Евгений Соломенко - Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра
«Молодец, Лёха! – похвалил себя Роджер, демонстрируя глубокий нокаут. – Станиславский тебе сейчас аплодировать должен!».
Ледогорову надо было убедиться, с кем он имеет дело: с настоящим бойцом или с накачанной тушей. К его радости оказалось второе. «Лапища у нашего Артурчика – что у гиппопотама, а вот удар не поставлен. Что ж, это облегчает мою жизнь в искусстве!» – констатировал удовлетворённо подполковник. Хотя и от «не поставленного» удара в пиратской голове поселился и загудел второй Царь-колокол.
«Ну что ж за житуха такая непутёвая? – кручинился в душе Ледогоров. – Всяк, кому не лень, норовит заехать по кумполу! А мне им, между прочим, ещё соображать надо. Анализировать!».
Тут за дверью запел мелодичный звонок.
– Тёлки прикатили! – провозгласил утробно Артур, и господа референты ретировались, оставив «клиента» дозревать в глубоком ауте.
Из дверного проёма на прощание до Роджера донеслось:
Я встретил вас, и всё былоеВ отжившем сердце ожило…
Ну, Лёха, давай! Действуй, пока референты Юрского периода обуяны томлением плоти!
– Но не вернулись в порт,И не взошли на бортЧетырнадцать французских моряков… —
– промурлыкал он с чувством, хотя и не вполне музыкально. Подполковник прикинул в свободной руке вес Дюреровского альбома, неосмотрительно оставленного элегантным ценителем живописи. «Большие страсти», «Малые страсти», «Апокалипсис», «Корабль дураков»… Альбом оказался увесистым, но на холодное оружие не тянул.
Ладно, изучим диспозицию! Ледогоров обследовал собственные карманы. И радостно извлек старого боевого товарища Билли Бонса. На брелоке не было ключей, и, видимо, по этой причине его не изъяли у пленённого подполковника. «А напрасно! – укорил Роджер тугодумных захватчиков. – Вот теперь я вам устрою! И „Большие страсти“, и „Корабль дураков“!».
Схема дальнейших действий сложилась сама собой. Судя по интерьеру комнаты и по щелканью замков в прихожей, дом этот вряд ли располагался особняком в густом лесу. А ничто так не привлекает внимания соседей, не заставляет их хвататься за телефон и накручивать номера известных госучреждений, как ближний пожар.
– Мы им устроим возгорание. В самом натуральном виде! Правда, друг Билли? – шепотом поделился идеей Ледогоров. И тут же покаялся:
– Ты, приятель, прости, но я тебя без глаза оставлю. Зато потом такой тебе прожектор вкручу – маяк океанский позавидует!
Он наклонился, ногтями вытащил пару ниток из своего хлопчатобумажного носка, скатал из них крохотный фитилёк. Затем решительно отвернул круглую Билли Бонсову башку и выкрутил изнутри маленькую лампочку. Обернув ее носовым платком, осторожно – чтобы не повредить металлических волосков – сдавил пальцами. Дождался хруста стекла, и оголенный остаток лампочки ввернул обратно. Затем начал самым варварским образом выдирать листы из Дюреровского альбома. «Меланхолия», «Всадник, смерть и дьявол», «Святой Иероним» усилиями Весёлого Роджера превращались в объемистые бумажные комья.
Когда комьев набралось достаточно, подполковник приступил к самой ответственной стадии. Поднес пушистый жгут фитилька к бывшей лампочке, прижал к оголенной нити накаливания – и надавил на кнопку, затаившуюся в пузе у Билли Бонса. Проволочка моментально раскалилась. Прежде чем перегореть и лопнуть, она успела воспламенить хлопковый фитиль. Роджер аккуратно раздул крохотный язычок огня и запалил им первый бумажный ком, затем – второй, третий, четвертый… Он поджигал их и швырял огненные петарды в занавеси на окнах, под сервант, на письменный стол, – всюду где находил что-либо, способное гореть. Через пару минут занавески на окнах и деревянные карнизы весело полыхали, пламя ползло вверх по дверцам книжного шкафа, хозяйничало вовсю на письменном столе. Комнату заволакивал синеватый дым.
«Что и требовалось доказать! – ухмыльнулся Роджер. – То бабочка была!».
Вскоре из прихожей донесся Артуров трубный глас:
– А ну, мочалки, мотайте отсюда! По-быстрому! Борюся, дуй к шефу! А я щас козла нашего притащу – пока пожарники грёбаные не понаехали!
Роджер бессильно обвис на прикованной руке: «Не извольте беспокоиться, господа референты! Я всё ещё в нокауте!».
Тут в комнату ввалился Артур, отчаянно матерясь и вытирая слезящиеся от дыма глаза. Присел к пленнику, сноровисто повернул ключ в замке наручника. И освобождённая Роджерова рука тут же врезалась растопыренными пальцами в слезящиеся глазные яблоки. Не успел ослеплённый охранник взвыть от боли, как получил хлесткий удар в промежность.
