Николай Чадович - Дисбат
– Так лучше? – томно осведомилась она, намалевав на лице что-то похожее на продолговатую чернильную кляксу.
– Конечно! – охотно подтвердила Дашка. – Дайте-ка я вам помогу…
Прежде чем Синяков успел предпринять какие-либо решительные действия, шустрая девчонка выхватила у секретарши кисточку и несколькими уверенными штрихами продолжила ее рот до самых ушей.
– Спасибо, – поблагодарила секретарша, пряча свои причиндалы в ящик стола.
Те из посетителей, которые находились поближе, с нескрываемым любопытством следили за этой сценой, однако никто не спешил указать секретарше на ее оплошность. Вполне вероятно, что ей предстояло носить новый грим до конца рабочего дня, интригуя своим видом сослуживцев и пугая слабонервных посетителей.
Дашкины сумасбродства переполнили чашу терпения Синякова. Из приемной он вывел ее за ухо, как нашкодившее дитя.
– Все! – сказал он решительно. – Хватит! Можешь отправляться на все четыре стороны!
– Больно! – Дашка попыталась вырваться. – А куда это, интересно, я отправлюсь? На пожарище? Оставили девушку без крова, лишили единственного заработка, а теперь бросаете! Хорошенькое дельце!
Сраженный столь весомыми доводами, Синяков вынужден был оставить Дашкино ухо в покое.
– Что же мне теперь, всю жизнь с тобой вожжаться? – буркнул он, стараясь не смотреть девчонке в глаза.
– Лично я вижу два варианта, – произнесла она с комической серьезностью. – Или вы меня удочеряете, или на мне женитесь. Второй вариант предпочтительнее, поскольку вы со мной уже переспали.
– Когда? Где? – удивился Синяков. – В курятнике? Да я же к тебе и пальцем не прикоснулся!
– Какая разница! Спать-то все равно мне не дали. Храпели в самое ухо.
Подумав немного, Синяков вынужден был сдаться.
– Ладно, – молвил он. – Беру свои слова обратно.
– Какие именно? – быстро осведомилась Дашка.
– Насчет четырех сторон… Только прошу, не лезь в мои дела и не задирайся с людьми.
– Они сами виноваты! – возмутилась Дашка. – Как эта жаба с вами разговаривала! А тот ханурик! Знаете, что он собирался сделать? Ударить меня счетами! Нет, пусть лучше чихает на здоровье.
– Хорошо. Возможно, ты и права. Давай считать, что с этим мы разобрались. Но сейчас мне предстоит разговор с серьезным человеком. Не встревай, ладно?
– Даже если он будет нож для вас в кармане готовить?
– В таком случае шепни мне на ушку.
У Синякова оставалась одна-единственная надежда – на коменданта.
Однако того в кабинете не оказалось. Скудная казенная мебель была сдвинута в сторону и накрыта газетами. Солдатик в бумажной треуголке и замызганном хабэ соскребал со стен старую побелку.
– А где хозяин? – осведомился Синяков, несколько обескураженный таким поворотом событий.
– Который? – уточнил солдатик. – Их тут двое. Митрополит и министр обороны.
– Я про коменданта спрашиваю.
– С сегодняшнего дня в отпуске.
Это уже была полная невезуха! Фортуна явно отворачивалась от Синякова, и оставалось только гадать, в чем тут причина – то ли собственные неприятности духа-покровителя, угодившего в какую-то передрягу, то ли негативное влияние хронической неудачницы Дашки.
Они уже собирались уходить, когда солдатик вдруг вспомнил:
– А вы к проходной подойдите. По-моему, он собирался сегодня с утра на губу заглянуть.
Совершив уже знакомый Синякову рейд вокруг здания, они у проходной нос к носу столкнулись с комендантом. Одет он был не в форму, а в спортивный костюм и потому выглядел еще более внушительно.
– Здравствуйте! – торопливо поздоровался Синяков.
– Привет, – сдержанно ответил комендант, ничем не выдавая своих эмоций.
– Я отец осужденного Синякова. Помните, мы позавчера с вами разговаривали?
– И что из этого?
– Хочу его найти.
– Здесь его нет.
– Я знаю… А где он может быть? У кого это можно выяснить?
Комендант молчал, рассматривая Синякова не то чтобы брезгливо, а как-то отстраненно. Так молодые смотрят на стариков, богатые – на нищих, а коренные горожане – на бесправную лимиту. Надеждам Синякова на содействие коменданта явно не суждено было сбыться.
– Совет хотите? – спросил вдруг тот.
– Да…
– Не надо вам никого искать.
– Как это?
– А так. Вы не местный?
– Нет…
– Топайте себе на вокзал, купите билет и езжайте домой. Так будет лучше и для вас, и для сына.
