Александр Голодный - Ставка больше, чем смерть. Металл Армагеддона
Даже подающий команды оператор растерялся – сам останавливаю напарников за шаг от черты:
– Парни, оружие.
С запозданием звучит из колонок:
– Оружие на землю.
Аккуратно складываем верные, безупречно отслужившие стволы.
Пауза затягивается. Ах, да:
– Ножи остались там. Сгорели без остатка.
Мой громкий комментарий достигает нужных ушей.
– Два шага вперед. Рюкзаки и принесенные предметы.
Так, неувязочка получается.
Снимаю меч, держу перед собой в вытянутых руках.
Объявляю охране:
– Бойцы, смотрите внимательно.
Разжимаю пальцы. Снова чувствую себя магнитом – как ни в чем не бывало, артефакт продолжает висеть на ладонях. Встряхиваю руки. Крутнувшись, он прилипает к телу, не забыв чувствительно поддать гардой. Поморщившись, объясняю встречающим:
– В общем, положить не представляется возможным.
Шорох в колонках, звучит хорошо знакомый голос Ильи Юрьевича:
– Александр Владимирович, это он?..
– Так точно. Товарищ генерал-полковник, докладываю: поставленная задача выполнена. Группа вышла без потерь. Враг уничтожен.
Микрофон донес глубокий вздох. И короткое, прочувствованное:
– Спасибо.
Опять пауза. Ахмет тихо подсказывает:
– Куртки…
– Слушай, кто из нас генерал? Командуй.
– Нет, брат. Руководишь операцией ты.
– Слушаюсь.
Выдаю громче:
– Расстегнуть, распахнуть куртки. Повернуться.
Вспыхнувший яркий свет заставляет зажмуриться. От неловкого движения спадает капюшон с головы. Немедленно следует встревоженное:
– Александр Владимирович, вы ранены?
– Товарищ генерал-полковник, царапина.
Так, судя по замеченному жесту Ахмета, мне чего-то недоговаривали.
Точно. Илья Юрьевич с беспокойством в голосе поторопил:
– Все, товарищи офицеры, следуйте в машину.
Осыпающийся шорох за спиной. Оборачиваемся.
М-да, вовремя мы вышли. Сжимаясь, сбивая кусочки камня и раствора, портал исчез. Теперь уже навсегда.
– Искандер, пойдем.
По мере того, как утихало радостное возбуждение, организм покидали силы. Вот уже ощутимо хромаю на левую ногу. Блин, да что со мной такое?!
Не слушая возражений, Кемаль молча подхватывает на руки.
– Брат, ты хоть у выхода на ноги поставь – перед людьми стыдно.
– Нечего стыдиться. Но поставлю… если удержишься.
Удержался. Хотя сил осталось… наверное, почти не осталось. И куда все здоровье подевалось?
Пошатываясь, прохожу фойе. За решеткой на контроле знакомые парни. А на улице… Господи, до чего же приятно увидеть солнце! Втроем замираем, подняв головы. Золотые лучи нежно ласкают лица. Нас не торопят – наверное, видят и понимают. Слышу беззвучную просьбу. Надо уважить:
– Внимание, охрана!..
Что-то уже и с громкостью трудности. Ну, думаю, услышали. Продолжаю:
– Меч необходимо тоже подставить под солнечные лучи. В общем, не дергайтесь, бойцы.
С шуршанием живая сталь покидает ножны, и по ней начинают гулять светящиеся волны. Понимаю – он тоже наслаждается.
– Александр Владимирович…
Генерал-полковник совсем рядом, стоит за решетчатым ограждением. Взор устремлен на двуручник, как, впрочем, и взгляды напарников. Кстати, а глаза у них уже не светятся.
Начальник продолжает:
– Меч… это что?
– Скорее уж «кто». Он живой и разумный.
Переворачиваю, чтобы «погреть» другой бочок.
– Его зовут Финист. Меч Святогора.
Услышав свое имя, клинок выдает могучую золотую вспышку, постепенно меркнет. Убираю в ножны, из последних сил ковыляю по лестнице. Пройдя в салон, падаю в кресло. Как хорошо! Глаза закрываются сами. Не в силах противиться безмерной усталости, проваливаюсь на дно черного колодца.
И опять сознание разделяется. Одна часть отключилась вместе с телом, другая хладнокровно наблюдает, как напарники заботливо раскладывают кресло, расстегивают одежду.
Появившиеся охранники вызывают некоторую настороженность, но оружие направлено в пол, да и во взглядах нет угрозы, лишь уважение, гордость и сочувствие.
Ближе к научному центру искры-друзья заволновались. Причина понятна – тело-оболочка действительно в плохом состоянии, почти исчерпало свой ресурс. Но стоит ли так переживать о временном? Я уже могу обходиться без него, изменение почти завершено. Смотрю на бледное, изможденное лицо и чувствую (чувствую?!) неправильность. Нерациональную, почти человеческую неправильность. Разве я должен чувствовать? Листаю картины воспоминаний, когда мы единое целое, снова переживаю то, чем щедро делилась человеческая составляющая. Нерациональная, ограниченная в силах, непродуманно расходующая себя на эмоции и чувства. Нужны ли они?
