Кира Иларионова - Метро 2033: Код зверя
— Где мы? — просипел прапорщик.
В горле как будто покутила целая орава кошачьих.
— Где, где… В пи… — огрызнулся было Вик, но замявшись на полуслове, дернул плечом. — В Питере. Добро пожаловать в северную столицу.
— Где?!
На довольно громкий возглас прапора Вик поморщился и недовольно цокнул языком. С тихим шелестом клинок вернулся в наспинные ножны, а сам охотник поднялся на ноги и потянулся всем телом.
— В городе имени святого, мать его, Петра Великого, — спрыгнув с носа катера на палубу, охотник толкнул Сома, во сне высунувшего колено из-под накидки ОЗК. — Подъем!
Сев, Чугун обалдело огляделся по сторонам. Второй катер, вопреки опасениям, нашелся сразу: он был привязан толстым канатом к корме их судна. На палубе уже зашевелились остальные парни. Вот, облокотившись о левый борт, приник к биноклю капитан. Обернувшись на бормотания просыпающегося Сома, прапорщик вдруг замер.
— Вик, — Чугун тронул за плечо присевшего рядом охотника.
— Да что тебе? — рыкнул парень, дернув рукой.
Сырая веревка скользнула в его руках, и второй катер, мгновение назад почти подтянутый к борту, опять отбило назад волной.
— Черт, — ругнулся охотник, стряхивая воду с ладоней. — Какого хрена ты еще не в химзе? Сгореть хочешь?
— Вик, — повторил прапор, угрюмо глядя в лицо парня. — Где Кирилл?
Охотник скрипнул зубами и отвел глаза, с новой силой схватившись за скользкую веревку.
— Не знаю, — едва слышно буркнул он.
— Балалайка? — очухавшийся Андрей сел и теперь недоуменно переводил взгляд от Вика к прапорщику и обратно.
Подорвавшись на ноги, Чугун схватил охотника за плечи и с силой тряхнул.
— Где Скальд?
— Не знаю! — одним едва заметным движением парень освободился из хватки и отступил, ударившись пяткой «берца» о борт катера.
Вернув равновесие, Вик с вызовом посмотрел в глаза прапорщику и нарочито спокойно поправил съехавший респиратор.
— Я не знаю, где Скальд, — тихо повторил он.
— Ну, хватит, Вик. Ты же лжешь, я вижу.
Едва слышно хмыкнув, охотник скрестил руки на груди.
— А даже если и так… — прошипел он.
— Что у вас тут происходит? — гулко спросил Ермолов, перешагивая небольшое расстояние, разделявшее борта катеров.
Возившийся с канатом Медведь лишь сдвинулся в сторону, пропуская капитана. Заметив на впереди идущей лодке перепалку, парень, опережая приказ командира, сам подтянул катер и уже завязывал хитрый узел.
— Лёха, у нас Кирилл пропал и… — начал было Чугун.
— Уже заметил, — перебил его Ермолов и продолжил, обращаясь к охотнику: — Так где мой боец, Вик?
— Тля, — рыкнул парень. — Откуда мне знать? Внимательней надо за своими щенками присматривать!
— Докладывай, — пророкотал командир, всеми силами стараясь сдержаться.
— А то что? — хмыкнул Вик. — Выпорешь меня? Хотя нет, зачем ручки марать. Ты все верной собачонке-прапору поручишь, как всегда, товарищ капитан.
Последние слова парень буквально выплюнул. Яд его голоса с легкостью отравил бы реку на годы вперед. Лис за спиной Ермолова дернулся было к охотнику, но капитан взмахом руки остановил его.
— Слушай сюда, сосунок. Мне надоело пропускать мимо ушей твои заскоки. Видит Бог, я терпел сколько мог, но если ты сейчас же не ответишь мне…
— Напугал ежа голой задницей! И что ты сделаешь? Расстреляешь меня? «По законам военного времени», — Вик спародировал голос капитана, добавив ему нотки брюзжания. — Ну, попробуй!
— Все, хватит! — Ермолов совсем немного повысил голос, но от его тона ежик волос на голове Чугуна вполне ощутимо зашевелился. — Антон, разоружи его.
Охотник громко и заливисто рассмеялся, театрально хватаясь за живот.
— Нет, ну вы слышали? — парень кивнул в сторону набычившихся за спиной командира бойцов. — Уссаться можно! Разоружить! Меня! Ты серьезно? Я же вас всех урою, пикнуть не успеете!
— Пыль глотать устанешь, — прорычал капитан, одним движением извлекая из кобуры револьвер, и продолжил, вновь обращаясь к прапору: — Выполнять.
Вик смеялся, смахивая несуществующие слезы. В интонациях его проскальзывали истерические нотки. Ермолов внимательно следил за концертом парня поверх мушки нагана. Еще издали он заметил, что с охотником что-то не так: нарушена координация движений. Изредка ладони Вика дергались, будто мышцы рук сокращали конвульсии. Да и взгляд. Изумрудные глаза затянуты пеленой. Зрачки расширены, как у наркомана.
