Максим Хорсун - Ржавые земли
Человек за столом поперхнулся дымом.
– Доктор! – просипел он. – Имейте же совесть! Мы не на Марсе!
Рудин поглядел на портрет Усатого Таракана и ничего не ответил.
– Послушайте! Перед вами сидит старший майор! Он просит вас: напишите… а если не желаете мараться – просто подпишите! Сочинение мы состряпаем сами, благо, идею вы подкинули! Ну-ну! Не стоит так надувать щеки! Лопнете! Подпишите и дело с концом!
– И тогда я смогу уйти?
Начальник задумался. Он крепко затянулся, выдохнул облако дыма и проговорил с осторожностью:
– В Подмосковье строят исправительное учреждение для «особых» заключенных. Не каких-то уголовников, а людей с образованием, светлых голов. Из числа тех, кто по несознательности выступил явно или тайно против советской власти… Мы обязаны дать нашим непутевым интеллигентам возможность перевоспитаться, очистить совесть и заодно хорошенько постараться на благо страны, флаг которой они так бессовестно попирают.
– Я что-то не очень… – Рудин мотнул потяжелевшей головой. – Вы же знаете, гражданин начальник, я – глухая тетеря.
– Кормить там будут вдоволь, – продолжил начальник торопливо, – я справлялся. Белый хлеб, масло, щи, каша. По воскресеньям и праздникам – блюда из мяса и рыбы. Уверен, в своей деревне вы питались в сто раз хуже! А вы, Подзаборный, немолоды! Знаю-знаю: еще имеется сила в руках! Но придет время, и позаботиться о вас будет некому, родных у вас нет. Напишите или просто поставьте закорючку под составленным нами признанием, и тем самым вы обеспечите себе какое-никакое будущее.
– Значит, я застрял надолго…
– Да что вы в самом деле!.. – Начальник наклонился вперед. На этот раз его взгляд говорил: «Ты знаешь, как сильно я рискую! Я бы мог убрать тебя без шуму и пыли по пути через Катынский лес. Я должен был так сделать! Они… или мы вышли на тебя, ты же способен одним неосторожным словом потянуть за собой и меня! Но я разменял седьмой десяток, у меня рак предстательной железы, я сделал за свою жизнь немало гнусного и теперь хочу спасти шкуру человеку, с которым когда-то из одного котла черпал постную кашу!»
Рудин всё понял. Ему не нужно было слышать слов, чтобы понять людей, с которыми он жил бок о бок в безымянном Поселке.
– Но что я буду делать среди злополучных светлых голов? Я – старый врач…
– Думаю, вам нетрудно измерить кому-нибудь пульс или сделать укол. Работа, как видите, не пыльная. Как раз то, что нужно для врача на пенсии.
– Ну а если по-плохому…
– Если по-плохому, – начальник ударил ладонями по столу, – то есть у нас с вами два пути. Первый путь – это Кольский полуостров, холодный барак, переполненный уголовниками, непосильная работа семь дней в неделю. Второй, – он опять положил руку на мемуары Рудина, – психиатрическая лечебница. Полагаю, это будет не трудно обстряпать, учитывая содержание ваших записей. Чем вас станут лечить – полагаю, вы, как медик, знаете лучше меня… Так что берите-ка бумагу и пишите честь по чести, не кривя душой, как вы сами любите говорить…
* * *«Здравствуйте, товарищ Сталин!
Мое имя – Рудин Павел Тимофеевич, я бывший судовой врач броненосца «Кречет». Волею судьбы мне довелось стать участником событий, в правдивость которых поверить нелегко. Однако сейчас я нахожусь в таком месте, где говорить неправду затруднительно, а точнее – невозможно вовсе.
Мне шестьдесят шесть лет, в этой жизни я повидал всего через край, но до сих пор не разучился удивляться. Например, тому, насколько часто случается так, что личности низкие, недалекие, презирающие, не признающие либо попросту ничего не знающие об общечеловеческих ценностях; личности, обделенные природой всем, кроме самых простых, даже не животных, а насекомых потребностей, обретают способность влиять на судьбы полезных и важных для общества людей. Я называю этих индивидов «богами-насекомыми». О, как они упиваются собой, внося разлад в жизнь и коверкая судьбы таких, как я, таких, как миллионы наших с вами соотечественников! Они испытывают даже не административный восторг, но вожделение наркомана, вгоняющего в вену грязную иглу. Люди – плохие, хорошие; всякие – добровольно ли, по сложившимся обстоятельствам ли вынуждены нести на себе бремя власти богов-насекомых. Это действительно нелепо, несправедливо и страшно. Позволять верховодить тобой существу безгранично злобному, тупому и аморальному, позволять ему вытирать об тебя грязные ноги и постепенно превращаться в такую же низменную тварь. Я прошел этот позорный путь во время своего долгого и невероятного путешествия. Но я смог собрать волю в кулак и противостоял богам-насекомым так рьяно, что в какой-то момент мне даже показалось, будто я одержал верх.
