я и на том свете отыщу. Свидимся. Покедова, пока!..
…Показания бывшего колхозника, дезертировавшего в первые дни войны из Кр асной Армии, герр адмирал, проливают свет на так называемую загадочную славянскую душу. И так… (Показания его датируются приблизительно теми же днями, что и остальных пребежчиков.)
…Вечером через нашу деревню прошёл взвод красноармейцев. Раненых у них было много… Как водится, Сычиха их приветила. Она, к слову сказать, всех привечала со своим стариком, кто через нашу деревню проходил. Да и дом их стоит на повороте дороги, на взгорке, так что никак его не минуешь. Командир отступавших, лейтенант, мальчишка совсем ещё зелёный, попросил сохранить, припрятать, значит, знамёна – дивизионное и полковое. Подальше от деревни, значит, они отойдут и дадут последний бой гадам. А знамёна надо сохранить во‑что бы то ни стало.
…Я извиняюсь, герр комендант, это так тот мальчишка–лейтенант выразился. Разрешите сигарету? Благодарствую премного, герр комендант.
…Немцы, говорит, по пятам идут, а им с ранеными не оторваться от преследования никак. Выручай, отец! Это он, значится, так к мужу Сычихи обратился. Соседка моя, к которой тот лейтенант сперва обратился, к Сычихе‑то его и направила…
Баба она тёртая, до войны в сельпо заведовала. Ушлая, одним словом, баба. Сообразила, чем дело пахнет. И отказать не отказала и направила по назначению. Сычиха, что, у неё пять сыновей в Красной Армии, и домину им колхоз за год до войны отгрохал: любо–дорого посмотреть. Не то что наша кособокая изба. Хоромы…
— Есть, не отвлекаться от сути, герр комендант. Так я это… того… – самую суть и излагаю. Есть, герр комендант…
В общем, слышала соседка моя тот разговор про знамёна. Потом, опосля, когда немцы вошли, то есть ваши, герр комендант, она, как бы невзначай, и проболталась мне. Почему именно мне? Да кто его знает. Доверие ей, наверное, внушаю.
Вот той же ночью, по всей видимости, и исчез старик Сычёв. Дело ясное, как тут не догадаться, – в лес подался… Там, поговаривали, председатель колхоза и наш местный участковый уже и партизанский отряд сколотили. Они всегда в друзьях ходили… А Сычиха со стариком своим всегда у них доверием пользовались особым. Все они одна шайка–лейка.
— Разрешите ещё сигарету, герр комендант? («Ну, хватит так хватит, зажилил, падла, говна ему своего фрицевского жалко… Ладно, наше дело – сторона»).
Только, как немцы вступили в село, я все и рассказал их начальнику: и про знамёна, и про странный отряд с собаками. Старика Сычёва к тому времени и след простыл – ищи–свищи ветра в поле… Все как есть рассказал, без утайки.
Ну, немцы («ваши то есть, герр комендант») Сычиху‑то быстро за шкирку прихватили. А ну, сознавайся, старуха, где знамёна? Не молчи, хуже будет… Да кого там… Все ведьме проклятой нипочём. Сколько ни били её, ни пытали, так и не призналась зловредная старуха, куда они сховали те знамёна. Солдаты весь дом и сарай вверх дном перерыли. Только все это были напрасные хлопоты. Как испарились!
Да не испарились никуда они. Уволок их, наверное, старый леший той же ночью к партизанам.
— В лесу они, герр комендант, в лесу… По всей видимости, там. И старик Сычёв там.
…Хоть и уверяла Сычиха, божилась, что старик подался вместе с красноармейцами, да только кто же ей поверит.
Что касается странного отряда…
Перед рассветом, когда лейтенант увёл свой взвод, всю деревню нашу разбудил небывалый грохот. По всей видимости, бой шёл за лесом у шоссе. Или взрывыали что… Да только кто его знает? Но грохот был частый и жуткий. Потом в одночасье все затихло. Тогда‑то вскорости и появился этот странный отряд…
— Есть, герр комендант, как можно более подробно с этого места.
…Лай они подняли на всю округу. Наши деревенские псы разошлись, не унять ничем. Отряд‑то этот, странный, с собаками был… Но собаки у них вышколенные, с полуслова все команды исполняют. Особо ретивых наших деревенских шавок, что махом через ограду и на них бросились, ну на их овчарок, они тут же молча пристрелили на ходу.
Шёл этот отряд организованно, хоть и с собаками, в темпе марш–броска. Все одеты в масхалаты, но на разведку не похожи. Собаки… На них подсумки брезентовые. На каждой. Что ещё? Не припомню я, да и час ранний был, не разглядеть. Я‑то вышел, гляжу, мой кобелина валяется у калитки в луже крови. Пристрелили, значит… Я его всегда на ночь во дворе с цепи спускаю. Всполошилась, одним словом, деревня. Ах, да, чуть не забыл… Все бойцы в отряде том как на подбор. Молодые. Примерно все одного возраста. И выправка, и манеры, ну, в общем, не простые это солдаты. Кто такие – поди разберись… Ещё пристрелят, не раздумывая, как моего пса. Что у них на уме – догадайся…
Ага, вспомнил… Оружие у них – сплошь автоматы и ППШ наши и немецкие. Споро, говорю, шли. Но при этом несколько человек спереди и сзади успевали автоматы на избы наводить. Словно ждали нападения. Да ловко это у них получалось, сразу чувствуется особая выучка.
— Нет–нет, герр комендант. Эти группы, что в охранении были спереди и сзади отряда, без собак бежали. Сколько всего? Человек сорок – сорок пять. А может, и того меньше… Я говорю, когда к калитке вышел, они уже удалялись. Благодарствую, герр комендант, за сигаретку. Разрешите закурить?
…Только Сычиха и здесь отметилась… Хоть и споро, почти бегом передвигались эти странные бойцы, она зачем‑то обратилась к их командиру. О чем они беседовали, не известно. А может, просто о сыновьях своих спрашивала, теперь‑то не узнать…
После того как отряд ушёл, она все уверяла соседок–старух, что это были пограничники. Слышал я краем уха этот разговор. Как она определила, что это были именно пограничники, одному Богу известно. А может, от того, что оба младших сына– близнеца у н её на границе в Белоруссии служили? Но с началом войны, понятное дело, от них ни слуху ни духу… Да и как?…
