Алексей Колентьев - Туман войны
На этот раз впереди шли Лис и Симон. Парень вымотался, это было заметно невооруженным взглядом: под глазами черные круги, лицо осунулось. Двигался он порывисто, казалось, что вот-вот споткнется, повалится в заросли и больше не встанет. Когда долгое время живешь под угрозой смерти, но не знаешь, откуда она придет, усталость накапливается быстрее обычного. Постепенно возникает ощущение безразличия к тому, что будет дальше. Вот тогда-то и приходит то, что на казенном языке называется «случайная смерть». Человек либо сам совершает глупый, необдуманный поступок, либо неумышленно способствует тому, что подобное совершают его товарищи и гибнут или калечатся с ним за компанию. Спустя час быстрой ходьбы, подозвав к себе на коротком привале Лиса, я указал глазами на проводника:
— Следи за парнем, похоже, он выдыхается.
— Так вижу ж я. — Боец отстегнул с пояса флягу в матерчатом чехле, сделал скупой глоток воды и, прополоскав рот, сплюнул влагу. — Пока что он держится хорошо, но это ж пацан совсем, я в его годы еще из рогатки по крысам шмалял.
— Приглядывай, короче. — Я указал стволом «калаша» вперед и влево. — Вон по той ложбинке пойдем. Если кто тропу и сторожит, там, скорее всего, только пару сигналок поставили. Место глухое, для прохода с грузом неудобное.
— Трудно пройти будет. — Лис разглядывал место прорыва в бинокль. — Там метров тридцать полоса открытого пространства, да камни со склона осыпаются.
— Знаю. Придется рывками перебегать. Ну, давай, пошли, а то скоро утро, нужно успеть проскочить до того, как свет включится. Тронулись помаленьку.
Благодаря мягким предрассветным сумеркам и скрадываемой зарослями заре все вокруг стало неповторимого серо-сизого цвета. Время для рывка я выбирал не специально, но по опыту охотника знал, что в такое время чувства обманывают даже зверя, не обладающего разумом и слепо следующего инстинкту. Шанс проскочить мы не упустили: двигаясь быстро, но осторожно, след в след, наш маленький отряд через сорок минут вышел по ложбинке к северному склону ущелья и, не замеченный никем, скрылся в сельве. Спустя еще час мы остановились на дневку: настало время сеанса связи, да и от точки эвакуации нас отделяло каких-то десять километров. Люди устали, дорога вымотала нас до последней степени, все мечтали хоть на полчаса замереть в полной неподвижности.
Лис накинул на сук антенну и взялся за свою шарманку, прослушивая полный треска статических помех и бормотания множества голосов эфир. Взгляд у него стал отсутствующим, движения затормозились — теперь придется приглядывать еще и за ним, парень совсем скис. Обойдя по периметру стоянку, я отошел от ребят метров на сорок, затаился возле группки тоненьких древесных стволов и прислушался, стараясь вычленить чуждые утренней какофонии джунглей звуки. И… услышал уханье филина, что для джунглей так же необычно, как если бы человек запел в голос.
Вскинув автомат, лишенный теперь за ненадобностью ночного прицела, я повел стволом вправо и увидел машущего оружием Детонатора. Славка! Живой и невредимый стоял в просвете между древесными стволами, а у его ног кулем валялся наш бегунок — Пако. Осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, я вынул из кармашка «разгрузки» камешек и кинул его в сторону «певца». Его заливистую арию мог услышать не только я. Камешек летел Славке ровно в середину груди, но он ловко отбил его автоматом. Тихо звякнул металл, сапер, улыбаясь, зашагал в мою сторону. Подгоняемый пинками, впереди довольно шустро, несмотря на подбитый глаз и пару ссадин на унылой физиономии, семенил абориген. Когда живописная парочка приблизилась ко мне метров на десять, я выступил ей навстречу. Пако шарахнулся было назад, но Детонатор ловко подсек ему ноги, и жирный родственник команданте снова рухнул в траву.
— Салют, брателло Мигель! Смотри, кого я тебе приволок… Se levanta, la mierda![59]
Славка пнул поскуливавшего местного, тот поднялся и потрусил вперед, а неунывающий Детонатор стал вполголоса рассказывать мне историю поимки беглеца:
— Ты как в поиск подался, этот хмырь жирный все на месте не сидел. Понял я, что свинтить чурка хочет, и автомат у него отнял. Так он чего удумал: нажрался ягод каких-то и ну воздух портить… У, падла! И вот тут я сплоховал, отпустил его, когда он в кусты запросился. Но, веришь, камрад, вонища такая стояла, что глаза резало. Потом оглушил он паренька нашего и деру дал. Причем хитро так след путал, но, видно, ягод своих пережрал, я его по кучам говна и нашел. Потом на место нашей последней стоянки прихожу, смотрю: нету никого, а под камнем весточка лежит. Правду говорят, что нет хуже занятия, чем ждать и догонять. Это ты опять шухер среди местных навел? Ползают по округе, как вши перед банным днем, еле протащил «пассажира» в лес.
