Максим Хорсун - Ржавые земли
Он бы прилег рядом с холмиком и позволил пустыне пить из него жизнь, если бы не воспоминания о старых друзьях. Надо вставать и отправляться… не назад в Поселок, где осталась уютная изба, одежда, законный пищевой паек, а вперед, в глубь бесконечной марсианской пустыни. Подняться, повесить на плечо мешок, двинуться к горизонту и через горизонт. В одиночку, наперекор ветру.
…И поначалу он думал, что тусклый звон ему мерещится, что быстрое пятно, летящее над камнями и песком, – маленький смерч или крупное перекати-поле. Но пятно приблизилось, и Рудин узнал в нем «старика» – матерого трутня из Тайги.
– Мас-с-са… – просипел трутень, волчком вертясь у ног человека. Кольца, вросшие в острые лопатки и позвоночник, сумбурно звенели.
– Вот так встреча! – пробормотал изумленный Рудин. – Ты решил составить мне компанию, Шершень? Как своевременно…
«Старик» подцепил когтистой лапой пустую консервную банку и обнюхал жестянку со всех сторон. Доктор запустил руку в торбу. Порылся, морща лоб; выудил припасенный на черный день кусочек сахара…
Часть третья
Со своим уставом – в чужой монастырь
Краснов сдал задержанного лейтенанту, а сам отправился к начальнику. Каждую секунду его так и подмывало припуститься бегом, но он сдерживал себя, не желая предстать перед товарищем Бладом в виде вспотевшей и задыхающейся клячи. Старший следователь понимал, что за ночное блуждание по грунтовкам Западной области и последующую задержку шеф нахваливать не станет. Но солдатское сердце не умело трепетать от страха, – в конце концов, они вернулись не с пустыми руками; ведь дело, как ни крути, на мази, и старый барин Рудин бредет, шаркая ногами, по коридору дачи НКВД.
Солнечные лучи смешались со светом электрических лампочек. Рудин прищурился. С годами зрение стало таким же ненадежным, как и слух. Вскоре глаза обвыкли, и он увидел уходящий вдаль коридор, немногочисленных служак да бритого парнишку в робе, что с матросским усердием орудовал шваброй. Рудин почувствовал, что его разгоряченное лицо обдувает пахнущий лежалыми бумагами ветерок. Библиотечный запах притуплял чувство опасности.
Лейтенант толкнул тяжелую двустворчатую дверь.
– Вперед!
Они пошли по бетонным ступеням вниз. Спустились на первый подвальный этаж, затем – на второй. Лейтенант стукнул кулаком в железную дверь. Через зарешеченное оконце на них взглянул усатый дежурный. Громко щелкнул замок. Рудин ожидал услышать последующий скрип, но петли были смазаны на славу.
Лейтенант и дежурный вполголоса поздоровались.
– Куды? – деловито спросил дежурный; говорил он с сильным украинским акцентом, и при этом усы его шевелились. – К злόдиям?
Рудин не услышал ответ, очевидно, лейтенант просто кивнул.
Подвальный коридор оказался шире и короче верхнего. И пахло здесь не бумагами, а прелью и мочой. Стены и пол были окрашены голубой краской, под потолком ярко сияли лампы в зарешеченных плафонах, на полу лежал бледно-зеленый линолеум. «Как на «Кречете»», – отрешенно подумал Рудин.
Лейтенант повел Рудина мимо глухих железных дверей, за которыми, насколько успел понять старик, томились те самые «злодии». За одной дверью кто-то рыдал, в другую глухо билось что-то большое; воображение рисовало безумного узника, – как он раз за разом кидается грудью на неподатливое железо. Возле входа в следующую камеру стоял еще один служака; он торопливо отдал лейтенанту честь. Дверь была приоткрыта, и Рудин решил, что его заведут внутрь, однако сопровождающий несильно, но настойчиво подтолкнул его в спину, шагай, мол, дальше. Сквозь щель Рудин увидел, как двое в форме пинают распластанное на полу тело.
– За что его так? – не удержался Рудин.
– Вопросов не задавать… – апатично бросил лейтенант.
Коридор повернул под прямым углом. Они прошли через три одинаковых небольших зала, в каждом посредине стоял деревянный стол да две скамьи. Линолеума здесь не было и в помине. Стены, пол и потолок – сплошной цемент, серый и напитавшийся испарениями человеческих тел.
И снова поворот. Здесь они нос к носу столкнулись с другим лейтенантом. Тот был сердит и шел, читая на ходу заляпанные кляксами бумаги. Сопровождающий Рудина протянул ему руку, приветствуя, но офицер неловко отшатнулся, зажал бумаги локтем и подставил вместо ладони запястье.