– Я не понимаю… – Синяков растерялся.
– И не поймете. Но неприятностей наживать не стоит. – Комендант повернулся к ним спиной и мягкой, бесшумной походкой двинулся вниз по улице, дугой спускавшейся с Соборной горы.
– Действительно серьезный типчик, – сказала Дашка, глядя вслед неторопливо удаляющемуся коменданту. – С такими лучше не связываться.
– Что он хотел сказать? – Синяков недоуменно пожал плечами.
– Только то, что сказал.
– А я думал, ты ему в душу заглянула. Ты же у нас такая проницательная.
– Ага! – усмехнулась Дашка. – Вы не путайте разные вещи. Ту жабу малахольную, которую я разрисовала, и этого бугая. Есть бумага, а есть камень. Так и люди. Одного можно шутя скомкать. А о другого в кровь расшибешься… Есть тут только одно «но»…
– Какое?
– Где-то я этого серьезного мужчину уже встречала. И не исключено, что в компании с братцем. По-моему, он меня тоже узнал.
– Мне от этого не легче, – вздохнул Синяков. – Полдня насмарку… Мороженого больше не хочешь?
– Нет. Макарон хочу. Желательно с мясом.
Время действительно приближалось к обеду. Об этом свидетельствовал и желудок Синякова, давно переваривший вчерашнее Дашкино угощение.
– Сейчас что-нибудь придумаем. – В поисках телефона-автомата он оглянулся по сторонам. – Только сначала мне нужно кое-куда позвонить…
– Хотите столик в ресторане заказать? – обрадовалась Дашка.
– Примерно…
Паче чаяния, литератор Грошев, в прошлом постоянный соперник Синякова по игре в «крестики-нолики» и «морской бой», оказался на месте. Поняв, кто именно с ним разговаривает, он, похоже, обрадовался и немедленно пригласил бывшего однокурсника в гости, добавив в конце недолгого разговора:
– Я сейчас на мели. Так что захвати по дороге бутылочку водки.
– Макароны, надеюсь, у тебя есть? – косясь на Дашку, поинтересовался Синяков.
– Не знаю… Сейчас поищем… – Грошев явно не привык утруждать себя хозяйственными заботами.
– А мясо?
– Была где-то банка говяжьей тушенки.
– Вот и приготовь к моему приезду макароны с тушенкой. Кстати, я буду не один.
– А с кем?
– С одной особой неопределенного статуса. Сама она претендует на роль жены. Но максимум, на что я согласен, это удочерить ее.
– Ага, значит, спать вас можно положить и вместе, – обрадовался Грошев. – Жилищные условия у меня, знаешь ли, стесненные…
На первом курсе Грошев считался чуть ли не самым забитым из студентов. Детство его прошло в сельской глухомани, правда, в зажиточной семье колхозного бухгалтера. Прочитав в отроческом возрасте массу книг о приключениях, дальних странах и горячей любви, сам он до семнадцати лет не видел ни паровоза, ни многоэтажного здания, ни даже голой девки, хотя уже такого добра в их деревне должно было хватать.
Был Грошев не из хилых (как-никак сказывались хорошее домашнее питание и свежий воздух), но любой драке предпочитал бегство, а унижения переносил со стойкостью мула. В те далекие времена, когда портвейн стоил рубль двадцать семь копеек, он еще не пил, но денежки при себе имел постоянно и расставался с ними легко.
На первых порах это и сблизило его с Синяковым, вечно страдавшим от безденежья. Приятельские отношения начались позже, когда выяснилось, что во все без исключения настольные игры Грошев играет лучше своих однокурсников. Он легко выполнил первый разряд по шашкам и даже участвовал в конкурсах по шахматной композиции.
Немало часов, предназначенных институтской программой для изучения радиотехники, электронно-вакуумных приборов и телемеханики, ушло на бесконечные сражения, полем для которых служили разлинованные на клеточки страницы конспектов. Большинство из этих игр, наверное, придумали еще средневековые школяры, столь же склонные к азарту и столь же равнодушные к наукам, как и их одногодки, появившиеся на свет много веков спустя.
Грошев внес в эти легкомысленные занятия основательность и порядок, свойственные его крестьянской натуре. Например, чемпионат группы по «крестикам-ноликам» проходил в точном соответствии с заранее составленным графиком, а его результаты регулярно вывешивались на доске объявлений.
Кроме того, Грошев продолжал много, хотя и бессистемно читать. Особой разницы между Дюма и Достоевским он не видел, зато нередко развлекал приятелей красочными, пусть и не совсем точными пересказами любимых произведений, соединяя разнородные куски в единое целое и сдабривая весь этот винегрет сомнительными плодами своей собственной фантазии.