«Да: не боец ты, а гиппопотам раскормленный!» – ещё раз констатировал Роджер.
Гиппопотам дисциплинированно начал складываться пополам. Но завершить движение ему не позволило Ледогоровское колено, пружинисто выстреленное навстречу пригибающемуся лику. Референтова туша повалилась набок и затихла в позе эмбриона – с коленями, подтянутыми к груди.
– Я ведь предупреждал: за «козла» ответишь! – пожурил Ледогоров тушу. – А ты не послушал, дурашка!
Чтобы подстраховаться от нежелательных сюрпризов, Роджер пригнулся к «дурашке» и ребром ладони полоснул поперёк сонной артерии – расслабься, отдохни ещё! Бросился к двери, заглянул в щелку: передняя была пуста. Пыхтя и отдуваясь, выволок Артурчика на лестничную площадку, прислонил к стене: «Главное, друг любезный, чтобы ты не превратился в бифштекс с кровью. Тебе ещё показания давать!».
Обхлопал любезного друга со всех сторон, извлек мобильный телефон, выкидной нож и «тэтэшник». Распихал трофеи по собственным карманам и неслышно устремился вниз по лестнице.
Выскользнув на улицу, с наслаждением вдохнул свежий воздух, затем отыскал взглядом номер дома с названием улицы. Позвонил с реквизированного мобильника:
– Майора Полесьева, пожалуйста! Виктор Палыч? Здравия желаю, Ледогоров. У меня опять небольшая заварушка, ты бы подослал опергруппу! Записывай адрес: Проспект Обуховской обороны, 36. И ещё одно. Тут у нас пожар. Так вот: желательно организовать пару сообщений на голубом экране: мол, в квартире обнаружен труп мужчины, прикованного к отопительной трубе. Труп сильно обгорел, опознать не представляется возможным. Сделаешь? Вот и ладушки! Жду твоих орлов рядом с подъездом!..
…Потом – когда оперативники отбыли в свой Большой дом, прихватив непривычно молчаливого Артурчика, – Роджер шагал мимо Александро-Невской мануфактуры, насвистывал про Кейптаунский порт и думал. Следов в квартире осталось не густо: огонь постарался. Зато Артурчик долго молчать не станет. Вопрос – много ли известно этому костолому?
«Так или иначе, а тебе, Лёха, в это дело влезать сейчас категорически нельзя! Ты обязан решить вопрос с ультиматчиком, а до той поры рисковать собой и отвлекаться на посторонние моменты не имеешь права».
Роджер не сомневался: Гогочкины «игрища» связаны с прежним Роджеровым расследованием, и к анонимному ультиматуму не имеют ни малейшего касательства. «Вопрос только – откуда форейтор проведал про мой визит в Питер и как меня вычислил? Похоже у нас в Конторе кукушка завелась…»
Роджер вздохнул: ладно, разберемся и с этим! Вот поставлю точку в «ультиматном» деле – и впритык займусь Гогой-Магогой! Арриведерчи, господин форейтер! До скорого!
* * *…Рембрандт ван Рейн держал на коленях Саскию. Рядом за столом восседал Альбрехт Дюрер с вдохновенным ликом немецкого романтика. По правую руку от автора «Больших страстей» примостился он сам – подполковник Ледогоров. Ну а пятым за круглым, уставленным яствами, столом наличествовал Гогочка, бизнесмен и утончённый смотритель гиппопотамов.
Роджер ухмыльнулся: «Ничего себе компашка!»
– Веселитесь, офицер? – подмигнул Рембрандт. – Правильно: жизни надо радоваться!
И рука великого мастера огладила круглую коленку Саскии ван Эйленбюрх, патрицианки и любимой жены.
– Радоваться? А что же у вас все картины в таких тонах мрачных исполнены? – хулигански осведомился Роджер.
– Бог с вами, офицер! – махнул рукой необидчивый классик. – Это вы, будущие, всё очерняете. А в нашем семнадцатом столетии мои холсты – очень, знаете ли, светлые и радостные.
– Этот не только очерняет! – включился Дюрер. – Альбомы рвет, прекрасное сжигает. Герострат какой-то!
Тут же форейтор Гога подбросил хвороста в огонь разгорающейся склоки:
– А что ему не рвать? Одно слово – варвар! Прет против общественного прогресса, палки в колеса ставит…
Атмосфера за столом сгущалась. Но тут вмешался Рембрандт и перенёс огонь на Гогу:
– А, собственно, молодой человек, что вы именуете общественным прогрессом? Это – когда вы карманы набиваете ворованным? В наше старое доброе время за такой прогресс, знаете ли, вешали! На центральной площади, перед ратушей.
