Андрей Чернецов - Слепящая пустота
Толпа была разделена на две части. Та, которая побольше, группировалась вокруг архангела Навуфея, облаченного в особо праздничные одеяния. Голову владыки венчала богато расшитая высокая шапка-митра, а на груди висел на цепи массивный крест из тусклого желтого металла, усыпанный разноцветными каменьями. Плечом к плечу со святейшим стояли его соратники-апостолы, тоже с крестами, но попроще, серебристыми и без камней. Все эти люди сосредоточенно, нараспев повторяли непонятные Даньке слова: «Иисус Юсмалос Эзодюс Христос». И косились на десяток фигур, испуганно жавшихся друг к дружке в паре шагов от остальных белобалахонников.
Семеро мужчин и три женщины. И у всех на головах колючие венки, похожие на Данилин. Вокруг стояли с автоматами наперевес дюжие молодцы наподобие тех, которые сторожили мальчика. Из чего он заключил, что им и ему уготована одна и та же участь. Но какая?
И тут с противоположной стороны станции донесся непонятный громкий звук. Словно лопнул гигантский пузырь и оттуда с шумом вырвался воздух. То ли свист, то ли шипение.
Все люди без исключения принялись истово креститься. Молитва, или что там оно у них значило, зазвучала громче и чаще, срываясь на истеричный вопль.
Архангел подал знак, и один из апостолов подал ему большую желтую чашу, в которой что-то плескалось. Навуфей воздел ее высоко к потолку и медленным осторожным шагом подался в ту сторону, откуда, не прекращаясь, исходили странные звуки. Его окружение осталось на месте, а вот Даньку и «увенчанных» погнали вслед за пастырем.
В центре платформы, не доходя до источника странного звука, архангел остановился и, повернувшись к пареньку, протянул сосуд.
— Прими, чадо! — изрек громко и возвышенно. — Сие есть кровь Матери Мира Марии Дэви Христос!
Мальчик шарахнулся в сторону, не желая брать чью-то там кровь, но конвоиры удержали его за плечи. Один из них взял сосуд из пастырских рук и насильно вложил его в руки Данилы.
— Испей, отрок, причастись святых тайн! — вроде бы и ласково, но с плохо скрываемой злостью велел старик. — И да озарит тебя божественный свет Фохат!
Даня с ужасом смотрел на приближающуюся к губам чашу, в которой плескалась какая-то густая жижа, и впрямь походившая на кровь. Пахло от нее приторно-сладко. Охранник сдавил его плечи крепким захватом, так что мальчик не мог пошевелиться. Второй конвоир схватил за волосы, оттянул голову назад и насильно влил в рот парнишке пару капель влаги из сосуда. Закашлявшись, Данька проглотил снадобье.
И как-то сразу расслабился. По телу разлилась приятная теплота. Голова сделалась легкой-легкой, а на душе стало радостно.
Объятия, мешавшие Даниле двигаться, ослабли. Но он уже и не думал сопротивляться, а сам потянулся к чаше, желая вкусить еще чудесного напитка. Однако архангел запретил, сказав, что сначала следует напоить остальных жаждущих, а себе оставить последний глоток.
Какой жадный старикан. Жалеет для Даньки угощения. А его ведь так мало. Если каждому по глотку, а то и по два, то что же тогда останется?
«Правда, Лис?»
Ой, а ведь и правда, это он, Пустынный Лис! Стоит себе у ближайшей колонны, надвинув на глаза старую широкополую шляпу-стетсон. И знаками показывает Даньке, чтобы тот не выдавал его присутствия. Хорошо, Джейк, он никому не скажет. Но как?..
«Все вопросы потом, — шепчет Пустынный Лис, тенью скользя мимо охранников и оказываясь за плечом мальчика. — Привет, мелюзга».
«Привет, Джейк», — так же беззвучно отвечает юный следопыт.
— Во имя Пречистой Матери Мира примите причастие! — елейным голосом воззвал к обреченным отец Навуфей. — Обноси их, чадо!
«Погоди-ка, — Лис кладет на плечо Дани невесомую руку. — Загляни в чашу».
Данила послушно смотрит в сосуд.
«Что видишь?»
Сначала ничего. Но потом…
«Ой, да здесь какие-то черви копошатся. Извиваются, переплетаясь друг с другом…»
«Ага, ну-ка прикажи им уснуть. Только потихоньку, чтоб никто не слышал».
Данька пробует утихомирить мерзких созданий. Те на первых порах не хотят слушаться. Даня сурово супит брови и велит уже более решительно. Черви пугаются и притихают. Застывают, свернувшись в единый клубок.
«Вот, теперь хорошо, — кивает Джейк. — Можешь поить остальных. А мне пора».
