Роман Злотников - Бешеный медведь

Зазнобин пригубил свою и отставил в сторону, уставившись на нее со всем вниманием.

— Понимаете, Иван, — Абигайль откинулась на спинку и прикурила, — мы все здесь, конечно, общественные деятели и все такое, но у каждого из нас есть и некий собственный интерес. А все вместе мы — представители свободного мира. А значит, мы представляем «мировой проект», конкурентный с вашим, то есть тем, который продвигаете вы, русские. Ведь существовать без мирового проекта вы, Россия, просто не сможете. Развалитесь… И потому чем успешнее он продвигается у вас, тем бледнее на этом фоне выглядим мы. Ну и, соответственно, наоборот. А это означает, что некие планеты и страны, выбираясь на уровень, когда, так сказать, появляется необходимость сделать выбор, в какую сторону двигаться, встают перед выбором — какой проект дальнейшего развития выбрать. Ваш, наш или, скажем, европейский. Ибо от этого выбора зависит очень многое — менталитет общества, традиции, деловая среда, экономическая модель и так далее. И если они выбирают ваш, значит, сфера, в которой вы чувствуете себя наиболее комфортно, причем во всех отношениях — в бизнесе, в общении и так далее, расширяется, а наша, соответственно, — сужается, а если наш — то наоборот. Так что никакой злобы, тайных планов и так далее. Просто конкуренция. И сейчас хороший момент явить миру, что наш проект лучше.

Зазнобин удивленно вскинул брови:

— Это почему?

— Ну, судите сами, — пожала плечами Абигайль, — ваш император, по существу, выдавил людей из своих провинций. А значит, налицо дискриминация по религиозным мотивам. Далее, просто честно описанный быт ваших людей приведет наших граждан в состояние шока. А если живописно описать некоторые подробности ваших взаимоотношений, то все наши тендерные фонды и сообщества тут же сделают стойку. А ведь люди у вас тут живут привычно, значит, именно так они и жили там, у себя дома, в Империи. К тому же у каждого из наших свой интерес. Скажем, Сальяри — независимый журналист. Это так. Но он делает себе имя на том, что описывает нашу внутреннюю политику. Поэтому если какой-нибудь сотрудник госдепартамента, бывший журналист к тому же, да еще в скором времени собирающийся занять пост в какой-нибудь крупной сетевой новостной газете или портале, у нас ведь, как и у вас, продвинуться вверх можно только на «качелях»: бизнес—госслужба—бизнес и так далее, в непринужденной беседе в баре порекомендует ему нет, не соврать, на это Сальяри действительно вряд ли пойдет, а просто слегка сдвинуть акценты — почему бы ему не пойти навстречу хорошему человеку. Тем более что тот может потом в благодарность подкинуть информацию по более животрепещущей внутренней теме либо порекомендовать его куда-нибудь, а то и просто, заняв планируемый пост, дать место. Джурич связан с «Ситигрупп» и совершенно точно представляет, что в ближайшие десять-двадцать лет «Сити-групп» тут ничего не светит. А по меркам «Фридом Хаус», у вас здесь действительно полное средневековье. Так что он со спокойной душой сделает вполне объективный доклад. Мэтьюз — профсоюзный лидер. А вы, я думаю, представляете, как ВКТ относится к мирам, где не существуют профсоюзные организации. Это же в их модели мира, как у вас говорят, «противно естеству». Так что в составе нашей делегации нет НИКОГО кроме меня, которому было хотя бы не все равно, как вас подать. Впрочем, и нас, ученых, довольно легко купить. Нет, не впрямую, а, скажем, возможностью работать, более обширным финансированием, грантами, господдержкой и так далее… — Она замолчала.

Зазнобин, покусывая ус, напряженно размышлял над ее словами. Абигайль выждала пару минут и потянулась за бутылкой. Зазнобин поспешно сграбастал бутылку и, покосившись на собеседницу, налил ей полную стопку. Абигайль (внутренне зажмурившись) ухнула ее в глотку и поспешно засунула в рот аж два ломтика «sala».

— А Нойштадт?

Абигайль старательно прожевала закусь и пьяно (уже на самом деле пьяно) пожала плечами:

— Нойштадт? Не знаю. В принципе, «Открытое общество и его друзья» — организация с безупречной репутацией. Правда, ходят слухи, что его основным спонсором является «Макнамара инкорпорэйтед», но… — Она пошатнулась. — Ой, простите, Иван. Что-то мне не по себе. Я пошла в номер.

Зазнобин подскочил:

— Я провожу!

— Э-э, нет, чтоб потом рассказывать всем, как тащили в номер в дым пьяную американку? Не пойдет. Я сама справлюсь. Да здравствует Америка!

Поднимаясь к себе, Абигайль еще раз мысленно прогнала весь состоявшийся разговор. Пожалуй, все прошло хорошо. И последний вопрос Иван задал именно такой, какой она хотела. Но, черт возьми, надо же было так надраться…

— Значит, вот так она тебе все и выложила?

Зазнобин кивнул:

— Ну да. И вообще, похоже, эта мисс Клейн к нам прониклась. Ведь известно же, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А деваха умная. Сами видите.

— Да уж, — Решетников покачал головой, — разложила так разложила. На тарелочке с голубой каемочкой. Все ясно и понятно, — он задумчиво чесанул бороду, — надо бы с ней контакт поддерживать. Этак… неформально. Займись-ка, Иван.

Зазнобин понимающе кивнул. В принципе, это совещание у губернатора было посвящено вопросам обороны. Но Иван сразу же потребовал слова для сообщения. И, запинаясь и морща лоб, пересказал все, что услышал от мисс Клейн на прощальном банкете.

— «Макнамара инкорпорэйтед»? — задумчиво переспросил Одинцов. — Да, что-то я слышал об этой компании. Надо будет навести справки. На орбиту они не просились?

— Вот как раз Нойштадт спрашивал, думаем ли мы переоборудовать планетоид под орбитальный терминал, предлагал помощь. Ненавязчиво так поинтересовался, в каком он состоянии.

— И что ты сказал?

— Ну… отбоярился. Сказал — планетоид едва дышит, и мы его разберем на сегменты и подвесим в качестве геостационарных спутников.

— Разберемся. Как там Небогатов?

— Пьет, но не так, как раньше. Во всяком случае, держит себя в руках. Игнат говорит: тоскливо ему и устает быстро. Ему бы еще подлечиться.

Зазнобин вздохнул.

— Не будет Кирилл Владимирович лечиться, — сказал он, вспоминая, как трое суток выводил Небогатова из запоя на Двине, — работа вылечит.

На заимке адмирала Крамаренко, после памятного «сражения», Небогатов спал целые сутки. Зазнобин несколько раз колол ему антидот, который дал доктор из Пихтовки, менял капельницы с глюкозой. Проснулся Небогатов хоть и не в лучшем настроении, но вполне здоровым. Хмуро взглянув на Зазнобина и суетящегося возле стола Игната (тот уже приготовил обед и несколько раз подогревал бульон и мясо в ожидании, когда Небогатов проснется), Кирилл Владимирович заявил, что ему снилась какая-то чертовщина. Будто его преследовали враги, дочь и жену он спрятал в подполе, а сам отбивался от них из лучевика, но враги одолели, и он подорвал всех гранатой. Зазнобин посочувствовал — приснится же такое, а после обеда, пока Игнат Нащокин прибирал со стола, опасливо косясь на Небогатова, вывел из избы и сделал предложение, ради которого очутился на Двине. Небогатов выслушал, не говоря ни да, ни нет, долго молчал, рассматривая расщепленную взрывом сосну.