Юрий Валин - Посмертно. Нож в рукаве
Дома Даша рассказала об инциденте Эле. Потом не выдержала и расплакалась. Эле подбодрила подругу парой своих обычных упреков в наивности, но было заметно, что хозяйка и сама в недоумении.
— Ничего, в банях с бабами из охраны я поговорю. Они от тебя лишних бродяг отвадят. На улицах будешь поосторожнее. И надо с твоим Лохматым поговорить. Небось он тебя и втравил во что-нибудь. Эка невидаль — четверых чужаков за городом прирезали. Было бы о чем «деловым» болтать. Вот дернули тебя боги обидчиков разыскивать, да еще своего хахаля натравливать. Разве приличные девушки себя так ведут? А Костяка придется завтра же отловить и все выспросить. Может, он своим проболтался?
Даша, вытирая нос, пожала плечами. О подробностях произошедшего у Навьих Камней хозяйке рассказывать не очень-то хотелось. Порезали бородатых придурков, и все. Вспоминать неохота. Ну, про полукровку с его неожиданными снайперскими навыками, конечно, рассказала. Хозяйка поохала, но не слишком-то удивилась. Даркам Эле доверяла еще меньше, чем ворам.
* * *Отыскивать Лохматого не пришлось, вечером сам заявился. Хмурый, зато с мешком. Явился добычей делиться.
— Деньги за лодку и за имущество. Ну и часть того серебра, что у них с собой имелось, — Костяк выкладывал на стол мешочки с монетами. В довершение прибавил ремень с тесаком и кинжалом в нарядных ножнах. — Эти бородатые с Флота пришли. Я там бумагу одну разобрал, — угрюмо пояснил парень и прибавил к мешочкам с серебром еще один звякающий кошель. — Здесь цацки. Украшения в основном каннутские. Видать, здесь добыли. Продавать скупщику смысла нет — как украшения такое серебро заведомо дороже потянет. Хотите — припрячьте на черный день, хотите — выбрасывайте. Мне чужого не надо.
Эле с удивлением оглядела горку ценностей на столе и с подозрением посмотрела на парня:
— Что-то много.
— Две трети, — неохотно пояснил Костяк. — Я себе полную треть взял за реализацию. Возни с лодкой много было. Вообще-то, треть я не заслужил. На Навьих Камнях в основном всю работу Даша сделала и этот… недоросток череподробящий.
— Гм, — Эле в замешательстве потрогала кошель с украшениями. — Видно, крепкая банда была?
— Э, хозяйка, да у вас рука совсем как новая, — с некоторым оживлением заметил Костяк.
— Да подожди ты с рукой, — Эле вытащила из ножен тесак, оценила. — Скажи на милость, зачем ты моей девке этот инструмент приволок? Вас-Васа жизни лишать?
— Можно и кабана, — Костяк принципиально не смотрел в сторону Даши. — Но если ваша Аша снова на битву соберется, пусть уж этим мечом машет. Несолидно с ножом прыгать. А этот тесак шеуном называют. На Флоте пираты им умеют очень ловко орудовать.
— Да где этот Флот? — рассердилась Эле. — Вранье сплошное. Даше зачем эта сталь?
— Так говорю, двух-трех людишек понадобится завалить — что ж ножичком возиться? — неожиданно ядовито объяснил Костяк. — Даша девушка скромная, аж не верится в ее злобство. Но между нами-то чего скрывать?
Даша с ненавистью смотрела на Лохматого. Болтун проклятый, ну кто его за язык тянет?
Эле коротко взглянула на девушку и скомандовала:
— Аша, бери две «короны» и ступай за пивом и ширитти. Мою руку исправленную отметим и победу вашу невразумительную. Насчет той победы меня сейчас Костяк просветит. Так что, говоришь, парнишка, у вас там за сражение приключилось?
Ходила Даша долго. Торопиться очень не хотелось. Если хозяйка все подробности той бойни узнает, то, возможно, ночь и под дверью придется провести.
Оказалось, что Костяк уже ушел. Эле взяла Дашу за шиворот, больно постучала костяшками пальцев по лбу:
— Ставь кувшины и садись. Рассказывать будешь. То одна мне недоговаривает, то этот подлец какую-то уклончивую чушь несет. Беда с вами. Тоже еще, «деловые» бандиты выискались…
Даша рассказала все как было. За прошедшие дни произошедшее у Навьих Камней и самой девушке стало казаться весьма сомнительным. Даже порез на пальце зажил на удивление быстро. Только от воспоминания о летящих в лицо теплых брызгах еще передергивало. Даше даже расхотелось пить сладкое ширитти. Пиво по вкусу куда меньше кровь напоминало.
— Что за жизнь такая? — Эле поправила фитилек масляного светильника. — Как ни крути, а убийство выходит. Я, Даша-Аша, знаю, что у тебя внутри твердость есть. И сопли есть, и слезы, и твердость. Да… Но что ты сама начнешь ножом бить да глаза выжигать — ни в жизнь бы не поверила. Я-то, деревня, думала, что твой Лохматый по-воровски подрезал разинь тех спящих да пьяных. А наш вурдалак низкорослый камнями остальных, уже ошалевших, добил. Оказывается, совсем по-другому вышло. Ты хоть понимаешь, как повезло вам?