Война, что забрала у меня друзей, молодость и здоровье, осталась в холодной пустыне, от которой нас с Вами отделяют миллионы миль. Сегодня я счастлив, что могу вспоминать те дни и оставаться спокойным. Сегодня я, наконец, осознал, что боги-насекомые были мне не страшны тогда и что сейчас я тоже их не боюсь.
Не стану дальше ходить вокруг да около. Броненосец, судьбой которого Вы, товарищ Сталин, интересуетесь, находится на Марсе, в области, названной астрономами Заливом Титанов. Это не бред, – заверяю Вас! Мои сведения трудно проверить, едва ли на Земле найдется телескоп необходимой мощности. И едва ли в ближайшие годы осуществится первый пилотируемый полет на Марс.
Пользуясь возможностью, не могу не походатайствовать за себя и за других членов команды «Кречета», сумевших вернуться на Землю. Пусть наша страна теперь называется иначе, но мы по-прежнему любим ее всем сердцем. Любим так, как только способны любить те, кто долгие и тягостные годы жил в мире, бесконечно враждебном к человеку. Мы, вернувшиеся, сегодня далеко не молоды. Наше существование – клянусь! – ничем не угрожает Советскому государству, никто из нас и в мыслях не причинит вред людям, говорящим и думающим на одном с нами языке. Мы – не враги трудовому народу и советской интеллигенции. Не преследуйте нас! Не торопите события: пройдет еще лет пять и все мы исчезнем естественным образом».
– Что скажете, товарищ Блад? – спросил Краснов почти жалобно. – Вот сукин сын, ага? И взаправду – тронутый!
Его начальник протянул длинную руку вперед и несколько раз с силой сжал пальцы. Словно сдавил чью-то глотку. Он был до синевы бледен, под блеклыми глазами пролегли лиловые тени.
– Вы полагаете, что-о-о… – Краснов двумя пальцами приподнял исписанный Подзаборным лист. – Что письмо должно отправиться… гм… адресату?
– Шутить вздумал?! – возмутился начальник. Приподнялся, морщась от острой боли в промежности. – Ну-ка, подай-ка эту хрень!
Краснов толкнул письмо по полировке стола. Товарищ Блад схватил лист, торопливо скомкал и швырнул в неприметное ведро для мусора.
Так в одночасье погибло то, над чем битый час страдал доктор Рудин, облекая терзающие его мысли в слова.
– Слепец! – прошипел товарищ Блад. – Била его жизнь и травила, а он!.. Слепец, святоша чертов! Видите ли, «не могу не походатайствовать за себя и за других членов команды «Кречета»»!.. – От очередного болезненного приступа у него перехватило дыхание. – Пафосный, голословный дурак! К стенке бы его!
Усатый Таракан с укоризной глядел на хозяина кабинета, словно знал обо всем, что товарищ Блад тщательно скрывал долгие годы.
1
– Я – Вершитель. Ты – Идущий по следам.
Хлыстов огляделся: никого другого поблизости не было. Следовательно, чудаковатый инок, которого все кличут святым Ипатом, обращался к нему.
Они сидели друг напротив друга в похожей на келью пещерке в красноватом сумраке, окрашенном светом углей, остывающих в костровой ямке. Глаза монаха горели куда ярче тех углей, святоша был явно не в себе. Хлыстов ощущал, что от пристального взгляда монаха внутри у него всё вскипает. В иных обстоятельствах он бы никому не позволил разглядывать себя столь откровенно. Но здешняя паства была отлично вооружена и искренне обожала – просто боготворила! – своего духовного наставника. Так что со здешним монастырским уставом приходилось считаться и крепко, черт возьми, считаться.
На стенах пещерки пестрели знаки, начертанные бурой краской. Кресты и звезды с разным количеством лучей, стилизованные черепа и геометрические фигуры выстраивались в не совсем ровные ряды от пола до свода. Хлыстов заподозрил, что здесь, в охваченном религиозной истерией лагере, ему уготована участь жертвенного овна. Да и сама краска… Уж не кровь ли?
Он дернул носом.
Так и есть: кровушка.
…Бесчувственную сударыню-барыню отдали на попечение раздобревшей на человечине старухе; «Яга» поклялась Ипату поить драгоценную молодку «парным молоком» и потчевать «розовым вареньем». Скорее всего, это была такая фигура речи. Хлыстову же не стали предлагать еду и питье. Его разоружили и привели в пещерку для этой странной беседы. «Паучок», невидимый союзник, столь явно сплоховавший во время последнего боя, угомонился и затих, намекая волнообразным колыханием лапок на то, что он не умер «в утробе»…
