Олег Верещагин - Очищение

– Неужели получится… – Романов два раза стукнулся лбом о карту. – Черт, как я рад, что ты появился…

– Не хвастайся – я твоему появлению рад больше, – Русаков вздохнул. – Вон один из моих ученых лбов мне развернул неделю назад какие-то чертежи, я даже понял кое-что, а опытный образец… – Русаков издал губами неприличный звук, – собрать-то и негде. Не в моих же сельхозмастерских… Да и не из чего. Мужик чуть не плакал, да и я тоже…

– Что за чертежи? – заинтересовался Романов. Русаков спокойно ответил:

– Энергия искусственного вихря. Вечный двигатель.

– Иди ты!

– Солнцем клянусь, – странно сказал Русаков. – Не факт, что будет работать, вообще ничего не факт, но чертежи именно на эту тему. Он их раньше и показывать боялся – убили бы сразу.

– Да, могли… – Романов провел пальцем по карте. – Значит, «витязи»… такое дело… Слушай, а что, если нам взять да и запустить между Владиком и твоим поместьем автобус? Рейсовый? Пару раз в неделю и с хорошей охраной? И черт с ним, с горючим, – пусть люди ездят! А?!

Глава 6

Внимание – цунами!

«Красота спасет мир», мудрецы утверждали,

Только мир умирает, хоть тресни.

Муромцев приехал рано утром.

Романов ощутил – даже не услышал – сквозь чуткий сон гул моторов на аллее, еще на подъезде, – и быстро сел. За окном дул промозглый ветер, и хотелось думать, что это всего лишь осень… пусть и слишком холодная для середины обычного сентября. Упруго, с резким стреляющим звуком, хлопал недалеко от окна на высоком флагштоке недавно утвержденный наконец-то официально флаг – черно-желто-белое имперское полотнище. А споры о гербе еще шли…

Женька Белосельский сунулся в дверь без стука, держа в руке, словно щит от гнева Романова, картонку, на которой было крупно написано: «МУРОМЦЕВ ВЕРНУЛСЯ».

Он был не заспанный, придерживал рукой на ремне «АКМ-74». Женька за последнее время стал буквально виртуозом в обращении с «ТТ», а «калаш» носил с того момента, когда в самом конце августа Романова попытались убить прямо у входа в Думу. Две женщины, вроде бы просто ожидавшие чего-то, когда Романов вылезал из «гусара» – вернулся после поездки на стройку, – выхватили «наганы» из сумочек и открыли огонь. Одна попала себе в ногу («наган» зацепился за край сумки спицей курка) и была тут же убита водителем, вторая успела сделать два выстрела – и ее застрелил Женька.

Кто они были и зачем хотели убить Романова – установить не удалось, хотя Шумилов, который возглавил КГБ, окончательно перебравшись из Русаковки во Владик, долго пытался хоть что-то узнать и, кажется, и сейчас еще этого не бросил. После этого кое-кто предложил ограничить доступ на площадь перед Думой – «во избежание». Но Романов сказал, что этого не будет делать никогда. И не стал объяснять почему. А никто не стал переспрашивать.

Но с тех пор Женька, если был рядом, чаще всего носил автомат. Люди Шумилова тоже паслись рядом постоянно и открыто. Однако Романов был почти уверен, что есть и еще одна охрана от Норне-Геста – тайная. И третья – то ли от Жарко его питомцы, то ли прямиком от Женьки с его малолетними «спецслужбистами»; пару раз Романов засекал, что рядом часто крутятся с какими-то делами часто меняющиеся мальчишки.

– Встал, встал уже. – Романов растер руками лицо. На миг вспыхнула досада на Муромцева – не мог приехать сорока минутами позже; эти сорок недоспанных минут казались настоящим счастьем, которое у него жестоко отобрали. Но тут же он заставил себя перестать дурить. Муромцев должен был проехать берегом Амура, насколько будет возможности, собрать людей, если получится – установить связи с властью, какая ни есть, на местах и провести разведку…

В большинстве кабинетов на этаже было тихо. Но ниже этажами работа не прекращалась ни днем ни ночью. Сейчас, быстро шагая по коридорам и лестницам, Романов понял то, чего не замечал раньше, – на «его» этаже работа как-то сама собой прекращалась, когда он ложился спать.

Видимо, чтобы не мешать ему.

На площадке между вторым и первым этажами стоящие на лесах люди крепили по указаниям молодого и обозленного их неловкими, по его мнению, действиями парня большую картину. На Романова парень только оглянулся и, кажется, не заметил. А Романов его вспомнил. Конкурс. Конкурс только недавно закончился, общегородской – на восемь больших картин для лестничных площадок Думы. К удивлению Романова, который вообще на этот конкурс согласился только по настоянию Лютового, на конкурс подали чуть ли не полсотни самых разных работ. Этот парень был одним из победителей, хотя его фамилию Романов не вспомнил бы даже под расстрелом.