– Извини, – буркнул он и показал руки: оба кулака были разбиты в кровь.
Потом они оказались перед дверями с решетчатым оконцем; лейтенант сам, опередив дежурного, отбросил засов и вывел Рудина на лестницу – копию той, по которой они спускались в местный Аид. Двинули вверх, снова поднялись на первый этаж.
Рудин позволил себе перевести дух. Он-то понимал, что привезли его на «эмке» не для задушевных бесед за кружкой чаю и что шансов выйти за шлагбаум и пошагать себе домой легким и беспечным шагом – один на миллион. Он полагал, что пожил достаточно и повидал всякого через край. Ну не станет он пресмыкаться и потеть от страха перед каким-нибудь хамом, облаченным в мундир. Не станет – и точка! Вот только – черт возьми! – после пятиминутной экскурсии по «подвалам инквизиции» пахнущий библиотекой воздух был так сладок, что щемило сердце.
Снова коридор. С одной стороны – темно-бордовая драпировка и широкие, но забранные ажурными решетками окна с видом на березовую аллею. С другой – гипсовая лепнина с неуместными купидонами, нимфами, волнами и лозами. Впереди – очередная двустворчатая дверь и переминающийся с ноги на ногу охранник.
Лейтенант втолкнул Рудина в приемную. Секретарь, дама средних лет в форме офицера ГБ, подняла трубку внутреннего телефона и, глядя с холодным любопытством на вошедших, доложила: «Он здесь».
Через миг задержанный перешагнул порог кабинета начальника НКВД Западной области – старшего майора госбезопасности товарища Блада.
Первое, что он увидел в просторном, затененном тяжелыми шторами кабинете – это портрет Усатого Таракана в полный рост. Рудин замер, пришпиленный к паркету взглядом неживых глаз. Поэтому, когда чей-то немолодой голос попросил: «Входите и поплотнее закройте за собой дверь», Рудину померещилось, что эта написанная маслом икона обратилась к своему блудному чаду. И только чуть позже он заметил сидящего за столом человека.
Рудин прошел, не зная, как именно следует себя вести. Он-то полагал, что придется иметь дело с кем-то из следователей, но чтобы вот так, через пропитанный чужими страданиями подвал в пахнущую одеколоном атмосферу советского ампира… Вокруг стояли резные кресла и диваны, позаимствованные у тузов старого режима, а он носил заштопанную одежду и старые парусиновые башмаки. Он – бывший дворянин – привык к умеренности, граничащей с откровенной бедностью, тогда как тот, кто некогда дорос лишь до капральских нашивок, сидит в кожаном кресле, и на столе у него – пять телефонов.
– Садитесь! – резко приказал затаившийся в тени человек. Он нашарил на столе трубку, сунул ее в рот. Дрожь в пальцах выдавала его волнение.
Рудин присел на край стула.
– Как мне к вам обращаться? – спросил он сразу.
– Говорите «гражданин начальник», здесь так принято. Не ошибетесь.
Они смотрели друг на друга, и уэллсовские машинки времени бешено работали в их головах, стирали с пожилых лиц пигментные пятна и морщины, убирали обвисшие складки кожи и синие капиллярные сетки.
– Хочу, не откладывая в долгий ящик, поставить вас в известность: в Москве располагают информацией, что в Западной области обнаружен член экипажа пропавшего царского броненосца. – Начальник закурил. Завеса из густого дыма, растянувшаяся между ними, заметно успокоила хозяина кабинета. – Вам придется нацарапать признание. Грамоте, насколько нам известно, вы обучены, – он положил ладонь на стопку мемуаров Рудина, их доставил начальнику старший следователь Краснов. – И давайте так: без небылиц, гражданин Подзаборный.
– Честь по чести? – спросил Рудин.
– Именно.
– Без Марса и пришельцев из космоса, насколько я понимаю?
– Именно, черт вас возьми! – Начальник наклонился вперед, побарабанил сухими пальцами по столешнице. «Есть вещи, о которых не говорят вслух!» – читалось в его блеклых глазах. – Кого вы надеетесь обмануть этими бреднями?!
– Мне следует написать… мол, капитан И. К. Герман продал броненосец германскому императору и королю Пруссии Вильгельму Второму? Под прикрытием тумана корабль взяли на абордаж, команда не оказала сопротивления, позднее большинство членов экипажа было завербовано германской разведкой? Так?
Начальник кивнул:
– Вот видите. Прячась в своей деревне, вы не утратили здравый смысл и склонность к творчеству. Берите бумагу, чернила и излагайте.
– Я не стану клеветать на достойных людей, гражданин начальник.
Человек за столом поперхнулся дымом.
– Доктор! – просипел он. – Имейте же совесть! Мы не на Марсе!