— Понимаю, — сонно пробормотала Даша. От пива слипались глаза.
— Ничего ты не понимаешь, — наверное, от выпитого ширитти голос Эле звучал непривычно мягко. — Иди спать, воительница сопливая.
Проснулась Даша под утро. Гадский напиток это пиво. Даша во тьме поплелась во двор. Уже возвращаясь, вздрогнула:
— Ты чего в темноте сидишь?
— Масло выгорело, — шепотом пояснила Эле. — А рыбу твою вяленую я и на ощупь жевать могу. Я ее раньше очень любила. Теперь, когда две руки, чтобы хвосты раздирать, имеются, опять люблю. Посидишь со мной?
— Да, я уже выспалась, — неуверенно сказала Даша и села на табурет.
Перед Эле высилась целая груда рыбьих голов и чешуи.
— Давно я не пила, — объяснила хозяйка. — Боюсь, и всю твою рыбу сожрала.
— Да еще купим, я завялю. Соль есть, — заверила Даша, на ощупь пытаясь найти в оставшейся связке рыбешку помельче.
— Соль-то есть, — согласилась Эле. — Ума у нас обеих нет. Крепко нам подумать нужно, как дальше жить…
— …мне тогда лет восемь было. Или семь? У нас на ферме, знаешь ли, не принято было годочки отсчитывать. У меня было пятеро братьев и сестер. Сейчас уже и не упомню, как их всех звали. Я была самая резвая, — Эле слабо улыбнулась, взболтала остатки ширитти в кувшине и вылила в чашку. — Да, я была быстроногой соплячкой. Гоняла по прибрежным балкам как коза и больше всего любила ловить раков в озере. Никаких нав, водяных змей и токолошей я тогда не боялась. Бродишь себе по пояс в воде, шаришь под корнями. Главное, пальцем в клешни не попасть. Раки ленивые, что твой Вас-Вас. Мне везло. Братишке две фаланги на левой руке рачище оттяпал. В общем, выкинешь этого пятнистого гада на берег, там сестренки уже костер разводят. Жрать мы всегда хотели. Запекали раков прямо в панцирях. Мать котелок нам никогда брать не позволяла. И вечно крику дома было, когда мы на озеро удирали. Полоть нужно было, жуков с грядок собирать. Ну, не важно. Просто помню, вот идешь в воде, поджидаешь, когда под пальцами шишковатый панцирь окажется. Хватаешь рака двумя руками, от натуги мышцы чуть не лопаются, — лишь бы до берега дошвырнуть. В том раке весу как в каннутском петухе. Нравилось мне такое лихое занятие. Солнце спину печет так, что аж кожа шипит. Дождей не помню. Не было тогда дождей, что ли?
Продали меня почти случайно. Ну, как продали — в обучение отдали. На реке караван остановился. Что-то там у них на одной из барок стряслось. Встали лагерем недалеко от нашей фермы. Родители взяли мешки с кукурузой и орехами, поехали продавать. Продали. Заодно и меня сторговали. Приглянулось купцу, как я шустро отцу помогала мешки на лодку перегружать. Отца подозвал. Заставили меня рубашку поднять. Ну, я тогда худая была, но кожа ничего, гладкая и без изъянов. В рот мне заглянули, зубы проверили. Три «короны». Отец было торговаться начал. Мать всхлипывает, но ему шепчет — мол, отдавай, когда еще такая удача подвернется? К следующему году у дуры Эле точно пальцев не будет хватать, кто ж ее тогда возьмет? Я тогда и удивиться не успела. Столько чужого народу кругом. Барки громадные. Купец улыбается, город обещает показать.
В общем, за свою прыткость и страсть к рачьему белому мясу оказалась я на борту барки. Родителей я не сильно-то виню — по тем временам «короны» полновеснее были, много на них чего купить можно было. Но плакала я на той барке. Отец-то думал, что купец меня для собственной забавы сторговал. Да не угадал отец. Никто меня не мучил, к блудодейству ночному не принуждал. Наоборот, и кормили хорошо, и рубашку поновее дали. Купец мне про город рассказывал, радовался, что я все быстро схватываю. Наверное, с месяц мы по Оне тащились, так что я про дом родной под конец путешествия почти и забыла.
Ну, Каннут мне, соплячке, само собой, чудом показался. Стены, башни, людей просто тьма. Рот разинула, как ворона. Купец меня в Школу Перчаток отвел. Школа тогда у Старой Цитадели стояла. Сейчас ее уже закрыли. Купец, в отличие от мамашки моей, поторговаться умел. Уж не знаю, сколько он за меня выручил, но внакладе точно не остался. Покупать меня не очень-то хотели — тогда на чернявых моды не было. В Каннуте черноволосых и без меня полно. Ну, рассмотрели-то меня там хорошенько, чуть наизнанку не вывернули. Решили, что такую здоровую малолетку еще поискать. В общем, попала я в Школу. Честь по тем временам немалая. Многие из горожан мечтали туда своих девчонок пристроить. Да только в Школе таких, как я, предпочитали — чтобы ни роду ни племени. Без вопросов-запросов, без ответов, без сложностей.
