Хранители - Руслан Владимирович Шабельник
- М-мда, - в нерушимой тишине, выразил общее мнение Верховный Арбитр. – Сколько, воистину, во вселенной миров - и культур столько. И как некоторые из них, пусть и одинаковые внешне, непохожи друг на друга… для кого-то наши стихи, возможно, покажутся столь же… наполненными смысла тайного. Итак, следующая тема - любовь! Не могли мы обойти это чувство, особенно в духа соревновании. Алекс Измайлов, черед ваш.
После положенной минуты, сектант занял место чтеца.
- Любовь опасна, иногда заразна,
Как приступ схватит, а потом пройдет.
Любовь прекрасна, и еще несносна,
Горчит как перец и сладка как мед.
Любовь - как много в этом слове,
Как много слов, в конце концов.
К ее ложили изголовью:
Святых, убогих, гордецов.
И все равны, и всем им рады,
И песнь не раз среди костров,
Развеет мрак ночной прохлады,
Про них - попавшихся глупцов.
Про них - посмевших бросить вызов,
Или принять на бой его.
Мальчишек, истинных мальчишек,
Игрушек сердца своего.
Как и после первого раза, зал разразился приветственными криками. Даже Винклеру, хоть он и принадлежал к вражескому лагерю, понравилось.
Арбитр был вынужден прибегнуть к помощи колокольчика.
- Теперь мы выслушаем господина Эйсая Кободаси сочинение, - он кивнул нихонцу. - В этот раз, надеюсь, особенности поэзии вашей…
- Произведение будет в том же стиле! - поклонился Эйсай.
Юноша смелее занял место перед трибуной и бойко начал:
Любовь - колдобобина,
Любовь - загогулина,
Любовь - что прыща на носу.
Любовь не гревает,
Любовь оскорбляет,
Любовь - есть сохля на весу.
И я испытал,
И я все познал,
И буду еще познавать.
Любовь моковую,
Любовь соковую,
Любовь до гробá и в гробу!
Тишина. Винклер пожал плечами. По крайней мере, произведение было про любовь.
Судьи недоуменно переглядывались. Эйсай своей местной поэзией завел их в тупик. С одной стороны, был соблазн объявить все это откровенной галиматьей, которой она и была. Но с таким же успехом эта белиберда могла оказаться вершиной нихонской поэзии.
Арбитр поднялся.
- Последняя, третья тема! Предлагаем мы участникам воспеть… нас, - в зале поднялся удивленный гул. – Объяснить позвольте. Может что лучше характеризовать гостя, ни как благодарность хозяевам. И пусть тема данная кому-то может показаться нескромной несколько, однако она дает гарантию, что будем мы иметь дело не с, если можно выразиться так, домашними заготовками конкурсантов, а услышим именно пришедшее к ним здесь, в зале этом. Вас прошу, - хобот указал на Измайлова.
На этот раз сектант заметно волновался. Наконец он занял положенное место.
- Ваши хоботы прекрасны - точно лозы винограда,
Уши ваши - словно крона,
Что от солнца укрывает, утомленного скитальца.
Ваши речи - это муза, вдохновляющая барда.
Стать и тело - есть скульптура,
Что бессменным эталоном,
Призвана служить Всевышним.
Измайлов с почтением поклонился. Похоже, председатель был прав. Первые два произведения заметно отличались. Если они и были придуманы им, то уж точно не в этом зале.
- Соревнующийся Эйсай Кободаси, - вопросительно посмотрел на нихонца Верховный Арбитр.
- Я готов!
- Слушаем вас!
Эйсай упер одну руку б бок, а вторую театрально вытянул в сторону жюри - точно полководец перед битвой.
- Свое следующее произведение, я хочу посвятить предводителю наших гостеприимных хозяев, господину Верховному Арбитру!
Верховный Арбитр - ты классный мужик,
С тобою выпить могу.
Тебя уважаю и всех обожаю,
До колик, до боли в боку.
Э-э-э, Великий Арбитр - ты парень крутой,
И видеть тебя я рад.
Ты мудрый, ты умный
И мне за стихи,
Не надо никаких наград!
Упражнения в стихосложении пошли Эйсаю на пользу. До Шекспира ему осталось совсем немного. Нихонец сильно рисковал, продолжи он в предыдущей манере и это бы, возможно, прошло. Но… могу-боку, рад - наград. Винклер с тревогой кинул взгляд на судей. Взгляд, помимо воли, остановился на председателе… Рип первый раз увидел, как невозмутимый Арбитр… смущается. Да что там, он вообще не подозревал, что эти существа способны на такое чувство. И пусть его внешний облик был чужд человеческому, Верховный Арбитр именно смущался. Сомнений быть не могло. Кончики ушей слегка прижаты, хобот нервно подрагивает, веки полуопущены. Рип беззлобно выругался. Шельмец Эйсай и на этот раз оказался на высоте. Видимо, никто до этого не посвящал главе слоноголовых персональных стихов.
После непродолжительных дебатов в судейском стане, все еще смущенный, но усиленно старающийся не показывать этого, председатель поднялся.
- Жюри решением, в этом конкурсе, мы объявляем… ничью! - половина зала, болевшая за Эйсая, восторженно взвыла. - Не смогли мы определить, кто из конкурсантов, сильнее, как поэт.
Новоиспеченный поэт Эйсай стоял, скромно потупив взор.
По знаку Арбитра, двое слоноголовых положили на каждую чашу весов по одному шарику. Положение рычага, естественно, не изменилось, показывая победу Эйсая.
- Итак! - торжественно продолжил Верховный Арбитр. - По итогам конкурсов трех, победителем объявляется… Эйсай Кободаси из Нихонии!!
Вновь поднялся невообразимый шум пополам с трубным ревом.
- Алекс Измайлов, честно вы сражались и доставили присутствующим удовольствие истинное. Не расстраивайтесь. В качестве компенсации, сегодня же отведут вас в сокровищницу, где выберете вы, что угодно на вкус ваш.
Сектант с ненавистью посмотрел на Эйсая.
- А сейчас! Награда победителю заслуженная!
Под звуки музыки двери зала распахнулись и на покрытой узорами и драгоценными камнями подставке четверо генеши внесли в помещение машину времени.
- Установка по праву ваша! Кроме того, посовещались мы и решили разрешить также и вам, досточтимый Эйсай Кободаси в благодарность за удовольствие полученное, позволить посетить сокровищницу и выбор сделать.
И без того широкое лицо нихонца начало расползаться в довольной улыбке.
Присутствующие вскочили с мест и кинулись поздравлять победителя. За поклонниками Рип не только не смог протиснуться к другу, но и был оттеснен толпой в самые дальние ряды.
Рип вернулся на опустевшую скамью для зрителей.
Неожиданно мягкий хобот коснулся плеча юноши.
Рип вздрогнул. Рядом с ним, переминаясь с одной массивной ноги на другую, стоял Верховный Арбитр. Венок у него съехал в сторону, да и сам Генеши, казалось, неловко себя чувствует.
Слоноголовый робко протянул Винклеру небольшой листок бумаги.
- Не могли бы вы, м-м-м, друга вашего попросить… записать… для меня… последнее стихотворение…
И опешивший Рип увидел как слон… краснеет.
Эйсай вполз в зал, где Рип под недоуменными взглядами Верховного Арбитра и судей,