— Да ладно тебе, Вик…
Опустив плечи, Чугун приблизился к Вику на шаг, протянул руку, будто хотел успокоить. И в следующее же мгновение с невнятным возгласом полетел в ледяную воду Невы, перекинутый охотником через бедро. Когда парень разворачивался к капитану, тот нажал на спусковой крючок. Блеснув резьбой и позолотой, ствол револьвера выпустил облачко едкого дыма, а Вика отбросило спиной на борт катера. Ермолов со вздохом опустил наган. С двух шагов промахнуться сложно даже безглазому. Он попал точно в незащищенное плечо, повыше локтя. Ударившись головой, Вик отключился.
Жгуты ржавых проводов тянулись под потолком. Редкие пятна света от едва тлеющих ламп вырывали из темноты убежища то влажные раскрашенные плесенью стены, то провалы ответвляющихся проходов. Уныние и скорбь беспрепятственно царили здесь вот уже второй десяток лет. Похожий на сотни, тысячи таких же бомбарей, подвал железнодорожной больницы должен был стать новой колыбелью выжившего человечества. Но время неумолимо шло, бетонная коробка ветшала и медленно разрушалась. Поверхность, сжигаемая лучами едкого солнца и кислотными дождями, начинала забывать, что некогда ею владел человек. Убежища превратились в клетки, в тюрьмы. В склепы. А живущие в них люди — в призраков. В тени.
Натруженные многодневным выходом ноги с каждым шагом крошат ветхий бетон. Затянутая в темный камуфляж фигура сливается с мраком. Он такой же призрак. Так же незаметен и бесконечно одинок. Он — живой мертвец. Иллюзия жизни, теплившаяся в нем последние два года, свернула полупрозрачные крылышки и растаяла с последним вздохом Николая Терентьевича. Зверь, скованный где-то внутри добротой и нежностью деда, вновь зашевелился, оскалил клыки. Тварь медлит, выжидает момента, чтобы в клочья разорвать человеческую маску и умыться теплой, солоноватой кровью всех, до кого сможет дотянуться когтями. Хищник жаждет охоты, криков страха, отчаяния и боли. И эту жажду не утолить смертями сотен мутантов. Нет. Только человеческой кровью, энергией их упорных сердец. Сил сдерживать зверя почти не осталось. И так хочется спать. Просто закрыть глаза и, как в детстве, провалиться в волшебный мир небытия. Только вот в его снах больше нет покоя. В них царят те же крики умирающих, их отчаяние и страх. Их боль. В его снах зверь становится лишь сильнее.
Вик устало облокотился о стену, и грязная капелька упала с потолка точно ему за шиворот. Как знак, что возвращаться сейчас в каморку не стоит. А ведь клетушка за поворотом, совсем рядом. Его клетушка. Да, теперь уже его. Раньше охотника всегда встречал наигранным брюзжанием дед, в комнате пахло травяным чаем и горящей масляной лампой. Вот и сейчас из-за поворота выскальзывали тусклые дрожащие лучики света, и слышалась невнятная возня. Сделав несколько быстрых вздохов, Вик, отогнав глупую надежду, шагнул вперед.
Дверь его комнаты была полуоткрыта. В проеме виднелась тонкая бледная ножка и половина широкой, явно мужской спины в замызганной майке. Неизвестный содрогался в экстазе, поджимая оголенные ягодицы. Женщина под ним лишь изредка тоненько, как-то жалобно постанывала. Что-то в этом голосе, в его полутонах и не позволило охотнику просто развернуться и уйти. Нахмурившись, Вик подошел к двери и пнул ее, распахивая. Кусок ветхой фанеры, заскрипев ржавыми петлями, ударил неизвестного точнехонько пониже спины.
— Какого? — рыкнул было парень, но, увидев в проеме фигуру охотника, мерзко оскалился. — А, это ты. Закатывайся. И дверь прикрой, сифонит.
Неизвестным оказался молодой солдатик из охраны убежища. Как и большинство его сверстников, он пошел в «силовики» лишь потому, что на большее банально не хватило мозгов. И знаний, неумолимо умирающих вместе со стариками. Не за горами тот день, когда в бомбаре не останется ни одного человека, способного латать системы вентиляции воздуха, очистки воды, освещения, обогрева. День окончательного и бесповоротного распада. И его приближение накрывало людей губительной апатией. Вдребезги крушило и без того пошатнувшиеся нормы морали. Вик чувствовал это особенно остро. Как и то, что ему давно пора вновь отправляться в путь. Не с его прошлым, все чаще дающим о себе знать, вести оседлый образ жизни.
Охотник скрестил руки на груди и облокотился о дверной косяк.