— Ущелье шерстят?
— Уже нет. Трупы в вертушку подняли на тросах. Потом со своими у северной горловины перетерли, а те побожились, что не проходил мимо них никто.
— А ты все сидел и слушал.
— А че?! — вскинулся Детонатор и с нотками обиды в голосе продолжил: — Кабы они сказали, что вот, мол, проходили тут советские военные специалисты да привет вам передали, то всяко разно облава бы уже в лесу шерстила. А так — покрутились возле горловины и назад повернули, подумали, что вы обратно ушли, не смогли пост тихо обойти.
— А сам-то почему вслед за федералами не пошел? — подначивал я подрывника, чтобы проверить, не врет ли, но делал это автоматически, по привычке. — Или…
— Да иди ты! Совсем-то за дурня не держи. Если знаешь, что до точки рандеву в обход пилить и пилить, то найдешь лазейку. Вот я и подождал, когда ищейки отойдут подалее, и по ложбинке слева проскочил. Увалень этот мешал, конечно, но как только я пообещал ему яйца отрезать, то аж впереди меня стал ломиться, вот так и дошли.
— Ладно, Слава, не серчай. — Я хлопнул приятеля по плечу и пошел к рации. — Все на нервах сейчас. Привяжи кабана этого и отдыхай. Скажи Дуге, что его очередь в караул садиться.
В эфире ничего необычного мы не услышали и спустя еще двадцать минут двинулись к точке эвакуации. Место это лежало в двух часах хорошей ходьбы от нашей стоянки, но, учитывая состояние раненого, который уже почти не подавал признаков жизни, я приказал увеличить темп марша. Мы добрались до приметной скалы, откуда удобно будет забирать и нас и носилки, за семьдесят одну минуту. В глазах темнело, пот уже не струился, а капал из пор, словно мы были сочащимися влагой губками. Постоянно слышался гул патрульных вертушек, операция по нашей поимке не сбавляла оборотов. Мы вповалку лежали на горячих камнях, как вдруг Лис выпучил глаза и, сорвав с головы наушник, передал его мне.
— Стрекоза — Мигелю! Стрекоза — Мигелю! Как прием, как прием?
Это был позывной нашей вертушки, но вот только сеанс получился внеплановый: время подлета было оговорено заранее, и выход в эфир означал экстренную ситуацию. Я взял мокрый от пота наушник с микрофоном.
— Здесь Мигель, говори, Стрекоза.
— Меня обстреляли. Машина повреждена! — Голос пилота был спокоен, но сквозь вой помех я различил надсадное завывание двигателя вертолета. — Всех на борт принять не смогу. Подниму максимум двоих-троих.
— Понял тебя, Стрекоза. — Блин, да что ж это за неделя-то такая выдалась. — Возьми раненого и двоих наших.
— Понял. Троих возьму. Подлетное время — двадцать минут.
— Ждем. Не свались по дороге…
Обернувшись к бойцам, я окинул взглядом все мое воинство. Ребята были на пределе, израсходовав второе, третье и даже десятое дыхание. Да и я сам представлял собой, наверное, зрелище более чем жалкое: измочаленная одежда, грязь и травяной сок по всему телу. Короче, приходите и берите нас тепленькими.
— Дуга, Славка, Симон — идете со мной. Лис, на тебе Батя и этот жирдяй-побегунчик. Мне некого больше отправить, боец, не серчай.
Радист посмотрел на меня с укором, но промолчал. Мы оба знали расклад: с Батей обязательно должен быть кто-то из наших, а Лис, как самый молодой, мог надломиться в самый неподходящий момент. Да и он сам знал, что в ущелье дал волю приступу малодушия и потому не имеет права настаивать на том, чтобы остаться.
С севера, чадя дымным шлейфом, приближался надсадно воющий движком вертолет. Это был американский «ирокез» без опознавательных знаков и какого бы то ни было бортового вооружения. Я запалил дымовую шашку, чтобы обозначить нашу позицию. Вертушка зависла метрах в двадцати над скалой и сбросила с обоих бортов тросы и корзинку для раненого. Когда я привязывал Серебрянникова к хромированной корзине, он неожиданно пришел в себя и что-то прошептал. Я наклонился к самому его лицу, но ничего расслышать не получилось. Я ободряюще похлопал его по руке и подал сигнал на подъем. Остальные поднялись на борт без видимых усилий, даже Пако шустро перебирал конечностями, предвидя скорую безопасность и, возможно, повышение по службе.