«Но мы еще встретимся?»
«Непременно», — улыбается Пустынный Лис, медленно растворяясь в воздухе.
Мальчик поднес чашу каждому из «увенчанных», и те с «помощью» охранников сделали по паре глотков. Когда сосуд почти опустел, Данила, как и указал архангел, допил остатки эликсира.
Навуфей с любопытством посмотрел на жертв, после чего кивнул охранникам. Те тычками автоматов погнали обреченных к ступенькам перехода на станцию Университет. Доносящийся оттуда странный шум стал громче.
Несчастные брели, словно сомнамбулы, не осознавая, где они и что с ними хотят сделать. Данька шел вместе со всеми. Ему не было страшно. Только любопытство распирало. Что же это там шумит?
* * *Преодолев ступеньки, ведущие в переход, процессия очутилась на небольшой площадке. Наконец все увидели источник удивительных звуков.
Переход состоял из двух коридоров, разделенных несплошной стеной. По одному в прежние времена шли пассажиры с Университета на Госпром, а по другому двигались те, кто, наоборот, переходил с Алексеевской на Салтовскую линию. Теперь оба коридора оказались заблокированными. Каждый из них оскалился на людей острыми змеиными зубами.
Данила с трепетом разглядывал громадные неподвижные головы, освещаемые фонарями конвоиров. Поначалу ему показалось, что это огромные статуи, но, присмотревшись, он понял: «статуи» на самом деле живые. Бледно-молочная чешуйчатая кожа, покрытая коричневыми пятнами. Тупой нос с трепещущими ноздрями, жадно вдыхающими и выдыхающими воздух. Желтые водянистые глаза с темно-вишневыми зрачками — каждый размером с голову взрослого человека.
Взоры чудищ гипнотизировали, лишая одурманенных наркотическим пойлом людей последних проблесков собственной воли. Обреченные на смерть шаг за шагом приближались к последнему рубежу, за которым их ждала страшная и мучительная смерть во имя Матери Мира и ее архангела. Змеиные языки полоскались уже всего в нескольких метрах от добычи.
Внезапно один из конвоируемых мужчин резко развернулся и, схватив за ствол направленный на него автомат, резко дернул оружие на себя. Охранник, не ожидавший нападения, опешил, выпуская «калаш» из рук, за что тут же и поплатился, получив очередь в грудь. Содрогнувшись, он негромко охнул и осел на землю. Его товарищи ошеломленно уставились на агонизирующее тело. И пропустили атаку других «увенчанных», гурьбой бросившихся на палачей.
Почему дурманящий сознание напиток не сработал на этот раз?
Может, глава церемонии что-то напутал с ингредиентами?
Выяснять, что произошло, уже не было времени.
Началась свалка. В общем-то, силы оказались неравными. Один автомат на десяток ослабленных недоеданием («покаянным постом», как выражался Навуфей) людей против пяти «Калашниковых» и стольких же здоровых бугаев — это неравный и заведомо проигрышный расклад. В другое время стычка закончилась бы, едва начавшись. Но, наверное, напиток, поднесенный Данькой, после его манипуляций с «червями» подействовал как-то не так, превратив людей не в покорных овец, безмолвно идущих на заклание, а в кровожадных монстров, алчущих новых и новых смертей.
Удар трофейного приклада — и череп одного из конвоиров проломлен. Щелканье оскаленных зубов, и горло упавшего охранника фонтанирует струей крови. Трое оставшихся «архистратигов» пробуют отбиться.
Очереди, перекрещиваясь, пронзают податливую человеческую плоть. Одна из пуль, срикошетив от стены, больно жалит Даньку в плечо. Ребенок с пронзительным криком хватается за рану и оседает на пол.
Пули впиваются в блестящие глаза чудища, и жуткие морды окрашиваются в темно-пурпурный цвет. Еще две очереди, каждая аккурат в отверстые пасти, дробят зубы и забивают раздвоенные языки прямо в черную глотку.
Оставив в тылу недобитое, но уже издыхающее чудище и трупы конвоиров и соратников (одна женщина и двое мужчин), а также раненого мальчика, потерявшие человеческий вид взбесившиеся «увенчанные» вырываются на платформу.
Завидев их, старец Навуфей дико визжит и, забыв о благообразии, бросается к остальной пастве — под защиту оружия верных апостолов и архистратигов. Шальная пуля разит пастыря в ногу. Он валится на пол и воет, как побитый пес. Однако падение спасает ему жизнь.
Архистратиги, не решавшиеся стрелять из-за боязни случайно задеть святого отца, открывают шквальный огонь. На сей раз божественный свет Фохат оказался не на стороне мучеников. Вскоре все они полегли, дорого продав жизни и обелив кровью одежды братии.