Он задержался. И чуть не упал с лестницы.

Он узнал серый берег под серым небом. Узнал туши китов. Узнал неожиданно белую, почти сияющую лестницу, словно бы спускавшуюся откуда-то из-за туч.

И себя. Идущего по этой лестнице сверху вниз, на серый берег. Очень обычного себя. Художник не польстил, не преувеличил, не приукрасил.

Но…

– У-ухх… – выдохнул рядом Женька. И еще что-то мыкнул восхищенно.

Парень оглянулся, рявкнул:

– Не готово еще! Не повесили! Специально затемно пришел, чтоб не мешали! Ночью пришел! Все равно шляются! И вы… товарищ Романов – шли бы тоже! – И заорал на рабочих, воспринимавших его ругань крайне флегматично: – Левый край выше! Да что ж за уроды такие, что за косорукость…

– Ух, – повторил Женька. Романов отвесил ему подзатыльник. Но Женька только посмотрел с восхищением… А на художника Романов ничуть не обиделся. Он видел, что тот волнуется и что тот совсем молодой. Потому и кричит…

Снаружи неохотно, еле-еле начало светать. Перед Думой шли какие-то дела, не имевшие отношения ни к Романову непосредственно, ни к возвращению Муромцева – группы людей разговаривали, кто-то куда-то торопился, кто-то кому-то что-то доказывал… Подъехало такси городской службы. В городе осталось не очень много людей, три четверти населения выселилось во временный город-лагерь и по окрестным деревушкам и поселкам. Но все-таки люди были, во Владивостоке оставалось управление, и на этих машинах по заказам доставляли разные срочные грузы. Что из него выгрузили, Романов смотреть не стал, потому что навстречу от колонны машин, стоявших вдоль аллеи, уже шел Муромцев.

– Рад тебя видеть, – искренне сказал Романов, пожимая предплечье бывшего сослуживца, а ныне – одного из самых надежных «витязей», командиров-поисковиков. – Сколько человек привез?

Муромцев выглядел усталым. Очень. Под глазами лежали черные круги. Ответив таким же пожатием – этот жест все больше и больше входил в моду, – он покачал головой:

– Я никого не вывез. Так… сотни две. Разместили в бывшей пятой школе. Тебе доложат потом…

– То есть как сотни две? – Романов чуть отстранился. – Я рассчитывал, что не меньше пятнадцати тысяч… или больше… Не поехали, что ли? Там достаточно крепкая власть? Ты установил контакты? – Романов понимал, что слишком быстро сыплет вопросами, но ему надо, необходимо было знать все, сейчас и сразу.

– Да нет, – Муромцев опять помотал головой. – Там… там просто некого вывозить. Китайцы еще с месяц назад почти всех перерезали по этому берегу Амура до самого Благовещенска. Местные китайцы. «Наши»… – Муромцев тихо выругался.

Романов буквально обомлел. Ощутил, как холодный комок сам собой возник в желудке и начал расти.

– Черт! – вырвалось у него. Он постарался заставить себя успокоиться. – Они на этом берегу?! Наступают?!

– Да не волнуйся ты так, командир… – Муромцев вздохнул, в третий раз качнул головой, и Романов понял неожиданно, что это не жест отрицания – Муромцев выгоняет какие-то мысли. – Никого там больше нет. Китайцев тоже.

– Что это значит-то все? – допытывался Романов… хотя вовсе не желал слышать ответ.

– Амур кипит, – пояснил коротко Муромцев.

– Что ты имеешь в виду? – Голос сел. Муромцев посмотрел спокойными, наполнившимися прозрачным ужасом воспоминания глазами – у Романова волосы шевельнулись на голове под этим взглядом:

– Я точно выразился. Амур кипит. От дельты и дальше вверх. Весь. Как минимум до Хабаровска – дальше мы не прошли… и на левобережье не сунешься тоже. Вся долина реки в пару. Живых там нет ни с нашей, ни с их стороны километров на десять вглубь. И трясет сильно. Очень сильно. И постоянно. На ногах стоять невозможно. Это здесь не ощущается почему-то. Не знаю почему. А там рельеф поменялся. Даже местные не узнают. Я спрашивал, кого подобрали – как будто другая страна вокруг, говорят.

– Отдохните, – сказал Романов. – Вы все сделали, что могли, все правильно сделали… Распусти людей и сам ступай отдыхать. Игорь, слышишь, что я говорю?

– А? – Муромцев вздрогнул, словно просыпаясь. – Коль… как такое возможно?