Гномья летопись, или Быль об Олвине - Lars Gert
Пыль стояла столбом, и вот: Зло всё ближе и ближе. Осталась Юнни одна-одинёшенька, но взгляд её был твёрд, а руки с силой сжимали щит и меч. И увидела гномка среди солдат того, кто однажды нарушил покой в гномьей деревне на целую неделю, придя в «Коннахт»; того самого, что нагрубил и вёл себя прескверно. Узнала Юнни его взгляд, ибо и сейчас не отрывал он своих глаз от гномки.
Обложили гномку со всех сторон, обступили. Направо и налево наносила она удары; самоотверженная, непокорная, неприступная. Много, много полегло злых тварей у её ног, сваливаясь в целую гору; но не отяжелел ещё меч в руках воительницы, ещё держит она удар.
И отделились от той чернющей тучи двое, и были это главный василиск, да тот чужак, который не отводил своего алчного взора от некогда своей обидчицы, а ныне своей жертвы, своей добычи — не простил, не простил в злопамятстве своём тот чернолюд униженья своего, когда не получил он своего; когда огрели его сковородкой по затылку, и вышвырнули вон.
И щит уж — решето, и меч сломался; слабеет и рука, и тело. И накинулись на гномку полчища врага, и уже почти сломили дух, но зовёт, зовёт труба на бой — одолевать стал Гномгард, устоял Эльфхейм и Мэнн. Испугался враг, потерпев пусть и не сокрушительное, но всё же поражение; и понял, что одной лишь силой не сломить ни гномов, ни эльфов, ни тифлингов, ни всех друзей их.
В бессильной злобе своей, на последнем издыхании повалил враг Юнни на землю, связал и пленил, утащив в своё поганое логово — но прежде, чем удалось иноземцам её схватить, ещё добрая их куча была перебита гномкой! И заточил враг красавицу в башне, дабы согласилась гномка выйти замуж по доброй воле — ибо даже Зло понимало, с кем связалось, и уважало всё её бесстрашие. Понастроило Зло в корысти своей вокруг башни красивых построек, лёгких беседок; насадило деревьев, ведь многое в Его власти. И задирали свои головы все проходящие по лугам и полям мимо башни, где томилась прекраснейшая из Камнерождённых; свисали с окошка локоны золотистых волос. Но не мил был свет гномке; всякую пищу она гордо отвергала, ибо понимала, что мечтает враг таким вот образом польстить ей, дабы смягчилась и полюбила Зло, предав добро.
И возвратив на место Каменный цветок, то сердце земли, прибыл Олвин, верхом на драконе, домой, и почуял неладное, ибо опустел тот край, что так дорог ему был; вились, вздымая к небу струйки дыма, остатки костров и пожарищ. Пепелище наблюдалось всюду и кругом, и немой плач висел в воздухе. Слишком, слишком дорогой ценой вырвали волшебные народы себе победу! И победу ли? Хоть враг и ушёл, но пообещал самому себе и всем, что ещё вернётся, и вернётся скоро.
И искал Олвин при помощи поводыря-огнехвоста и драконихи Иддир свою названную сестру среди живых, и не нашёл; искал и среди мёртвых, перебирая горы останков — как гномов, так и их злейших врагов. Всё без толку…
«Где же ты… Где?».
И искал Олвин ответа на свои многочисленные вопросы, и обратился к жрице своего рода, матери гномов из рода Железа.
— За неё не беспокойся! — Отвечала гному наставница. — С ней всё хорошо, и пока ничего ей не грозит… До поры, до времени, ибо притихло Зло не просто так!
— Расскажи мне: что ты видишь? — Не отставал Олвин.
— Вижу я, как далеко на востоке, близ южного края этого мира, взошли три вершины, и высота двух рассчитана. И одна вознеслась над землёю на две тысячи шестьдесят две лиги, а другая — на две тысячи семьдесят восемь. Но высота третьей пока сокрыта от меня…
— Странны видения твои! — Нахмурил свои брови гном-упрямец, гном-страдалец. — Что-нибудь ещё?
— Открылось мне сейчас, что на вершине третьей из тех гор, окружённой облаками, поставило Зло гигантскую Мать-книгу, и при помощи своих чернокнижников, магов чёрных, колдунов и чародеев, всех алхимиков, кудесников и ведунов пытается вписать туда все девяносто девять Его имён! Торопись же, ведь они — на полпути, сложа руки не сидят!
— Но почему я? — Перебил Олвин. — Причём тут я?! Какое мне дело до их Мать-книги? Пусть вписывают туда, что хотят! Ах, мне вернуть бы ту, что всегда была рядом; что всегда была добра ко мне; ту, которую я… Какой же я дурак!..
— Если туда будет вписано последнее из Его имён, то мир падёт. — Разъяснила мать гномов из рода Железа. — Теперь тебе понятно? И лишь ты способен обуздать врага, остановить его.
Перечить жрице не мог даже такой высокородный гном, как Олвин. Он лишь вздохнул и вымолвил:
— Но ведь немощным стал я, незрячим; какой же с меня толк?
Улыбнулась тут мать гномов, и дотронулась скипетром до чела Олвина.
— Легче? — Спросила она.
— Легче. — Подтвердил гном, почувствовав значительный прилив сил.
Тогда попросила тут наставница, дабы и огнехвост, и Иддир, набрав полную пасть слюней, со всей силы плюнуть в лицо Олвину. Те отказывались долго, не смея так поступать со своим другом, ибо плевок означал лишь одно — презрение. Но жрица настаивала, и те беспрекословно повиновались: раз того требует мать гномов — значит, так надо.
Зрелище было неприятным, зато Олвин продрал свои глаза, и сквозь потоки лечебной слюны увидел свет, а в нём — три силуэта: гномиху, дракониху, белку. Вся троица смотрела на обескураженного гнома, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться — да-да, огнехвосты и драконы умеют это делать по-своему.
— Что я должен делать? — Воодушевлённо поинтересовался приободрённый Олвин. — А самое главное: как мне туда попасть? Чай, не ближний свет!
— А я на что? — Обиделась Иддир. — Или ты думаешь, что один ты по Юнни скучаешь? Единственное, я не знаю дороги…
— На сей раз — без тебя. — Покачала головой мать гномов, обращаясь к драконихе. — Для того чтобы остановить Зло, сначала необходимо стереть из Мать-книги все имена; а для того, чтобы перелистнуть хотя бы одну страницу, потребуется не менее дюжины гномов, так что Иддир отпадает. Есть у нас двенадцать храбрецов и большая лестница?
— Моя артель. — Не задумываясь, ответил Олвин. — Благо, они все живы и здоровы. Но если не Иддир — каким образом мы перенесёмся в тот злополучный