Проанализировав вопрос, отчетливо понимаю: нужны. Я гармоничен и полноценен только тогда, когда мы вместе. Пусть где-то нерационален, но слияние двух сутей неизмеримо выше, чем одна, пусть и сверхъестественная.
Надо взять под контроль оболочку-тело, помочь. Пройдет ограниченность забытья, можно будет уйти цельным. Потом, позже. Спешить некуда – впереди вечность.
И это правильно.
Сознание соединяется.
* * *Теперь хорошо понимаю тех, кто пребывает в летаргическом сне. Все слышишь, частично ощущаешь, но вот пошевелиться и как-то выразить свое отношение к происходящему – увы.
Лариса и Сергей Дмитриевич:
– Лариса Сергеевна, я вас настоятельно прошу – перестаньте так нервничать. Из-за ваших эмоций сбивается аппаратура.
– Значит, это плохая аппаратура, товарищ полковник. У вас было целых десять дней – неужели, используя все ресурсы научного центра, вы не смогли разработать действительно надежную вещь?
Глубокий вздох, ученый старательно удерживает себя в руках. Деликатно, с оттенком сочувствия отвечает:
– Она экспериментальная и не имеет аналогов в мире. Проблема в том, что электроника работает на пределе чувствительности. Слишком слабы биотоки у Аль… нашего подопечного. Пожалуйста, посидите спокойно, подождите еще пару минут.
Так, не понял – уже прошло трое суток карантина? Или кто-то забил на обязательные мероприятия? Нет, в себе я уверен, любого демона сделаю на раз. Но где понятие дисциплины? Ладно, там Лара… Но что тут делает товарищ маньяк-вивисектор?
Вивисектор тем временем довольно отзывается:
– Вот, совсем другая картина. Можете взглянуть.
Торопливый стук каблучков пересекает комнату, раздается возмущенное:
– Лариса Сергеевна, я же просил!..
– Что еще?!
Пауза.
– Э-э-э, вы знаете, восстановилось… Непонятно.
В ответ уставшее и терпеливое:
– Сергей Дмитриевич…
– Да, взгляните сюда.
Диалог с обильными вкраплениями латыни и медицинских терминов. Практически ничего не понимаю, но внушает уважение.
– Значит, вы уверены, что это не кома?
– Абсолютно.
– Тогда почему он не приходит в себя? Почему не оказывают влияния препараты?
– Возможно…
Опять сплошная наука. Только буквы знакомые. Нет, в чем дело, я знаю. Но вот подсказать…
– … переливание крови?
– Вы видели результаты анализов. То, что у него в сосудах, уже не кровь. В человеческом понимании, естественно.
– Попытка повысить температуру тела использованием внешнего источника тоже результата не принесла…
Лара задумчиво расхаживает по помещению. Кстати, а почему слышу звуки шагов? Где мягкая обивка?
– Да. Температура так и осталась низкой. Я практически уверен, что это последствия сильнейшего энергетического истощения.
Ну, наконец-то! Очень сложно было догадаться?
– Сейчас его организм пребывает в стазисе, пытаясь накопить энергию. Не забывайте – изменения не прекратились, они продолжаются. Соответственно, чем-то подпитываются.
– Чем?
– К сожалению, я не могу дать ответ на этот вопрос.
Звук приближающихся шагов. Едва уловимое касание – кожа словно онемела.
– Лариса Сергеевна!..
Раздраженное:
– Слушаю вас.
Взволнованное:
– Что вы сейчас сделали?
Недоуменное:
– Поправила одеяло, провела по лицу.
– Повторите. Стоп!
Все лучше чувствую нежную ладошку, от которой распространяется живительное тепло.
– Положите вторую руку. Наклонитесь к нему ближе. Еще. Еще!
– Сергей Дмитриевич…
Безапелляционное, полное самоуверенности гениального экспериментатора:
– Лариса Сергеевна, ложитесь к Альфе в постель. Немедленно.
Возмущенное:
– Что вы себе позволяете?!
Ученый сбавляет обороты:
– Э-э-э. Прошу прощения, я не так выразился. Ваша близость оказывает на Альфу положительное влияние. При физическом контакте отмечается…
Улавливаю в монологе знакомые предлоги…
– …картина работы мозга.
– Вы уверены?
– Разумеется! Дельта-пики…
Бред из монолога доктора Франкенштейна…
– …и температура уже поднялась на три сотых.
Сомневающееся:
– Вы уверены, что это не погрешность аппаратуры? По-моему, лицо все такое же холодное.
Просто взмолившись в ответ:
– Лариса Сергеевна!.. Но ведь вы самый близкий Аль… Александру Владимировичу человек. Он каким-то образом ощущает ваше присутствие. Ложитесь, я прошу вас.
